Вот только с того времени многое изменилось. Корабли оделись в толстую броню, для легких орудий абсолютно непроницаемую, их скорости возросли в разы, а скорострельность самих орудий – в десятки раз. Дальнобойность артиллерии и ее точность, соответственно, тоже увеличились, и теперь корабельная артиллерия, особенно крупнокалиберная, если и уступала по эффективности береговой, то совсем немного. Словом, в свете этих нюансов, береговых шестидюймовых орудий можно было не слишком опасаться, но стоило все же подстраховаться, а заодно и потренировать своих людей в высадке десанта.

В наступающих сумерках адмирал все же смог рассмотреть, как похожие на гигантских водомерок шлюпки с десантом отошли от борта «Херсона» и, мерно взмахивая мокрыми веслами, двинулись к берегу. До батарей здесь было еще далеко, поэтому казакам предстояла небольшая прогулка. Ничего, разомнутся. Зато почти наверняка с берега их никто не заметил, а стало быть, и гадостных сюрпризов вроде замаскированного в кустах пулемета можно было не опасаться. С тылу же японские батареи вряд ли охраняются хоть сколько-то серьезно. Они, как-никак, ждут угрозы только с моря, соответственно и внимание направлено, в первую очередь, на него. Издержки островной психологии – за спиной только свои. Хотя и моря они не слишком-то опасаются. Во всяком случае, рыбаки на промысел выходят безбоязненно. Уже вечером «Рюрик» обнаружил, догнал и раздавил корпусом японскую шхуну – не хотелось стрелять, поднимая шум. Конечно, то, что она не вернулась, могло насторожить японцев, но отпускать – значило полностью нарушить секретность, остроглазые рыбаки наверняка смогли определить и назначение корабля, и его национальную принадлежность.

Где-то там, далеко в стороне, так же высаживали десант «Енисей» и «Морской конь», которого в силу не имеющего национальной принадлежности названия не стали даже переименовывать, только переписали имя русскими буквами. Батареи разнесены далеко, расположены по разным берегам бухты – вот и пойдет десант с двух сторон, так удобнее. А вообще, ночь только начинается, и скоро господ японцев ждет неприятный сюрприз.

Эссен устало потер виски. Последние дни его все же очень вымотали, и он многое сейчас бы отдал за возможность нормально поспать. Да и нервничал адмирал изрядно. Возможно, сказывался возраст, а может быть, давил груз ответственности. Эссен не был трусом, во время осады Порт-Артура он командовал вначале легким крейсером, на котором почти каждую ночь выходил в бой с миноносцами противника, а затем броненосцем. Командовал храбро, талантливо, но… Но с тех пор прошло восемь лет, а главное, сейчас Николай Оттович отвечал не только за свой корабль, но и за все будущее государства и народа, а эта тяжесть пригнет к земле, или, как вариант, к палубе крейсера кого угодно. Однако ход был сделан, теперь им оставалось только ждать.

Казаки вернулись под утро, усталые, но довольные. Вечно хмурый урядник (его Эссен запомнил еще во время последнего военного совета), с застарелым шрамом во всю щеку, поднялся на мостик и, небрежно, по-казачьи, козырнув, доложил, что все, приказ выполнен. Бахирев, как раз присоединившийся к адмиралу, окинул его внимательным взглядом, усмехнулся:

– Купаться пришлось?

– Да какое там, – махнул рукой казак, в сапогах которого явственно хлюпало. – Уж когда обратно в лодки садились, поскользнулся, ну и набрал в сапоги.

– Бывает, – сочувственно покачал головой Михаил Коронатович. – Как все прошло?

– Легко. Там какие-то олухи стояли, право слово. В ту войну… там. Когда мы с Порт-Артура в прорывы ходили, японцы были строжкие, подготовленные, а тут сопляки какие-то.

Казак, судя по его движению, едва сдержался от того, чтобы плюнуть на палубу. Бахирев понимающе кивнул:

– У них, похоже, все нормальные солдаты воюют на континенте, – и, повернувшись к Эссену, добавил: – Теперь можно и вперед, батареи нам не опасны.

– Пускай остальные закончат, – хмуро отозвался адмирал, лицо которого в слабом свете зарождающегося рассвета выглядело серым и усталым. – Пленных доставили?

– А то как же, – довольно улыбнулся казак и махнул рукой. – Макар, Стенька, тащите сюда этих…

Двое рослых казаков приволокли троих изрядно побитых, но еще способных кое-как стоять на ногах японцев. Все трое в исподнем, явно спали, когда на батарею навалились пластуны. Невысокие, на голову ниже русских, мелкокостные и явно слабее физически. Двое разве что не дрожат от страха, но третий стоит прямо, видимо офицер. Боится, это заметно сразу, но форс держит.

– Позовите Жирского, – не оборачиваясь, приказал Эссен.

Пулеметом простучали матросские ботинки, и уже через минуту на мостик поднялся лейтенант Жирской, с «Херсона». Быстро пришел, словно ждал. А может, и впрямь ждал – как-никак об отданном казакам приказе привести пару-тройку пленных на крейсере не знали разве что трюмные крысы, которым до человеческих проблем особого дела нет.

– Ну что, Павел Иванович, может, и пригодится теперь ваше знание японского, – широко улыбнулся Бахирев.

– Я надеюсь, – бесстрастно кивнул лейтенант и внимательно посмотрел на пленных.

Узкое породистое лицо, взгляд презрительный и брезгливый… Поневоле решишь, что голубых кровей неизвестно на сколько поколений, хотя уж кто-кто, а Бахирев точно знал, что ничего особо благородного в родословной лейтенанта нет. Дед его стал прапорщиком в Крымскую войну, когда убыль в офицерах дала возможность подняться кое-кому из самых низов. Но совсем еще молодой матрос, удачей и храбростью вырвавший себе офицерские погоны, к удивлению многих, ушел в отставку при первой возможности. Потом, будучи не обделен мозгами и житейской сметкой, смог закончить университет и постепенно дорос до профессора, что давало право на потомственное дворянство. А вот один из внуков все же стал морским офицером, хотя, конечно, кое-кто и косился на «сиволапого». Но таких уже хватало, взять того же Крылова, поэтому ситуация была известная, хотя и редкая. Препятствий, конечно, поболе, чем у тех, кто дворянин в пятом, а то и двадцать пятом поколении, но тут повезло – один из преподавателей оказался сослуживцем деда. Боевое братство, что бы о нем ни говорили некоторые мерзавцы, числящие себя интеллигентами, штука очень серьезная. Пожилой кавторанг хорошо помнил лихого артиллериста, получившего офицерский чин, и составил его внуку некоторую протекцию. А дальше – все как обычно. Гардемарин, мичман, лейтенант… Адмиралом с таким происхождением, разумеется, вряд ли станет, но до штаб-офицерских чинов дойдет, если, конечно, не убьют ненароком. В армии подобных Жирскому уже вообще множество. Так что и по деду не Рюрикович, и бабка из крестьянок, да и отец не на княгине женился, а вот поди ж ты, лицо – хоть шляхтича с него пиши.

– Давайте пройдем в трюм. – Бахирев мрачно окинул взглядом пленных. – Я, конечно, понимаю, что война, но все же лучше не показывать матросам, как ведутся допросы. А нам придется взять этот грех на душу, положение обязывает.

Все же казак есть казак, он циничнее потомственного аристократа, многие вещи знает не понаслышке, и потому согласиться с ним стоило. Эссен кивнул, и японцев, подталкивая прикладами, увели. Матросы поглядывали им вслед с легким интересом, но не более того. А через пять минут, разобравшись с текущими делами, и отцы-командиры спустились в отсек, которому выпала малопочетная роль стать филиалом инквизиции, и где их уже заждались.

Под тяжелым взглядом лейтенанта японцы ежились как от холода. А может, и впрямь от холода – все же ночь, свежо, а они в белье, да еще и в мокром. Жирской несколько секунд разглядывал их, потом бросил какую-то короткую, резкую фразу на японском. Не дождавшись ответа, приподнял бровь, и понятливый урядник коротко, без размаха засветил ближайшему японцу, как раз офицеру, кулаком в живот. Тот аж всхлипнул, сложился пополам, ноги же его при этом подбросило от удара вверх. Рухнув на колени, японец без единого звука хватал ртом воздух. Лейтенант брезгливо шевельнул уголком рта: