— Да.

— Они встали рядом со мной в тот момент, когда у меня ничего не было.

— Логично... А какая вторая составляющая? Ты про любовь говорил.

— Искреннее и бескорыстное желание, чтобы другой человек был счастлив. Без физиологического желания размножаться. С этим пунктом всё в порядке: очень хочу, чтобы тебе было хорошо. Но с инстинктом размножения никак не связано.

— Раньше ты старательно скрывал, что не идиот. Сейчас изрядно изменился.

— Жизнь заставила, — вздыхаю. — Знаешь, давай упростим эту ситуацию...

— Как в математике?

— Примерно. Давай условно поделим всех пацанов на две группы: одни наплюют на твоё "отстань", а вторые задумаются.

— Ты из вторых?

— Из их производной: после твоих слов и своих размышлений я пришёл к выводу, что ты права: мы не пара. На каком-то этапе решил тебя послушаться.

— Сейчас должно моё женское самолюбие заиграть по идее, — задумчиво делится "сестра". — Если верить теории, то я из противоречия должна захотеть надеть на тебя ошейник и изо всех сил потащить в свою сторону. Хватательный рефлекс.

— Ты же этого не делаешь?

— Нет. Сама удивляюсь. Стало спокойно и легко, тревожность ушла. Чем объяснить?

— Может, тебе просто нужен не мужчина физически, а точка опоры?

— Опять странно — ты снова не дурак. Непривычно. — Миру встряхивается. — Слушай, я вот прямо сейчас чувствую, что говорить с тобой надо о другом. Не о том, о чём я хотела!

— Так говори?

— Хорошо, но сперва ответь на вопрос?

— Задавай?

— А как вышло, что ты перестал размазывать сопли по своей несостоявшейся любви ко мне? Мало того, что взял себя в руки, так ещё и человеком стал за мгновение? Не бывает таких изменений, блин.

— Это два разных вопроса. Человеком стал легко: жизнь научит и не такому. Просто захотел выжить.

— Как?

— На каком-то этапе решил: всё равно жизнь — говно. Если так жить дальше, то что сотня лет, что день — без разницы. Никакой радости.

— И?

— Взял и перестал сдаваться и уступать. Подумал, что иногда надо просто стоять на ногах и бить врага по морде — до тех пор, пока сам в сознании.

— Это тогда произошло, когда тебе последний раз очки разбили?

— Ага.

— Я помню. Но тебе же тогда не дали победить. — Она о чём-то размышляет, сопоставляя некие детали.

— И в следующий раз тоже не дали, — соглашаюсь. — Я тоже помню. А потом Лысый вдруг бац — и сломался. Неожиданно и сразу. Я именно в тот момент и почувствовал, что всё.

— В плане?

— Старой жизни больше не будет. Будет новый Виктор Седьков, другой. У него всё будет иначе.

— Ты после этого охладел ко мне?

— Миру, я к тебе не охладел. Точнее, назвал бы это другими словами.

— Какими?

— Переосмыслил нашу с тобой совместную перспективу под твоим влиянием. Ты же сама этого хотела?

— Романтичного не осталось? — она с интересом заглядывает мне в глаза.

На влюблённую или страдающую от безответных чувств японка точно не похожа.

Мартинес тоже может ошибаться?

— Наверное. В том смысле, что у меня точно нет навязчивой потребности в тебе. Если ты переживала по поводу моей маниакальной страсти, можешь успокоиться: навязываться не планирую.

— Слушай, честно, вот реально невтерпёж стало. — Хамасаки поворачивается ко мне. — На всякий случай: у меня к тебе смешанные чувства, но это точно не та слепая любовь, о которой говорила Айя! Обидеть или огорчить меня отказом не бойся — это самые приятные слова, как ни парадоксально.

Будто по заказу, от упомянутой всуе латиноамериканки именно в эту секунду приходит: "Ну чё? Она тебе уже призналась в своей любви до гроба? 😛"

"Будешь смеяться: сказала, что ты об этом говорила. Но ты ошиблась".

Наверное, я ещё не очень хорошо умею скрывать переписку в привате, потому что "сестра" мажет по мне взглядом и саркастически ухмыляется, не говоря ни слова.

Хамасаки поворачивает голову в сторону школы, достаёт из своего рюкзака бутылку с водой и некоторое время пьёт мелкими глотками. Затем снова откидывается на спинку, разбросав руки в стороны.

"Говори! 😫😫😫 Быстро пиши без пауз!" — любопытство является самой сильной характеристикой Мартинес, не новость.

— Да ответь ты уже ей, — красноречиво двигает бровями Миру, не поворачиваясь ко мне. — Она настырная: всё равно пообщаться не даст.

Удивляясь про себя, пишу во внутреннем интерфейсе: "Не ведёт себя как влюблённая или втрескавшаяся. Спокойная, рациональная, откровенная. Какая угодно — но это не любофьфь".

"Хм. Неужели я облажалась🐣".

— Скажи ей, что мне просто не хватало толчка, чтобы понять себя лучше, — спокойно предлагает "сестра". — А то она с тебя не слезет. Успокой её: она не то чтобы ошиблась, просто я себя тогда не понимала. А сейчас разобралась.

Делаю, что предлагают умные люди титульной нации.

"Окей. Тогда на перемене идём в столовую жрать вчетвером: вы меня заинтриговали ✋👀" — Айя отключается.

— Если мама и папа разведутся, лично ты что будешь делать? — Хамасаки явно подразумевает какой-то подтекст.

— Не моё собачье дело. Я дружу с Тикой, знать не хочу твоего отца. Живу у себя, работаю, скоро ещё кое-чем займусь. Личная жизнь твоей матери — не моя компетенции, до отца дела нет.

— У тебя есть какие-нибудь материальные планы в наш адрес?

— НЕТ. Вернее, только один: поскорее вернуть вам долг за клинику моей маман плюс прочие расходы.

— Хренасе. Опять не врёшь. Бывает же. Ты странный.

— Какой есть.

— Со мной будешь дружить? — она выглядит озадаченной.

— Мы же уже дружим, нет?

— Я должна была это услышать от тебя... Слушай, я сейчас выгляжу дурой, но спрошу ещё раз. Что ты обо мне думаешь? Вернее, что в тебе изменилось?

— Вот ты зануда.

— Это не секрет. Первый раз нормально общаемся, отвечай.

— Ты будешь жить полтысячи лет, а мне столько не нужно. Какие могут быть общие интересы на ниве романтики?

— Не хотела говорить первой. Да... Сама вот подумала: допустим, тебе девяносто девять, ты уже дряхлый.

— И как тут не ржать, как говорит одна наша общая близкая знакомая.

— Мне по-прежнему двадцать семь биологических — а рядом старик. И наши с ним дети старше меня...

— Бр-р-р, — встряхиваюсь и искренне веселюсь. — Знаешь, если жене двадцать пять, а мужу — шестьдесят, всё самое интересное в их браке только начинается.

— У жены, — коротко кивает "сестра". — Сама об этом думала. Мир? — она протягивает ладонь для рукопожатия.

— Да мы вроде и не ссорились.

Её ладонь тёплая и неожиданно мягкая.

"Спроси её, что она будет делать, если передумает!" — Айя, кажется, не успокоилась.

"В плане?!".

"Она поймёт. Спрашивай!".

Хамасаки незнакомым мне раньше ироничным взглядом сопровождает моё чтение внутреннего интерфейса.

— Мартинес просит у тебя узнать, что будет, если ты передумаешь. Говорит, ты понимаешь, о чём речь.

— Напиши ей, что с моей продолжительностью жизни я не такая дура, чтобы не понимать: ты — моя временная игрушка, — легко отвечает японка, абсолютно не напрягаясь. — Если говорить приземлённо, я не думаю, что ты удержишься, если я начну делать тебе м***т или активно домогаться наедине.

— К-хм.

— Да, — она спокойно хлопает меня по спине. — Это ты в драке можешь сопротивляться, а меня же ты не будешь бить в такой ситуации? Своим кастетом по морде... Дёрну тебя пару раз за х*й в интимной ситуации — не думаю, что ты вот прям принципиально откажешь.

— Она спрашивает, а потом?

— А потом я когда-нибудь с тобой просто наиграюсь. Ты будешь стареть, дряхлеть, а у меня появятся другие интересы. Моложе тебя, выше ростом и сексапильнее. Записал голосом? — она снова ухмыляется.

— Э-э-э, как заметила?

— Отправляй, — фыркает Хамасаки. — А то Мартинес нам обоим головы откусит по сети... Слушай, а ведь я ещё думала с тобой за власть в школе драться, — добавляет она после паузы.