Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Отдельные политические деятели из евреев, а не целые орга­низации принимали участие в этой борьбе за правду. Жозеф Рей­на к, депутат парламента из умеренно-республиканской группы и редактор газеты «République française», боролся раньше против буланжизма, а потом против антисемитско-клерикального заговора в деле Дрейфуса; но все это он делал больше как француз, чем как представитель еврейства, от которого был очень далек по своим воззрениям. Ближе к своему народу стал под конец жизни млад­ший его соратник в «деле», вышеупомянутый Бернар Лазар. Лаза­ра привлекала глубокая проблема еврейства, и он долго искал разре­шения ее. Сначала он решил ее в духе века. В статье «Juifs et Israélites» (1891) он еще защищал евреев против антисемитской лжи сомнитель­ным доводом о различии между эмансипированными западными «израэлитами» и порабощенными, культурно отсталыми «juifs», или «жидами» Восточной Европы. Он видел на Западе авангард еврей­ства, не замечая, что этот авангард так далеко ушел вперед, что поте­рял всякую связь с народной массой и с лучшими заветами нацио­нальной культуры. В своей книге «Антисемитизм, его история и при­чины» (1894) Лазар развил оптимистическую мысль, что расовый или национальный антисемитизм исчезнет с упразднением обособленно­сти евреев, а экономический антисемитизм перестанет пленять про­летарские массы, когда они убедятся, что нужно бороться с капита­лом вообще, а не только с еврейским капиталом. От этих ходячих рассуждений Лазар отказался после того, как дрейфусиада раскрыла перед ним темные глубины еврейской проблемы. Несколько лет бо­ролся он за пересмотр судебного процесса, писал статьи и брошю­ры, вел переговоры с политическими деятелями, а когда его усилия увенчались успехом, перешел от общей политики к еврейской. На время он увлекся политическим сионизмом и участвовал во втором Базельском конгрессе (1898), но потом отошел от движения, недо­вольный «дипломатией» Герцля. Знакомство с русскими и румын­скими евреями заставило Лазара отказаться от своего ошибочного мнения о восточном ядре нации. Преждевременная смерть (1903) по­мешала этому искателю правды найти полный ответ на еврейскую национальную проблему.

Евреи имели немало друзей среди лучших людей Франции, но эти друзья понимали каждый по-своему интересы еврейства. Эрнест Ренан, которого исторические работы должны были сроднить с древ­ним еврейством, оставался чужд национальной концепции еврейской истории. Мы уже видели, как он защищал евреев тем, что отрицал чистоту их расы и право на титул нации. В это время он написал свою обширную «Историю израильского народа» («Historie du peuple d’Israël», пять томов, 1887-1892) — одно из самых красивых, но и самых субъективных произведений историографии. Восторженное преклонение перед универсальными идеалами библейских пророков и резко отрицательное отношение к национальному началу в эво­люции еврейства — эта система немецких теологов совершенно разрушала ткань еврейской истории. Своими гениальными догадка­ми Ренан часто ярко освещал отдельные темные моменты в истории иудаизма и христианства, но какой-то странный в свободном мыс­лителе церковный атавизм, сказавшийся еще раньше в его «Проис­хождении христианства» («Origines du christianisme»), мешал ему по­стигнуть общий ход еврейской истории, душу творившего ее народа. Вот почему в «Истории израильского народа» Ренана могли най­ти для себя доводы и антисемиты и «юдофилы», такие публицис­ты-антиподы, как Дрюмон и Леруа-Болье. Академик Анатоль Леруа-Болье, автор книги о России («Империя царей), разру­шал теории антисемитов в своей обширной апологии «Израиль среди народов» («Israel chez les nations», 1893). Он приходит к обыч­ному выводу гуманистов: «Своими добродетелями евреи обязаны самим себе, а своими пороками — преследованиям со стороны хри­стианских народов». Он причисляет антисемитизм к «доктринам ненависти», вроде антипротестантизма в католических странах и антиклерикализма при режиме свободомыслия («Doctrines de la haine», 1902). Консерватор, добрый католик, Леруа-Болье дока­зывал своим единомышленникам, что их «учение ненависти», ан­тисемитизм, может обратиться против них самих: ведь и евреев и католиков часто обвиняют в том, что они образуют «государство в государстве». С другой стороны, свободомыслящий Эмиль Золя возлагал именно на клерикалов вину за развитие антисемитизма во Франции. Еще до своего выступления в деле Дрейфуса Золя опубликовал статью «За евреев» (1896), которая начинается сле­дующею характеристикою антисемитизма: «Вот уже несколько лет, как я слежу с возрастающим изумлением и отвращением за похо­дом против евреев во Франции. Мне это представляется чем-то чудовищным, выходящим за пределы здравого смысла, истины и справедливости, чем-то таким, что должно нас отбросить на не­сколько веков назад или привести к самому худшему из всех ужа­сов — к религиозному преследованию». Объективность Золя до­казана тем, что в некоторых своих романах («Деньги», «Нана» и др.) он рисовал типы еврейских банкиров и спекулянтов, справед­ливо возбуждающих антипатию.

Выдающихся публицистов французские евреи в это время не имели. Национальная проблема еще не развернулась перед совер­шенно ассимилированным поколением. Парижские еженедельники, либеральный «Archives Israélites» и консервативный «Univers Israélite», не проявляли чуткости к тогдашним кризисам в жизни мировой ди­аспоры. Только интерес к прошлому, к еврейской истории сохранился еще в некоторых кругах общества. В последние десятилетия XIX века появились прилежные собиратели исторических материалов, кропот­ливые исследователи, дополнявшие работу своих германских пред­шественников. В 1880 г. они учредили «Общество еврейских знаний», которое стало издавать в Париже трехмесячный журнал под загла­вием «Revue des études juives». Важнейшею заслугою этого журнала была разработка истории евреев во Франции на основании докумен­тов, впервые извлеченных из французских архивов. Изидор Лэб (Loeb) главный раввин Франции Цадок Кан, Израиль Леви и другие внесли в эту часть еврейской истории много нового, значи­тельно дополняющего соответствующие главы «Истории» Греца. Теодор Рейнак, брат вышеупомянутого политического деятеля, разрабатывал в своих статьях материалы для истории иудео-эллинского периода. Ориенталист Иосиф Галеви дал ряд научных ги­потез в своих «Библейских этюдах», а Иосиф Деренбург допол­нял историю талмудической и раввинской литературы. В «Revue des études juives» принимали участие ученые различных стран, и 70 томов этого журнала, вышедших до кризиса мировой войны, пред­ставляют собой библиотеку ценных материалов по всем отраслям еврейского знания.

Во Франции недоставало только синтетического ума, который обобщил бы все вновь добытые материалы в новом историческом труде. Только один писатель обнаружил задатки такого синтеза, ко­торый, однако, не успел созреть в его уме. То был Джемс Дармстетер, талантливый ориенталист, прославившийся своими иссле­дованиями по части парсизма и Авесты («Etudes Iraniennes», 1883). Член еврейской семьи из Лотарингии, переселившейся в Париж, Дармстетер в ранней юности получил библейско-талмудическое образо­вание; французский лицей и высшая школа оторвали его впослед­ствии от еврейской науки и увлекли в другую область, но еврейская историческая проблема не переставала занимать его. Этот привер­женец позитивизма и эволюционизма принадлежал к тем людям, у которых — по его собственному выражению — «в самых глубо­ких, недоступных тайниках души, где покоятся души предков, под­нимается порою звук забытого псалма, приобщая их внезапно к про­рокам минувшего». У Дармстетера было много общего с Сальвадо­ром (том II, § 29 и 49), блестящую характеристику которого он напи­сал; идейный синкретизм «Иерусалима, Рима и Парижа» пленял того и другого, хотя и в различных формах. Дармстетер мечтал о Иеруса­лиме не как о будущем географическом центре новой мировой рели­гии, а только о Иерусалиме духовном, перенесенном в сердце евро­пейской культуры. В этом духе написан его апофеоз еврейской исто­рии: «Coup d’oeil sur l’histoire du peuple juif» (1883). Восторженным куль­том библейского профетизма проникнут его лучший очерк «Проро­ки Израиля» («Les prophètes d’Israël», 1891), где профетизм оценен в духе Ренана, как учение универсальное, а не национальное, но с боль­шею силою веры, чем у французского скептика. Дармстетер ис­кренно убежден, что «религия XX века возникнет из слияния на­уки с этикой пророков». Профетизм есть для него религия буду­щего, в которой «обожествленный категорический императив» морали сольется с мировоззрением новейшего научного эволюци­онизма. В этом заключалось то национальное, что роднило Дарм­стетера духовно с его народом, национальность которого в обще­ственном смысле он, подобно всем западникам, отрицал. Неизве­стно, до каких выводов дошел бы этот искренний, пытливый ум в процессе дальнейшего мышления, в особенности после психоло­гического кризиса времени дрейфусиады, — но он умер слишком рано, на 45-м году жизни, в ту самую осень, когда началось роко­вое «дело» (19 октября 1894).

48
{"b":"854325","o":1}