— И такое могло быть?! — по инерции завращал глазами он.
— Быть могло всякое… Но это не главное. Эх-х, ладно; добрая я! — сдалась во внутреннем диалоге с собой Цубаса. — В общем, можешь не косить, как муха. Как минимум, голова у тебя уже поворачивается! — Она решила многозначительным намёком приоткрыть часть произошедших за это время изменений.
— О! Голова вертится! — оживился её недогадливый товарищ.
— Блин, тормоз он и есть тормоз, — вздохнула бывшая курсант ещё раз. — Ладно, поупражняйся пока в сообразительности…
— А с чего это мухи косят? — видимо, мышление товарища всё же включилось после медикаментозного сна, но пока ещё не в ту сторону.
— Реакция должна быть не только быстрой, а и правильной! — хохотнула младшая Кимишима, цитируя парню его же самого. — А у мух просто обзор на все триста шестьдесят градусов. По крайней мере, у многих из них.
Абсолютно не таясь от парня, она вывела виртуальное меню в виде голограммы и отбила несколько последовательных команд.
— Э-э-э, ты это чего? — обеспокоенно заворочался Маса, в своей привычной манере не оценивая происходящего в режиме реального времени.
— ТОРМОЗ! — еще больше развеселилась Цубаса, наваливаясь на него сверху грудью и впиваясь в губы.
Мужской организм отреагировал мгновенно, правда, чуть ниже линии их соприкосновения.
— У тебя под футболкой ничего нет! — мгновенно сориентировался светловолосый (как обычно, опять не в ту сторону).
— С чего там быть чему-то? Если мы с тобой вдвоём в палате? А в отделении — вообще никого? Не считая врачей, — младшая Кимишима, мысленно заливаясь смехом в истерике, соскочила на пол и полезла под медицинский комплекс, служивший в том числе и кроватью. — А с другой стороны, отложенное удовольствие — продленное удовольствие, — философски заметила она уже снизу.
Больничная простыня над Масой очень характерно приподнялась в том месте, где соединялись ноги.
Сам товарищ, как обычно, запаздывал со скоростью обработки информации. И привычно радовал её красным цветом спелого помидора.
— А чего ты туда полезла?! — в недоумении он раскрыл глаза ещё шире и даже свесился с кровати.
— Три… два… один… — дисциплинированно посчитала снизу красноволосая.
На последнем счёте скрипнула кровать — и одноклассник мешком повалился на спину.
— А того, что ты — тормоз! — весело фыркнула Цубаса, выбираясь обратно с герметичным контейнером в руках.
— Я только что двигался! И всё чувствовал! — лицо друга выражало высшую степень работы мозга.
Старшеклассница опустила контейнер на пол и картинно хлопнула в ладоши несколько раз подряд:
— Бинго! Вот за это я тебя и люблю, — непоследовательно добавила она, снова целуя парня в нос. — Твоя сообразительность иногда может соперничать, эм-м-м… только с твоей красотой!
— Главное, чтобы человек был хороший! — теперь уже философски возразил он. — А внешность для мужика не главное!
— Это обычное ваше гайдзинское заблуждение. Могла бы поспорить, но не буду…
— Слушай, я понял! У меня чувствительность на время возвращалась! А отчего сейчас как отрезало?!
— А с другой стороны, если ты мысль ухватишь — то уже с неё не слезаешь, — уверенно покивала школьница в ответ. — Ты в порядке! Работу система закончила. Внутри сосуда у тебя небольшая заплатка, но и она со временем рассосется. Заодно, нано-колония вроде как укрепила твои сосуды в голове в целом.
— Типа, если стрельнуть ещё раз, можно не бояться? — живо заинтересовался Маса.
— Типа того. Но лучше, конечно, чтобы не стреляли, — не стала спорить она.
— Стоп. Так а куда эта чувствительность испарилась, если только что она у меня была?!
— А я тебе её отключила, — Цубаса мстительно указала взглядом на виртуальную клавиатуру возле установки. — Чтоб не дергался, пока я за тобой убираю.
— Что убираешь?! — Маса снова весьма убедительно изобразил озабоченного неожиданными новостями филина.
— Калоприёмник! — искренне удивилась бывшая курсант. — Плюс резервуар для иных физиологических жидкостей! А ты что, думаешь, из тебя всё добро почти сутки как-то иначе испарялось?
— Бл#… Немедленно отвяжи меня! — Асаде было явно неловко. — Я сам всё за собой помою! НЕ СМЕЙ!
— Не-а. Не помоешь, — Цубаса, весело наклонив голову к плечу, поцеловала перед собой воздух и добавила. — Знаешь, ради такого твоего взгляда стоит жить! Хи-хи-хи-и-и…
* * *
— Немедленно отвяжи! Я сам всё за собой помою! НЕ СМЕЙ!
К сожалению, когда у тебя из аргументов один лишь командирский голос, очень часто своего добиваешься не полном объеме.
Я сразу и не подумал: а ведь действительно, куда-то же продукты жизнедеятельности должны были удаляться.
Вполне естественно, что такая продвинутая установка оборудована и местом для их сбора.
Цубаса, коварно отключив меня на время уже принудительно, показывает мне язык и сообщает:
— Я тебя очень люблю. Но скорость твоей адаптации меня категорически не устраивает. Считай, что это от меня тебе подарок — лёгкий стресс, на память. Чтобы в следующий раз ориентировался быстрее.
— Давай я всё же сам это помою?! — делаю последнюю попытку. — Если, как ты говоришь, я уже полноценный? И меня удерживает только блокировка этого твоего аппарата?
— У тебя сейчас трубки из тела выводятся, — уже серьезно поясняет она. — Я потому и отключила тебя на время. Так-то, у них есть определенный люфт и гибкость. Но лучше уж полежи с гарантией, не дергаясь… Кстати, врачи бы точно также действовали!
Вместо вопроса, скашиваю взгляд на одну деликатную часть своей анатомии, прикрытую больничной простыней.
— Катетер убрала в первую очередь, до того, как тебя будить! Тогда же, когда твоё зрение фокусировала перед пробуждением, — хихикает она, задерживаясь перед дверями в санузел. — Если совсем серьёзно, восстановление репродуктивной функции именно в твоём случае — действительно важный индикатор. Так что, не дуйся: смысл в моих действиях тоже есть.
— А какие ещё трубки из меня выходят? Кроме одной, в голову ничего не идет.
— Лимфа под коленкой, — пожимает она плечами, продолжая движение к двери. — Кровь там же. И артериальная, и венозная. Ещё есть по мелочи, но это уже вдоль позвоночника.
— Странно. Я никаких трубок не почувствовал, когда в себя сейчас приходил.
— Так я тебе фрагментарно чувствительность вернула. А ты с кровати свешиваться принялся. — Она скрывается за дверью.
Оттуда раздается шум открытой воды, затем её голос продолжает:
— Рассказать анекдот? Как раз на эту тему? А то мы с тобой самую главную функцию ещё и не проверили до конца…
— Почему у меня чувствительность исключительно в одном фрагменте тела?! — перекрываю шум воды и не даю сбить себя с толку.
— А я специально оставила! Так вот, анекдот! После войны госпиталь собрал всех женщин в окрестностях: "Мы войну проиграли, потому наших героев-инвалидов надо пристроить в семьи. Мы уверены, что решительные японские женщины не оставят без поддержки попавших в трудное положение мужчин!"
— Нифига себе, анекдот, — бормочу под нос, а в санузле меня предсказуемо не слышат.
— "Первый! Имя-фамилия такие-то… Нет правой руки!" — продолжает Цубаса из-за стенки. — Одна женщина выходит из шеренги и забирает его к себе. — "Второй! Имя-фамилия такие-то… Нет левой ноги!". Ещё одна женщина, уже постарше, тоже забирает ветерана.
— Ну у вас и анекдоты! — кажется, в этот раз мне удаётся перекричать воду, потому что в ответ моя половина смеётся.
— Ты в Японии! Ну вот… Наконец остается самый последний мужчина: всё на месте, не заикается, вообще выглядит здоровым. "Не способен только к размножению! Боевая травма. Руки-ноги на месте, работать может руками!" — Цубаса из местного туалета заливисто хохочет над собственным рассказом.
А я, кажется, догадываюсь, чем история закончится.
— Ни одна из женщин не выходит! — подтверждает мои подозрения она. — "Кому такой инвалид нужен?! От него же толку никакого?!" — разочарованно гудит женский строй. ТАК! Я тут разбирать сейчас всё начинаю и отмывать, будет пахнуть неаппетитно! Полежи минуту в одиночестве! Выйду — продолжим! Во всех приятных смыслах!