– Нихт шиссен!
Ну надо же, уцелел! А ведь куда более достойные погибли… Какой-то фриц в нескольких метрах от него высунулся из-за насыпи и старательно тянул руки вверх. Лучше б ты мертвым притворился, урод! Хромов молча выстрелил ему в лицо – пленные им сейчас не требовались.
Всего из-за этой дурацкой атаки они потеряли одного человека убитым, одного тяжело раненным и четверо, включая самого Хромова, получили контузии разной степени тяжести. Ну и легкие ранения тоже были. Самому Хромову распороло осколком кожу на виске – несильно, может, даже шрама не останется, хотя прилети железка на сантиметр правее, история лихого разведчика здесь бы и закончилась. Остальным тоже досталось несильно – все же плотные ватники неплохо гасили удары осколков. Царапины – не смертельно, хотя и неприятно. Хуже, что теперь немцы точно поднимут тревогу и начнут выяснять, что за грохот и пожар, но тут уж ничего не поделаешь, работу требовалось закончить.
Взрыв прогремел, когда бронекатер уже отошел от моста почти на километр. Было хорошо видно, как переламываются и падают в реку искореженные пролеты, как в клочья разлетаются опоры. Затем рвануло еще раз, сильнее даже, чем прежде – видать, сдетонировали боеприпасы в вагонах. Катер, несмотря на то, что ушел он далеко, ощутимо тряхнуло. Хромов почувствовал болезненный толчок в уши – похоже, контузия не прошла бесследно. Хотя, конечно, дело того стоило – хрен теперь немцы смогут восстановить здесь полноценный маршрут. Так что, подумал Сергей, даже если они ничего больше не смогут на этот раз провернуть, поход уже оправдал себя. И пускай теперь Мартынов орет хоть до посинения. Повернувшись к Ильвесу, обосновавшемуся в рубке и чувствующему себя за штурвалом вполне уверенно, он махнул рукой:
– Все, давай вперед. И ищем место, где сможем замаскироваться. Немцы сволочи умные, наверняка вышлют самолет.
– Понял, старшой. Значит, уходим?
– Да. И подальше отсюда.
Они отстаивались в укромной заводи день, ночь и еще день. Противник, очевидно, не сообразил, что беда пришла с воды. Оно и не удивительно – в сердце континента и мысли сухопутные. А свидетелей Хромов предусмотрительно не оставил. Что, можно предположить, и сработало. Во всяком случае, никаких заметных телодвижений в этом направлении Хромов не заметил, да и остальные тоже. Хотя возле моста происходило классическое бурление говен. До того как удалось найти место под стоянку, они ушли километров на пятнадцать, и, судя по карте, даже с учетом изгибов реки, от моста катер отделяло немалое расстояние. Тем не менее самолеты летали, это было заметно. И летали весь день. Словом, угомонились немцы не скоро, лишь когда поняли, что учинившие безобразие диверсанты на месте сидеть, дожидаясь, когда их поймают, не стали. Наверняка меры предпримут, поезда охранять начнут. Что же, флаг им в руки. Особенно учитывая, что извращаться с поездами Хромов больше не собирался. Если что-то подвернется, они прихватили с собой восемь авиабомб. Четыре сотни килограммов, из которых почти половина – качественный немецкий тротил. Для того чтобы испортить немцам жизнь, более чем достаточно. Главное, уйти подальше, за границы зоны, в которой немцы сейчас закручивают гайки и повышают бдительность. А там, ребята, поиграем.
Уходя, они оставили в лесу две могилы. Раненный в живот боец умер на следующий день, так и не придя в сознание. И слава богу, что не пришел – облегчить ему боль на катере было просто нечем. И помочь тоже нечем, все же умения перевязать рану или извлечь застрявшую в мышце пулю в таких ситуациях было совершенно недостаточно. И, стоя перед наскоро сколоченными пирамидками, увенчанными звездами, все понимали – любой из них может оказаться следующим.
В общем, хотя они и смогли отдохнуть, настроение было подавленным. Кроме того, в полный рост встала еще одна проблема – карта, по которой они ориентировались, заканчивалась буквально через десяток километров. Что дальше – сплошное белое пятно. Однако двигаться было надо, и катер вновь пошел вниз, осторожно, самым малым ходом.
Сколько они прошли за ночь, сказать было сложно. Но за это время им не встретилось ни мостов, ни огней на берегах. Тишина, спокойствие, будто и нет войны. Зато утром небо словно заполнила стая ос. Во всяком случае, гудение шло именно такое. И причина была на виду – самолеты.
Хромов, взобравшись на высокий обрыв, получил неплохой обзор и с полчаса наблюдал, как эскадрилья за эскадрильей совершают развороты и то заходят на посадку, то взлетают и уходят прочь, затем повернулся к Селиверстову, протянул ему бинокль. Тот, в свою очередь, налюбовавшись, передал его Ильвесу.
– Ну, господа-товарищи, что скажете?
– Аэродром подскока?
– Возможно. Думаю, немцы перегоняют куда-то авиацию, а здесь садятся для дозаправки. О, я гляжу, загорелись глаза-то? Эй, эй! – он громко щелкнул пальцами перед носами бойцов. – Парни, очнитесь. Этот аэродром наверняка и так хорошо охраняется, а после наших эскапад представить сложно, какую толпу они туда нагнали.
– Но ведь разведку-то провести мы просто обязаны. Мы ведь разведчики, а?
Хромов смотрел в хитрые-хитрые глаза Селиверстова. И он понимал товарища. Проклятие! Они все – крутые псы войны, но они же при этом – совсем молодые мужики, еще не забывшие окончательно детство. Несмотря ни на что – на собственные ранения, на потерю товарищей, на танки, из которых едва успевали выбраться. Проклятие!
К аэродрому они вышли, когда солнце начало клониться к закату. Не такой уж и большой, к слову, аэродром. Взлетно-посадочная полоса внушительных размеров. Небольшая стоянка – на пару десятков «мессеров», не больше. Огромный склад горючего. Какое-то длинное, явно построенное на скорую руку здание – скорее всего, что-то вроде гостиницы для пилотов. Немного в стороне казармы охраны – и, в общем-то, все. Ах да, небольшой ангар – ремонтная мастерская или что-то вроде. Для такого количества разномастных самолетов, которое здесь взлетало и садилось, просто недостаточно. И складов вооружения нет в помине. В общем, и впрямь аэродром, на котором летчики могут сесть, заправиться, немного отдохнуть, после чего лететь дальше.
А вот охрана более чем солидная. Не меньше двух рот, плюс зенитчики. Малой группе делать тут не то чтобы нечего, но риск, риск… И это понимали все.
– Пошли, старшой, – в голосе Селиверстова звучало разочарование.
Хромов усмехнулся:
– А ведь есть вариант, есть…
Когда-то, в детстве, он читал о подобном. Здесь полоса располагалась не слишком удобно – с одной стороны чересчур близко к лесу. Как следствие, взлет был удобен только в одном направлении, куда немцы, в принципе, и стартовали. А так как самолеты, полностью заправленные топливом, набирают высоту долго, то на их пути есть немало мест, в которые можно установить пулемет, а то и два. И срезать на взлете хоть эскадрилью. Вот только один-два самолета погоды не сделают, а уйти потом вряд ли получится. На этом, после короткого обсуждения, сошлись все трое. Умирать же, как ни крути, никому не хотелось.
Уже позже, глядя с борта осторожно крадущегося катера на тяжелую и маслянистую, будто свинец, воду, Хромов думал, прав ли он был, отказавшись от диверсии на аэродроме. И хотя убивать оккупантов всегда и везде, при любой возможности, уже стало для них обычным делом, нормой жизни, здравый смысл утверждал: решение правильное. Разменять свою группу на пару вражеских самолетов – это плохая сделка. Прав был Мартынов, война – цепь разменов, и не стоило оказаться в ней мелкой купюрой.
И еще. В этом он не признался бы никому, но чего перед собой-то душой кривить. Буквально в паре километров от аэродрома располагалась деревня, и в том, что немцы за своих летчиков отыграются на ее жителях, Сергей не сомневался. Раньше он даже не раздумывал бы над подобными мелочами. Во-первых, идет война, и жертвы неизбежны. Во-вторых, чем больше фрицы зверствуют – тем активнее будет развиваться партизанское движение. Кругом сплошные плюсы, разменянные на небольшое количество жертв. Причем жертв из категории «бесполезных во время боевых действий лиц», то есть женщин, детей, стариков… Но, черт побери, он хорошо помнил ту деревню, с которой все начиналось. И совершенно не хотел быть, пускай даже косвенно, причиной такой же катастрофы. Чистоплюйство, надлом, усталость, еще что-то – ему было плевать, он просто не хотел, чтобы вновь дети превращались в обугленные куски мяса. Не хотел! И потому уводил свой отряд прочь.
