Душа народа была переполнена горечью, а кричать, устраивать политические демонстрации было невозможно. Пришлось прибег­нуть к старой форме народного протеста: публичному трауру в си­нагоге. Многие общины сговорились назначить на 18 января всена­родный пост с богослужением в синагогах, по чину траурных дней. В Петербурге эта демонстрация вышла особенно внушительною. В назначенный день в главной синагоге собралась еврейская коло­ния столицы. Читались гимны векового мученичества «селихот», а раввин Драбкин произнес речь о переживаемых бедствиях. «Когда проповедник, — пишет очевидец, — прерывающимся голосом нари­совал то положение, в котором ныне находится еврейство, протяж­ный стон, как будто из одной груди, вырвался внезапно и разлился по синагоге. Плакали все: старики, молодые, длиннополые бедняки, изящные франты, одетые по последней моде, чиновники, доктора, студенты, — о женщинах нечего говорить. Минуты две-три подряд продолжались эти потрясающие стоны, этот вырвавшийся наружу крик общей горести. Раввин не мог продолжать. Он стоял на амвоне, приложив руки к лицу, и плакал как ребенок». Такие же политичес­кие демонстрации перед Богом совершались в те дни во многих дру­гих городах, причем местами назначался даже трехдневный пост. Везде учащаяся молодежь участвовала в общем трауре, как бы пред­чувствуя, что ей предстоят еще десятилетия горя и слез.

Политический протест, невозможный в России, раздался в Анг­лии. В один из тех дней, когда русские евреи плакали в синагогах, английские их соплеменники вместе с выдающимися политически­ми деятелями из христиан устроили «митинг негодования» против ужасов российской юдофобии. Еще раньше, тотчас после варшав­ского погрома, в газете «Times» появилась серия статей под заглави­ем «The persecution of the Jews in Russia», где ярко изображались все погромы 1881 года. Статьи произвели огромное впечатление. Разда­вались голоса о необходимости дипломатического заступничества за угнетенных и организации материальной помощи жертвам погро­мов. Русские дипломаты были чрезвычайно смущены этим ростом антирусского настроения в стране, правительство которой (каби­нет Гладстона) поддерживало с Россией дружественные отноше­ния. Орган русского министерства иностранных дел «Journal de St. Petersbourg» с раздражением спрашивал, не хотят ли агитато­ры-юдофилы «поссорить русское общество с английским», испор­тить хорошие отношения России с Англией, установившиеся пос­ле замены русофобского кабинета Биконсфильда кабинетом Глад­стона. Но эта дипломатическая полемика не удержала политичес­ких деятелей Англии от осуществления подготовленной демонст­рации.

1 февраля (н. ст.) 1882 года состоялся грандиозный митинг в Лондоне, в зале Mansion House (Городской дом), под председатель­ством лорд-мэра. Весь цвет английского общества был представлен здесь: члены обеих палат парламента, епископы, сановные лорды, ученые. Первый оратор собрания, лорд Шефтсбери, указал, что анг­лийское общество не требует вмешательства во внутренние дела Рос­сии, но желает воздействовать на нее «нравственным оружием», во имя принципа «солидарности наций»; нужно апеллировать к царю и просить, «чтобы он стал для евреев в России Киром, а не Антиохом Эпифаном». Епископ Лондонский в своей речи напомнил, что не­сколькими годами раньше Англия содрогнулась при слухах о на­силиях турецких башибузуков над болгарами, которых Россия за­щищала, и она теперь вправе требовать от христианской России того, что раньше требовалось от мусульманской Турции. Наибо­лее сильную речь произнес католический кардинал Маннинг. Он напомнил, что русские евреи являются не только объектом слу­чайных погромов, но что они постоянно стонут под гнетом по­зорного законодательства, говорящего еврею: «Не смей селиться в таком-то городе, тебе нельзя приблизиться на несколько миль к такой-то границе». При громком смехе и возгласах негодования ора­тор цитировал пресловутый циркуляр Игнатьева о созыве «губерн­ских комиссий», в котором после страшных погромов над евреями министр оплакивает печальное состояние христианского населения южных губерний. Свою речь кардинал Маннинг закончил патети­ческими словами: «Есть Книга, составляющая общее достояние Из­раиля и христианских народов. И в этой Книге читаю я, что Изра­иль — древнейший народ на земле, между тем как русские, авст­рийцы и англичане суть только народы вчерашнего дня. И живет этот народ силою своего неугасимого духа, своих неизменных тра­диций, своей непоколебимой веры в Бога и божественные законы, — народ, рассеянный по всему миру, прошедший сквозь огонь и не по­гибший, поверженный в прах, но не смешавшийся с прахом». После ряда других речей была принята резолюция, в которой говорилось, что собрание, не имея ни права, ни охоты вмешиваться во внутрен­ние дела чужой страны, тем не менее считает долгом высказать свое убеждение, что законы России по отношению к евреям унижают по­следних в глазах христианского населения и поощряют грубые наси­лия против них. Собрание постановило передать копию этой резо­люции премьер-министру Гладстону и министру иностранных дел Гренвиллю с просьбою довести ее до сведения русского правитель­ства. Было также принято решение собрать денежный фонд для ока­зания помощи потерпевшим от погромов.

Спустя несколько дней английское правительство откликнулось на резолюцию митинга. В нижней палате Гладстон заявил, что доне­сения консулов о преследовании евреев в России получены. «Дело это, — говорил премьер, — должно внушать чувства сожаления и отвращения, но оно составляет явление внутренней жизни другого государства и не может стать предметом официальной переписки или расследования со стороны Англии. Возможны разве только дружес­кие представления при случае; всякие другие действия по вопросу об отношениях русского правительства к евреям скорее повредят, чем помогут еврейскому населению». Такое же заявление было сделано правительством в ответ на запрос в верхней палате. Перспектива «дру­жественных представлений при случае» со стороны Англии, конеч­но, не улыбалась русскому правительству, и оно старалось всячески отвратить эту неприятность. В «Правительственном вестнике» по­явилось сердитое официальное сообщение по поводу «слухов о том, что готовится английское заступничество за евреев». «Вся­кое заступничество иностранной державы за еврейскую народ­ность, — говорится в этом сообщении, — могло бы только посеять неудовольствие в массе русского населения и неблагоприятно отра­зиться на положении евреев». Рядом с этой угрозой газета старалась доказать, что меры правительства против погромов «не были сла­бы», как видно из значительного количества лиц, арестованных по­лицией после «беспорядков» (3676 на юге и 3151 в Варшаве). Такие заявления со стороны русского правительства заставили кабинет Гладстона воздержаться от «дружественных представлений» в Петер­бурге в пользу русских евреев. Гладстон отказался даже принять для передачи русскому правительству петицию представителей английс­кого еврейства с бароном Ротшильдом во главе. Граф Игнатьев мог успокоиться: неприятности со стороны английского правительства были устранены, а протесты на митингах его мало смущали. Он про­должал делать то, что возбуждало «чувство отвращения» во всем цивилизованном мире.

Большой «митинг протеста» состоялся в феврале и в Нью-Йор­ке, куда уже стали прибывать первые беженцы из России. Была при­нята резолюция протеста против «средневековых гонений, возобнов­ленных в России», с требованием энергичных представлений в Пе­тербурге от имени народа и правительства Соединенных Штатов. Один из ораторов митинга, судья Дэвис, сказал при восторженных кликах публики: «Если, вопреки урокам политической мудрости, положение евреев России не будет улучшено законодательным пу­тем, то у американцев, кроме дружеских увещеваний, есть достаточ­но долларов, чтобы переселить на свободную американскую терри­торию и пристроить там все три миллиона граждан, не имеющих пока отечества». Чересчур увлекшийся оратор выразил в этих словах за­таенную думу мечтателей русского гетто.