Самое сильное впечатление на конгресс произвела большая речь Макса Нордау «Об общем положении евреев». Все еврейство было представлено в этой речи в виде физически и душевно больного орга­низма, и суровый психиатр раскрывал перед слушателями источни­ки болезни. Везде, говорил он, существует особое «еврейское горе» (Judennot) в форме, неизвестной другим народам. В Восточной Ев­ропе, где сосредоточено большинство нашего народа, оно выража­ется в тяжелой борьбе за материальное существование, отягчаемой политическим гнетом и гражданским бесправием. В Западной Евро­пе, где гражданская эмансипация облегчила евреям борьбу за суще­ствование, еврейское горе имеет моральный характер: здесь еврей, искренне ассимилируясь с окружающими народами, всегда чувству­ет себя в атмосфере вражды или отчужденности. «Народы, эманси­пировавшие евреев, сами обманулись в своих чувствах. Эмансипа­ция не вытекала из сознания, что человечество тяжко согрешило против этого племени, причинив ему ужаснейшие бедствия, и что пора искупить тысячелетнюю вину; она явилась только следстви­ем прямолинейного французского рационализма XVIII века. Был установлен правильный силлогизм: каждый человек имеет есте­ственные права, еврей — человек, следовательно, и еврей не мо­жет быть лишен своих естественных прав. Так была провозглаше­на эмансипация евреев во Франции не из братского чувства к ним, а потому что этого требовала логика». То же сделали и другие нации, воспринимая принципы французской революции и вводя у себя сво­бодные политические учреждения. Поместив в конституциях прин­цип гражданского равенства, цивилизованные христианские наро­ды не освободились, однако, от унаследованных ими недобрых чувств по отношению к евреям. А между тем эмансипированный еврей уст­ремился всей душой к слиянию с христианским обществом. Он раз­рушил свою крепость — средневековое гетто, где укрывался от окру­жающей враждебной среды, но, когда он пришел с братским чувством к пародам, его оттолкнули, как чужого. Равноправный по букве за­кона, он признается неравным в жизни. Антисемитизм новейшей формации создал для евреев ад на земле. «Эмансипированный еврей не имеет под собою опоры; он робок в отношениях к окружающим и неуверен в сокровенных чувствах даже своих друзей; лучшие силы его уходят на подавление или сокрытие своеобразных черт своего характера, ибо он боится, что эти черты обличат в нем еврея. Он никогда не бывает самим собою в мыслях и чувствах, в тоне голо­са, в каждом взгляде, каждом движении». Эти «новые марраны» страдают больше прежних испанских марранов, ибо те стремились искупить свою ложь тайным исповеданием иудейства, а у этих в душе вытравлено все еврейское. Для этого душевно больного ев­рейства нужно найти исцеление, которое заключается только в сионизме.

Нарисованная Нордау мрачная картина произвела потрясаю­щее действие; многие плакали, а по окончании речи оратор сделался предметом восторженных оваций. Всем казалось, что диагноз еврей­ской болезни сделан авторитетнейшим врачом и что конгресс при­зван установить систему лечения больного народа, чтобы спасти его от медленного умирания. Обсуждение этой системы, программы си­онизма, привело к следующим резолюциям: «Сионизм стремится со­здать для еврейского народа обеспеченный публичным правом род­ной угол» (öffentlich-rechtlich gesicherte Heimstätte). Для достижения этой идеи конгресс имеет в виду: 1) целесообразное заселение Па­лестины евреями-земледельцами, ремесленниками и промышлен­никами, 2) объединение всего еврейства посредством местных и общих организаций, сообразно законам каждой страны, 3) укреп­ление в еврейском народе национального чувства и самосознания, 4) подготовительные меры к получению согласия правительств на осуществление целей сионизма». Так установилась «Базельская про­грамма», конституция политического сионизма. Затем были установ­лены основы партийной организации сионистов: периодически со­зываемый конгресс есть верховный орган партии, избирающий цен­тральный комитет из представителей разных стран и постоянный ис­полнительный комитет в Вене; членом партии признается всякий уплачивающий в кассу ее древний шекель, ежегодный взнос в разме­ре приблизительно одной германской марки. До следующего конг­ресса исполнительному комитету поручалось создать финансовые органы сионистской партии: Колониальный банк и Национальный фонд. Главою комитета был избран Герцль, который в качестве под­готовителя и затем председателя конгресса выказал необыкновенные организаторские способности. Только благодаря его умению управ­лять народным собранием Базельский конгресс с его разнородным и разноязычным составом получил вид европейского парламента. Вну­шительная фигура Герцля покоряла ему волнующиеся массы.

Собравшийся через год в том же Базеле второй конгресс сиони­стов (28-31 августа 1898 г.) был многолюднее первого (385 делега­тов) и отличался более деловым характером. Годовой промежуток между двумя конгрессами был временем сильной пропаганды сио­низма. На Западе многие примкнули к этому движению в его новой политической форме. В России шла страстная борьба между «поли­тиками» и «практиками». Делегаты из России поехали на конгресс наиболее подготовленными и имели влияние на принятые им реше­ния. В президиум конгресса были избраны, кроме Герцля и Нордау, известный врач-окулист Макс Мандельштам из Киева и лондонский хахам Моисей Гастер. В своей вступительной речи Герцль на этот раз говорил не столько об отдаленных целях сионизма, сколько о ближайших задачах. Во внутренней жизни он выдвинул необходи­мость «завоевания общин» сионистами, т. е. увеличение их числа в составе правлений общин и различных учреждений для того, что­бы от имени народа не могли выступать самозваные представите­ли, вроде вышеупомянутых «протест-раввинов», которые «молят­ся о Сионе и борются против Сиона». Во внешней политике реко­мендовался простой коммерческий принцип («do ut des»: нужно оказывать турецкому правительству финансовые услуги и полу­чить взамен хартию («чартер») на заселение Палестины; для этого нужно учредить Колониальный банк, который откроет свои опера­ции, как только соберется достаточная сумма денег. Макс Нордау снова произнес сильную речь об общем положении евреев за истек­ший год. Печальные события этого года — антисемитские демонст­рации во Франции в связи с пересмотром дела Дрейфуса, погромы в Алжире и Румынии — дали ему возможность подкрепить свой довод о безнадежности положения в диаспоре. Его речь изобиловала злы­ми обличениями против сытых и равнодушных к судьбе своей нации евреев Запада, считающих себя евреями на том основании, что они посещают синагогу раз в год, в Иом-Кипур, едят «кошер» и любят цитировать остроты Гейне («Auch-Juden», «Bauch-Juden»).

На втором конгрессе уже обнаружился начавшийся процесс рас­слоения сионистской партии. Кроме упомянутых разногласий меж­ду «политиками» и «практиками», появилась еще оппозиция со сто­роны социалистического крыла (Н. Сыркин и др.). Началось также расхождение между свободомыслящими и ортодоксами по вопросу о культурной деятельности партий. Раввины из России боялись, что вольнодумные сионисты будут насаждать нечто вроде германских религиозных реформ, и просвещенным западным раввинам (Гастер и Эренпрейс) приходилось успокаивать их уверениями, что культур­ная работа не будет вторгаться в область религии. Между политика­ми и практиками был достигнут компромисс в форме решения, что дальнейшая колонизация Палестины должна идти планомерно, с разрешения турецкого правительства и под наблюдением особой комиссии, избранной конгрессом.

Последнее решение обязывало сионистскую экзекутиву предпри­нять шаги к получению согласия султана на массовую колонизацию Палестины. Герцль пустил в ход все свое дипломатическое искусст­во для достижения этой цели. Он возобновил переговоры с санов­никами султана, которые, по обычаю турецкой дипломатии, хит­рили, то обнадеживая вождя сионистов, то уклоняясь от прямого ответа. Не видя возможности прямо воздействовать на султана, Герцль прибег к героическому средству. Узнав о готовящейся по­ездке германского императора Вильгельма II в Палестину через Константинополь, он отправился в столицу Турции во главе де­путации из членов сионистского центрального комитета (Вольф­сон, Боденгеймер), был принят императором в аудиенции (18 окт. 1898 г.) и просил его о содействии великому историческому делу, в смысле воздействия на султана. Через две недели (2 ноября) депутация снова представилась императору в самом Иерусалиме. Вождь сио­нистов обратился к Вильгельму II с речью в высоком историческом стиле, знаменательном в беседе потомка Хасмонеев с потомком ры­царей-крестоносцев: «Депутация от сынов Израиля приближается с глубоким благоговением к германскому императору в стране, неког­да принадлежавшей нашим предкам. Нынешнее сионистское движе­ние стремится разрешить еврейский вопрос, считаясь с возможнос­тями нашего времени... Земля наших предков пригодна для колони­зации и обработки. Вы, ваше величество, видели эту землю: она во­пиет к людям, чтобы они ее возделывали. А среди наших братьев имеется ужасающий пролетариат; эти люди рвутся к земле, которую они могли бы обработать. И мы имеем возможность совершить бла­гое дело, удовлетворяя обеим нуждам, страны и народа. Мы считаем это дело столь хорошим, столь достойным участия самых велико­душных людей, что решаемся просить ваше императорское величе­ство о вашей высокой помощи. Мы бы, конечно, не осмелились на это, если бы в наших мыслях было что-либо такое, что могло бы при­чинить ущерб или обиду властителю этой страны. Дружба вашего императорского величества с его величеством султаном настолько известна, что не может быть сомнения относительно намерений тех, которые обращаются к вам с просьбою о милостивом посредниче­стве». Герцль закончил свою речь приветствием «могущественному царю мира, вступившему в вечный город».