Братья Шэнь спасли Чан Гэна из пасти волка, и этого было достаточно, чтобы Чан Гэн номинально признал одного из них своим отцом.

Учитель Шэнь учился слишком усердно и сломал себе мозг, настаивая на том, что все это не правильно, что он не примет Чан Гэна как своего сына. Но вот его дорогому старшему брату было все равно. Шэнь Шилю вышел вперед и сразу назвал Чан Гэна своим сыном.

Было похоже на то, что этот ублюдок Шилю поймал большую рыбу, не пошевелив даже мизинцем! Если он был куском мусора, он бы и оставался куском мусора, так ничего не делая до конца своей жизни! Чан Гэну ничего не оставалось, и он все равно должен был заботиться о нем до самой его смерти.

Чан Гэн прошел мимо своего двора, свернул за угол и подошел к дому братьев Шэнь.

Семья Шэнь состояла из двух холостяков, у которых не было даже кур, поэтому, естественно, не нужно было бояться случайных слухов. Всякий раз, когда Чан Гэн приходил, он просто входил, даже не удосужившись постучаться.

Когда он вошел во двор, его окружили отчетливый запах лекарств и тонкая мелодия флейты сюнь [5].

Учитель Шэнь, нахмурив брови, варил лекарство во дворе. Он был молодым ученым, одетым в поношенный халат. Он ни в коем случае не был стар, но постоянный хмурый взгляд на лице придавал ему потрепанный вид старого мудреца.

Из дома доносилась мелодия флейты. Изящный силуэт исполнителя отбрасывал тень на тусклое окно. Исполнителю явно не хватало мастерства, и как бы он ни старался, мелодию разобрать было невозможно. Иногда одна или две упрямые ноты отказывались играть, из-за чего ритм мелодии колебался то вверх, то вниз. Это вызывало унылое, давящее чувство утомленности и скуки.

Назвать нечто подобное музыкой можно было с огромным трудом. Чан Гэн послушал немного и в конце концов решил, что если он скажет об этом подобии музыки хоть что-то хорошее, то ее можно будет использовать разве что на похоронах.

Шэнь И услышал его шаги и с улыбкой поднял взгляд. Развернувшись, он громко сказал:

— Уважаемый господин, прошу, пощадите наши жизни! Вы нас в могилу сведете этими звуками! Чан Гэн пришел!

Исполнитель на флейте не подал никакой реакции. С его слухом он, скорее всего — более чем вероятно — даже ничего толком не услышал.

Учитель Шэнь развернулся к Чан Гэну с таким выражением на лице, будто он только что съел кусок дерьма.

Судя по звукам, у того, кто играл на флейте, были тонны энергии. Сразу не скажешь о том, что такой человек вообще способен заболеть. От этих мыслей на сердце Чан Гэна отлегло.

— Я слышал от Гэ Пансяо, что вы готовите новое лекарство для Шилю. Что-то случилось?

Учитель Шэнь раздраженно уставился на цвет кипящего лекарственного супа.

— Ничего особенного, всего лишь смена сезона. Для каждого времени года нужны разные лекарства. А с его деликатной болезнью... Ох... Ты пришел как раз вовремя! Он тут кое-что приготовил для тебя. Правда, я понятия не имею где. Да и он собирался отдать это только завтра. Но так как ты уже пришел, иди, взгляни.

Примечания:

Нянцзы на китайском диалекте — женщина.

2. Пансяо на китайском диалекте — маленький и толстый.

3. Глаз тысячи миль — 千里眼 — qiānlǐyǎn:

1) дальновидный, прозорливый

2) бинокль; телескоп

4. 1 ли — примерно 0,5 км. 10 ли = 5 км.

5. Сюнь — тип музыкального духового инструмента в форме яйца с отверстиями.

Глава 2 «Ифу»

***

Этой ночью вдоль речных вод плыли огоньки. Заблудшие души возвращались домой.

***

Взяв еще горячую миску со свежесваренным лекарством, Чан Гэн неторопливо вошел в комнату своего молодого отца.

Комнату Шэнь Шилю освещала только одна тусклая масляная лампа. Её свет был настолько мал, что можно было сравнить его размер с бобом. Или с крохотным светлячком.

Шэнь Шилю сидел у окна. Тень лампы скрыла часть его лица и со стороны казалось, что он спит. Он не пользовался «короной» [2] для волос, и его распущенные волосы красиво рассыпались по плечам и спине.

Две крохотные и весьма привлекательные точки цвета киновари спрятались в уголке глаза и на мочке уха. Настолько крохотные, будто они появились от прикосновения кончика иглы. Единственный скудный источник света был обращен на эту пару совершенных символов красоты ослеплявших своей простотой и совершенством.

Чан Гэн наблюдал за ним в полумраке просторной комнаты и отметил, что в подобном свете очарование Шилю только усилилось.

Его совершенный облик был бесподобен, и каждый раз Чан Гэн смотрел на него, будто впервые, взволнованно задерживая дыхание от безмолвного восторга.

Он быстро моргнул, пытаясь отвлечься от пары кроваво-красных точек перед глазами. Сглотнув, он расслабился и громко сказал:

— Шилю! Прими лекарство!

Из-за подросткового возраста у Чан Гэна ломался голос, и ему было достаточно трудно говорить с полуглухим человеком. К счастью, Шэнь Шилю услышал его, и жуткие звуки флейты прекратились.

Чтобы разглядеть стоявшего в дверях Чан Гэна, Шэнь Шилю прищурился:

— Ну и где твои манеры? Ты понимаешь, к кому обращаешься?

Шэнь Шилю был всего на семь-восемь лет старше Чан Гэна. Он до сих пор не был женат. Полностью осознавая свою бесполезную натуру, Шэнь Шилю был вполне не против прожить всю жизнь в гордом одиночестве. Без жены. Но вдруг у него появился сын, которого он должен был воспитывать. Проблема в том, что он совершенно ничего не хотел делать — кроме как крепко держать этого мальчишку возле себя. Вот только бездействуя, он с трудом мог отстаивать свою роль «отца».

Чан Гэн проигнорировал возмущение со стороны Шилю и осторожно поставил перед ним миску с лекарством.

— Пей, пока горячее. И уже поздно. Так что как выпьешь, сразу ложись!

Отложив флейту в сторону, Шилю взял миску в руки.

— Какой неблагодарный... Тебе так плохо живется, будучи моим сыном? Я потратил столько сил, чтобы обращаться с тобой как следует!

Быстро осушив миску с лекарством, он сделал пару глотков чистой воды, которую ему протянул Чан Гэн, и махнул рукой, обращая на себя внимание:

— Я сегодня был на рынке в Чанъяне и принес для тебя кое-что потрясающие! Иди сюда!

Пока Шэнь Шилю искал это «кое-что», он так низко наклонился к столу, что едва не касался его кончиком носа.

Чан Гэн не мог не вмешаться:

— Что ты ищешь? Давай я помогу? — Он нахмурился и добавил: — Я уже вырос! Неужели ты не можешь придумать ничего другого, кроме как приносить мне детские игрушки?

«Если у тебя так много свободного времени, почему бы просто не перестать доставлять мне неприятности и позволить заниматься более полезными вещами!»

Но эту мысль Чан Гэн не стал произносить вслух, посчитав немного обидной.

К сожалению, из года в год господин Сюй Байху редко оставался дома. Он был хорошим и честным человеком, который всегда был очень добр к Чан Гэну, даже несмотря на то, что практически не общался с ним. Так вышло, что Чан Гэн начал часто думать об этом и о том, что самые важные годы своей жизни он провел со своим неисправимым ифу.

Шэнь Шилю же был жутким бездельником. Он попросту прожигал день за днем. И при этом он всегда таскал Чан Гэна с собой! Если не на ярмарку, то обязательно покататься на лошадях.

Однажды он даже нашел для Чан Гэна «щенка» и гордо вручил его тому в руки. Увидев это, учитель Шэнь покраснел от страха. Этот слепой не мог отличить волка от пса, и в итоге притащил в дом крохотного волчонка!

Сколько же должно быть силы воли у мальчика, который только начал взрослеть, чтобы не перенять эти вредные привычки Шэнь Шилю?

Чан Гэн в ужасе представил, сколько ему на это потребуется сил.

С раннего детства он не питал особо интереса к игрушкам. Чан Гэн умудрялся все планировать и строго следовал собственному распорядку. И больше всего он не хотел — да и не любил — чтобы его беспокоили другие. Почти всегда Чан Гэн, будучи очень весьма строгим человеком, недовольно реагировал на веселье других людей. Поэтому его так раздражало постоянное беспокойство о Шэнь Шилю.