— Мне не выбраться, — успокоил меня Старик. — За все это время, пока ты отсутствовал, я ждал. И думал. И все не мог понять. Неужели это мы породили тебя? Из-за нас ты стал таким, какой есть? Ведь тобой теперь движет месть.

Я рассмеялся. Только смех мой не нес радости, скорее — сожаление и скорбь. За время, проведенное среди тошкенов, я почти разучился смеяться.

— Вот из-за этого ты и не стал Гуангом. Из-за этого не можешь пройти через лабиринт. Ты смотришь на вещи, но не видишь их сути. И путаешь одно с другим. Мной движет не месть, а возмездие.

— Возмездие? — удивился Старик.

— Да. Потому что есть вещи страшнее, чем убийства, грабежи и человеческие страдания. Не всегда они совершаются ужасными людьми. Однако существует то, что намного страшнее всего этого. Равнодушие.

Старик смотрел на меня, и его эфемерные губы дрожали в Потоке. Не уверен, что он до конца меня понял. Поэтому я решил продолжить.

— Облаченные неведомой силой, вы позволили себе обособиться от всего остального мира. Сделать вид, что вас это не касаются беды и страдания смертных. Оттого люди и маги, пусть наказанные за свои поступки, имеют право жить. И они будут жить. А вы — нет.

— Я услышал тебя, Сирдар. Не могу сказать, что принял твои доводы, но я их услышал. Скажи только одно: когда ты решил, что можешь стать оружием возмездия? Когда мы убили твою возлюбленную? Или когда ты стал первым среди Падших?

— Не знаю, — сказал я. — Да это и не имеет смысла. Потому что тебя убил не великий Идущий по Пути. И не маг, познавший суть вещей. И не Полимарх. А обычный человек. Когда мир летит к чертям, то его спасают не супергерои, а обычные люди. Потому что им не все равно. Прощай, Старик.

Я выбрался по своей линии, на другом конце которой сейчас меня ожидали Старший и тошкены. Казалось, здесь прошло не больше секунды. Однако оболочка старика, пусть пока еще и живая, лежала у моих ног. Просто старое тело человека, без всякого намека на просветление.

С остальными членами Триады я церемониться не стал. Попытка путешествия по Потоку — для них слишком шикарный выбор. Голову Хорька я размазал чем-то, отдаленно похожим на заклинание Булава. Только с той лишь разницей, что от него нельзя было защититься. В Потоке каждый свой удар я теперь дублировал дополнительными линиями. По факту, это была череда одинаковых и невероятно сильных заклинаний. Мрака расчленил на множество частей чем-то слегка напоминающим Тесак.

Триады, основной ударной и защитной силы Идущих по Пути, больше не существовало. Открыть барьер для вторжения оказалось чуть труднее, чем разрушить невидимую Стену магов. В ней виделось переплетение не только Сирдаров, но нескольких Гуангов. К тому же, барьер не столько защищал от физического вторжения, сколько представал неким куполом, формирующим стабильные температурные условия. Оказалось сложным, но не невозможных. Теперь я понял, что человек может все. Результат зависит лишь от усилий и мотивации.

Как только купол пал, под резким ветром застекленела зеленая трава, покрываясь льдом. Солнце стало тусклее, затягиваясь плотной завесой облаков. А вскоре и день обратился в ночь.

Идущие по Пути встали плечом к плечу, полураздетые, ошарашенные и сбитые с толку. Они были сметены за сущие секунды остатками темной орды, разорваны на части, растоптаны и поглощены.

Остров, некогда служивший последним пристанищем для тех, кто искал просветление, огласили радостные возгласы тошкенов, которые походили на нескончаемый рев диких зверей. Они добились самой важной победы за время своего существования — победили страх, ранее ассоциирующийся с эфери. По сути, ныне не было противника, которого бы не одолели Падшие. Это воодушевляло. И вместе с тем лишало целей для новых завоеваний. Разве может быть точка по эмоциям выше, чем сейчас?

Я шел мимо опустевших домов, которые теперь заносило снегом, глядел на кровавые следы на земле, узнавал по останкам тел Шаби и Сирдаров. Шел к заключительной цели своего путешествия. Своего Пути. К лабиринту. Потому что необходимо было довести все до конца. Город должен был не просто быть сожжен, а посыпан солью. Чтобы на его руинах не возвели святилище, чтобы сюда не стекались паломники, чтобы один хитрый Гуанг не решил призвать новых Идущих по Пути.

Как и год назад, я без труда нашел ход в лабиринте и открыл проход к священному острову. Только на этот раз пошел дальше. Увидел, куда идет ход, проник в самую суть, начало начал, и своими линиями разрушил хитроумное создание Гуангов.

А после, когда ступил на берег, почувствовал присутствие необычайно сильного существа. Гуанга.

— Не прячься, Нечто Эг, я ощущаю тебя! — сказал я громко.

Фигура коренастого мужика поднялась из высокой травы. Я ухмыльнулся, словно и не расставались. Перекошенное от злобы лицо, напряженные члены тела, будто он в любую минуту был готов совершить прыжок.

— Последняя битва, Сирдар, — сказал Эг. — Самая важная.

— Ты же великое существо, бог, — устало ответил я, чувствуя, что подошел почти к самому концу. — И ты, думаю, способен заглянуть в будущее. Но все равно противишься ему.

— Если я приму будущее, это будет мой выбор. Я его не желаю!

— Вполне справедливо, и с определенной точки мудро. Только это ничего не меняет.

— Тебе не справиться со мной, Сирдар, — не сказал, а будто сплюнул Эг. — Я презираю и насмехаюсь над тобой.

Я взглянул в Поток, увидел зарево множества линий от самого горизонта и кивнул.

— Ты прав. Только позволь рассказать тебе одну притчу. Возможно, она многое прояснит.

Я взобрался на небольшой пригорок и уселся по турецки. Ощутил вечный холод этого мира после открытия лабиринта. Мороз уже кусал бесчувственные тела, наливал их белой краской. Думаю, никого даже не придется убивать. Все оболочки ждет переохлаждение.

Эг стоял все в такой же напряженной позе, слушая меня. Но не нападал. Уже небольшая победа.

— Когда-то существовал один человек, который позже стал Гуангом. С диковинным и длинным именем Будда. Еще при жизни, когда он путешествовал, то столкнулся с людьми, которые оскорбляли его. Но вместе с тем один бы он ни за что с ними не справился.

Я сделал небольшую паузу, еще раз взглянув через Поток на Эга. Не скажу, чтобы что-то изменилось, но зарево пожара на горизонте стало тусклее.

— И тогда эти люди спросили его: «Почему он не реагирует? Неужели не понимает их слов или значения оскорблений». Знаешь, что ответил Будда?

То ли Эг не общался с этим Гуангом, то ли был небольшим поклонником притч. Однако промолчал.

— Он ответил, что не принимает их проклятий и оскорблений. Значит, их людям придется унести с собой, чтобы жить с грузом того, что сказали. Там еще, типа, вся фишка, что то, что делаешь ты — это твоя карма, а что делают по отношению к тебе — чужая.

Я решил чуть подредактировать основной текст, потому что устал от всяких просветленных бесед. Ну, и еще почувствовал нечто важное. Присутствие некой родной мне силы.

— Но самое интересное Будда сказал в конце. Как раз после того, что людям придется унести оскорбления с собой. Еще он добавил, что теперь его ученики надерут обидчикам задницы. Как тебе, а?

Эг не сразу понял, что на острове помимо меня есть кто-то еще. Слишком уж увлекся притчей. Ну, что тут сказать, рассказчик я от Бога. Разве что концовку придумал. С другой стороны, теперь в ней появилось некое изящество и завершенность.

Потому что Гуанг действительно был прав. Одному мне не по силам справиться с ним. Но он не понимал самого главного — зачем это мне? Мы же не в крутом блокбастере, где в конце сходятся два четких пацана и дерутся между собой. А уже победителю достается самая красивая девушка, мощная тачка и много миллионов зеленых бумажек на банковском счете.

За последний год скитаний я понял одну простую истину — важен лишь факт достижения цели. А каким образом ты будешь все это осуществлять, дело десятое.

Поэтому теперь, когда яркие огненные линии Гуанга в Потоке смешались с множеством черных клякс Скверны, я даже не вмешивался. Тошкены, оседлавшие Ревунов, прорывались к богу, падали замертво, взбирались по трупам товарищей, пытались достать Гуанга и вновь умирали.