Гу Юнь сжал зубы, схватился за стол и ждал, пока отпустит.

Но ему стало только хуже и это продолжалось целый час. Лишь когда спина от холодного пота промокла насквозь, боль притупилась и начала постепенно отступать.

Тогда Гу Юнь понял, что столкнулся с крайне серьезной проблемой.

Хотя лекарство должно было подействовать, ни зрение, ни слух так к нему и не вернулись.

Примечания:

1. Чжунцюцзе, или праздник середины осени в Китае (кит. упр. 中秋节, пиньинь: zhōngqiūjié) еще известен под названием праздника Лунной лепешки. Празднуется он 15 числа 8 месяца согласно Лунному календарю. Несмотря на то, что это событие уходит корнями в древность, Чжунцюцзе до сих пор является официальным выходным в Китае. В праздник середины осени китайские семьи собираются за семейным столом, обязательно накрытым на улице, любуются Луной, ведь в этот день она ярче и больше всего и радуются окончанию сельскохозяйственных работ.

2. 阿鼻 - ābí - (санскр. Avīci) будд. ад вечных мучений (последняя из 8 ступеней горячего ада, где грешник обречён на вечно повторяющиеся перерождения для тяжких мук)

Глава 119 «Любовная тоска»

____

«Давно не виделись, ужасно соскучился»

____

Сердце Гу Юня пропустило удар, когда на него снизошло внезапное озарение. Он опустил голову и бросил ошеломлённый взгляд на расплывающуюся перед глазами миску из-под лекарства.

Гу Юнь не поддался панике. Он знал, однажды удача изменит ему, но принять это было гораздо сложнее, чем он думал. Все понимают, что рано или поздно с ними может приключиться несчастье, но подавляющее большинство не готовы c этим смириться.

Внезапно напавший на Великую Лян противник отступил перед лянцзянским гарнизоном, но до сих пор на всю округу пронзительно выл сигнал тревоги. Пронзительный свист разносился по всей округе. Гу Юнь едва его различал — больше напоминало отдаленный плач.

Мир вокруг был нечеток и тих. Черная тушь и белый лист бумаги превратились в два размытых пятна.

Гу Юнь ненадолго замер за столом, после чего потянулся и крепко сжал четки, подаренные покойным императором. Гу Юнь постоянно мотался по стране и несколько лет проторчал на границе, где с ним неизбежно что-то случалось. Хотя нитка несколько раз рвалась, ему всегда удавалось собрать четки обратно. Он трижды нанизывал бусины на новую основу, ни одна не потерялась. Словно клубы прохладного водяного пара, они обвивали его запястье.

...Как будто человек, подаривший ему столько любви и горя, действительно присматривал за ним с небес.

Поперебирав немного деревянные бусины, Гу Юнь наконец пришел в себя.

Он не стал никого звать, а на ощупь надел на переносицу монокль, который носил при необходимости. Он сжал пальцы и легонько ударил по миске из-под лекарства — так, чтобы она треснула. Затем Гу Юнь собрал осколки и смел их в угол, поближе к стене. После чего он с невозмутимым видом сел писать донесение для императора, чтобы передать его гонцу.

Следом за гонцом вошел Яо Чжэнь. Увидев монокль на переносице Гу Юня, он вытаращил глаза и озадаченно спросил:

— А? Великий маршал еще не принял лекарство?

Гу Юнь великолепно читал по губам, поэтому как ни в чем не бывало ответил ему:

— По неосторожности я разбил миску. Забудь, новое можно не готовить. Не беспокойся. Если я вдруг совсем ослепну, все равно разберусь с иностранцами.

Яо Чжэнь заметил в углу осколки фарфора. Хотя он догадывался, что дело нечисто, при всем желании ему трудно было узнать правду.

— Боюсь, что после внезапной атаки врага в столице грядут перемены.

— М-м-м, — протянул Гу Юнь вместо ответа и распорядился: — Прошу брата Чжунцзэ отправить срочное сообщение в северный гарнизон. Пусть Шэнь Цзипин поскорее приедет в Лянцзян. Хочу перегруппировать все наши приграничные гарнизоны, а Чэнь...

Гу Юнь неожиданно осекся.

— Кто? — с любопытством переспросил его Яо Чжэнь.

— Никто. — Гу Юнь покачал головой. — Ступай.

Только Чэнь Цинсюй могла избавить Чан Гэна от Кости Нечистоты. Гу Юню не хотелось лишний раз ее беспокоить.

Вечером того же дня срочное военное донесение поступило в столицу. Ли Фэн сразу послал слуг за Чан Гэном в храм Хуго. В западной зимней комнате вновь было не протолкнуться от высокопоставленных чиновников.

У Чан Гэна постоянно дергался глаз. Еще по пути во дворец его охватило дурное предчувствие, а сердце сжалось от тревоги. Когда ему вручили военные сводки с передовой, Чан Гэн читал их, затаив дыхание. Несмотря на то, что донесение было довольно кратким, он внимательно просмотрел его семь или восемь раз, чтобы убедиться, что Гу Юнь собственноручно его написал. Но не оставалось никаких сомнений, чей это уверенный и четкий почерк. По крайней мере во время написания донесения с Гу Юнем все было в порядке.

Чан Гэн наконец смог вздохнуть с облегчением. Он попытался вернуть душевное равновесие, смежил веки и подумал: «Сам себя до смерти напугал».

Когда он успокоился, сердцебиение пришло в норму. На сей раз неожиданная вражеская атака в Лянцзяне сыграла ему на руку.

На фронте снова шли бои. Если Фан Цинь и его сообщники посмеют еще раз потребовать разогнать Военный совет, против будет не только Ли Фэн, но и военные гарнизоны по всей стране. Это давало пространство для манёвра.

Враг помог ему достичь своих целей.

От переживаний Фан Цинь потерял терпение. В последние полгода он плохо спал по ночам, старательно пытаясь объединить разобщённый императорский двор, состоявший из представителей благородных родов. Фан Цинь следовал своему тщательно продуманному плану. Наконец удалось одержать временную победу: призывы распустить Военный совет с каждым днем звучали все громче. Поскольку руки четвёртого принца Ли Миня были связаны бесконечной бумажной работой и он даже о себе толком позаботиться не мог, Фан Циню оставалось собраться с силами и добить лежачего... Но ни с того ни с сего на них напали иностранцы!

Если бы атаку инициировали войска Великой Лян, можно было обвинить Аньдинхоу в чрезмерной агрессии, но здесь вина целиком и полностью лежала на противнике.

— Распустить Военный совет, — Ли Фэн взял из рук евнуха и проглядел поданные прошения, — сократить военные расходы, провести тщательное расследование захвата земель недобросовестными купцами...

В западной зимней комнате повисла оглушительная тишина.

Ли Фэн швырнул толстую стопку прошений на землю:

— Не успели войска Запада отступить, а ваш сброд приготовился тайно вытаскивать дрова из-под котла [1]!

Фан Цинь сжал зубы и сглотнул. Он и слова не вымолвил, а Ли Фэн заткнул ему рот.

Если бы кто-то из присутствующих посмел неосторожно возразить Императору, его бы сразу обвинили в измене родине и сговоре с врагом.

Взгляд Ли Фэна упал на Чан Гэна:

— Думаешь, с тобой несправедливо поступили? Стоило кому-то тебя покритиковать, и ты сразу забросил свои обязанности, надулся и побежал к нам под крыло. Ты ведь уже взрослый! Других хитростей не знаешь? В Военном совете теперь никто не появляется, кроме двух уборщиков... Ли Минь, мы приказываем тебе немедленно, с завтрашнего дня, приступить к своим обязанностям в Военном совете! Или можешь больше не возвращаться!

Вслед за Янь-ваном важные чиновники из Военного совета покаянно упали на колени.

Ли Фэн проигнорировал это — пусть и дальше стоят на коленях — и с недовольным видом отвернулся к главе храма Дали:

— Цзян Ханьши посвятил свою жизнь храму Дали. Он был твоим предшественником и непосредственным начальником. Тебе поручили простую задачу — проверить одно его старое дело. Отчего же ты никак не можешь его завершить? Вы до нового года будете это откладывать?

После яростной отповеди новый глава храма Дали не посмел и рта открыть, а сразу упал на колени рядом с чиновниками из Военного совета.

Ли Фэн на чем свет стоит отругал большую часть присутствующих высокопоставленных чиновников. Фан Цинь оказался одним из немногих, кому было нечего предъявить — Император только слегка его покритиковал. По сравнению с Янь-ваном, которому даже подняться не позволили, с Фан Цинем Ли Фэн вел себя доброжелательно. Он ограничился замечанием: