— Слова — говно, — безапелляционно заявляет моя одноклассница, местами стремительно успокаиваясь. — Действия рулят. Я впечатлилась, когда ты на Фархата с голыми кулаками ринуться собирался.
— К чему тогда была эта сцена в микроавтобусе?
— Это не сцена, — Мартинес надувается. — Это то, что я реально чувствовала. Или ты считаешь, что я способна на концерты в присутствии маман?!
Я видел её родительницу впервые в жизни — ответа на вопрос не знаю. Оттого деликатно молчу.
— Ты всерьёз принялся жалеть! В тот момент, когда я была рядом! Когда мы с тобой вместе! Когда...! Тебе что, меня мало?! ДА ПОШЁЛ ТЫ! — Айя непоследовательно прижимается сильнее, шагая со мной под руку.
— Это лишь скромная и небольшая сцена из множества тех, которые ждут тебя с нами в будущем, — обещает из-за спины голос Эрнандес. Видимо, их тактичности хватило только на двести шагов. — Обратная сторона национального темперамента. И можешь не втягивать голову в плечи — не поможет.
— Там, откуда я родом, латиноамериканский сериал считается вершиной гротеска и абсурда, — бормочу с расчётом на то, что слышно будет и догнавшим нас одноклассницам. — А ваша женщина — стереотипное воплощение противоречия. Ну, по крайней мере в той культуре, откуда я родом.
— Иди в жопу! — локоть Мартинес пребольно бьёт меня по рёбрам.
— Если бы мы были постарше, я бы заявил, что ты сейчас банально капризничаешь.
— Потому что оно так и есть, — она шмыгает носом. — Не скрываю! Ещё — манипулирую. А если ты мне сейчас по тупости или из вежливости поддашься, то у тебя в памяти засядет нужный мне маркер: ты всегда будешь чувствовать панику, если я начну нервничать. И сто раз из ста согласишься на что угодно, лишь бы я поскорее успокоилась — чтоб заткнуть мне фонтан.
— А потом?
— А потом ты будешь всё меньше и меньше отстаивать свою точку зрения, если у нас будут разногласия — и начнёшь неуклонно соглашаться со мной и в мелочах, и по-крупному. Ещё до того, как только задумываешься о приёме независимого от меня решения. — Она глубоко вздыхает и снова беспомощно заглядывает мне в глаза. — Бл*. И промолчать не смогла — не люблю врать близким. И сейчас жалею, что такая честная и всё выдала. Пореветь что ли ещё пару минут?
— Ну и как тут не заржать, — цитирую её саму.
И делаю как говорю, причём абсолютно искренне.
— Какие дальше планы? — деликатно напоминает нам Миру после того, как мы, шагая вникуда, упираемся в набережную.
— Надо бы в школу, — доходит до меня. — Раз справки из суда не будет. Блин, рейтинг снимут.
— Нам после сегодняшнего только о виртуальных цифрах печься, — ворчит Мартинес.
— Раньше очень даже беспокоились.
— Раньше на нас взрослые не бросались! А наши родители других родителей тонким слоем по асфальту не размазывали, как масло на бутерброд, — справедливо замечает Хамасаки. — Раньше кое-кто не ревел как пятилетняя. — Японка тычет указательным пальцем Айе под руку в рёбра.
Та дико орёт и подпрыгивает, после чего долго ругается по-испански.
А Хамасаки искренне веселится.
— Дамы, кстати. Кто-то может мне объяснить, что означают все эти метаморфозы?
В принципе, я планировал после школы насесть на свою опекуншу и выяснить, что значит весь этот каскад событий. Но ощущение говорит, что здесь и сейчас можно получить даже более детальное объяснение.
***
— ... что означают все эти метаморфозы? — Рыжий, в принципе, задал вполне логичный вопрос.
И так было ясно, что он в раскладах не сечёт.
— Ты объясняешь, — Эрнандес уверенно взяла её за плечи и развернула лицом к парню.
Они как раз остановились возле невысокого каменного бордюра у реки.
— Присоединяюсь, — без тени улыбки поддержала подругу Хамасаки-младшая.
— А чё я? — она уже успокоилась и потому решила как обычно повалять дурака.
— Потому что это вы сегодня исполнили отца Лысого. — Ана к шуткам была не расположена. — Потому что мы все школьники. Судя по действиям твоей мамы, инициатива сейчас в ваших руках. Стало быть, вы лучше других понимаете, что происходит.
— Это ещё как сказать. — Из принципа Айя решила поупираться ещё пару минут.
— Сейчас ударю, — неожиданно пообещала обычно такая спокойная японка. — Твои загоны именно в данный момент — прямое неуважение. Завязывай тянуть кота за ... и начинай говорить.
— Японцы и китайцы в самых верхах сражаются за то, кто первым примерит на себя бессмертие, — начала она покладисто.
Широко открытые глаза азиатки разлились бальзамом по душе: Миру сама подставилась. Не надо было давить, хе-хе.
С другой стороны, если быть серьезной, они — команда. По факту. Всё равно эти отношения рано или поздно выяснять, а нюансы проговаривать — так почему бы не прямо сейчас.
— Это уже не новость, — отмахнулся Рыжий. — Сцена по дороге сюда что значила?
— Идём дальше. Суть японо-китайского противостояния сведется к тому, какой из концернов в правительстве продавит своё решение.
— В смысле? — Виктор ожидаемо тормозил.
— Это очень комплексная борьба, — неожиданно раздался голос Миру. — В которой нет мелочей. Причём, это борьба без правил: у меня, например, имеет значение и как я учусь, и кем стану, и темпы прогресса, и...
— А у китайцев? — Седьков с нетерпением перебил.
— Они больше акцентируются не на конкретных тестовых примерах типа меня, а на выбивании конкурентов. Любыми и всеми способами. — Хамасаки сказала это не по-хорошему спокойно.
Айя не сдержалась:
— Они именно потому подсадили тебе нейровирус?
— Это не доказано.
— Не ломай комедию!
— Да... Они от нас отличаются. — Японка подумала и сформулировала. — Мы считаем, что нужно сделать такой продукт, от которого нельзя будет отказаться. Добровольно и самостоятельно, без давления снаружи.
— А они? — Рыжий простодушно захлопал глазами.
— А они думают иначе. Если продукт выдать по минимуму, а низкоквалифицированные усилия сосредоточить на выбивании конкурентов — то и выбор конечного потребителя станет неважным. Утратит актуальность.
— Выбирать будет не из чего? — сообразил одноклассник.
— Ну да. — Хамасаки-младшая, погружённая в свои мысли, по инерции удивилась чужой недогадливости. — Тут ещё много всего, но главное сказано.
— А можно всё-таки подробнее о нюансах? — требовательно настоял Седьков. — Полноты картины много не бывает, — объяснил он в рассеянные глаза Миру.
— Ну, чтобы скомпрометировать чужой продукт, годятся абсолютно любые способы, — японка принялась рассуждать вслух. — Я скатилась по иерархии — плохой продукт. Я подхватила неизвестную болезнь — а не в генетической ли ошибке проблема? Я отлично учусь, но не умею управлять другими — а зачем нужен такой долгожитель?
— Тут не понял, — Рыжий слегка не успевал за скоростью пояснений.
— Пятисотлетний дворник человечеству неинтересен, — скупо улыбнулась Хамасаки. — Это должен быть кто-то сверху социальных иерархий — чтобы был смысл в его запредельном по времени существовании.
— У вас есть конкуренты среди японцев? — спросил Виктор в лоб, что-то прикинув.
— Трое, если подходить к вопросу формально, — кивнула одноклассница. — Но мы предпочитаем договариваться между собой и между японцами внутренняя конкуренция в вашем понимании в чистом виде отсутствует. Мы в это верим, аналог общественного договора.
Рыжий не стал спорить и лишь глумливо фыркнул. Потом, правда, продолжил:
— А между китайцами?
— Грубо — трое соревнующихся, с намёком на четверо.
— А где в этой схеме были Али?
— Точка опоры китайцев, одна из. И их мелкая розница, если говорить о структуре, конкурирует с нашей планируемой крупной, — Мартинес решила прокомментировать лично и ничего не скрывать.
— Есть ещё один момент, — хрипло добавила Миру. — Фархат перешёл на детей сегодня, это табу.
— По крайней мере, так считалось до утра, — подтвердила Эрнандес. — Я сама не ожидала такой прыти от Эскобаров, но понять Дальхис могу. Что угодно — но дети вне такого.