— Ведомо тебе, где теперь находится супруга заточенного в Едикуле бея Василе? — спросил он нового господаря.

— Насколько мне известно, светлейший, она заточена в Бучулештах.

— Как только прибудешь на место и ежели она окажется живой, немедленно отправишь ее к нам!

— Будет исполнено, светлейший! — поцеловал Гика его руку.

Когда же он прибыл в стольный град, одной из первых его забот было разыскать господарыню Екатерину.

Госпожа как раз сидела на крыльце и латала рубашку своего сына, когда прибыли двое бояр и поклонились ей.

— Имеем приказание от нового господаря, его милости Георге Гики, — сказал старший из них, — дабы ты, госпожа, прибыла ко двору. Коляска готова и ждет тебя.

— Как могу я предстать перед господарем в таких лохмотьях.

— И одежду, и провиант прислал воевода. Принесите-ка сундук с платьем для госпожи и паныча, — приказал боярин. — Ежели пожелаешь, госпожа, возьмешь и своих слуг.

— Вся моя свита, — сказала с грустной улыбкой господарыня, — вот эта верная служанка, которая не может за мной последовать. Она останется в сих местах с избранником сердца своего. Свадебные дары, Софийка, я пошлю тебе с гонцами, как только прибуду ко двору.

Служанка преклонила колена и со слезами на глазах поцеловала госпоже руку.

— А вас, бояре, прошу, чтобы по пути мы заехали в Сучаву.

— Как прикажешь, твоя милость, господарыня! — поклонились бояре.

В Сучавской крепости их встретил пыркэлаб со стражей. Госпожа задержалась в доме, в котором находилась во время осады, и вышла оттуда, неся с собой два больших кожаных кошелька. В них были бесценные украшения, деньги и золото, из-за которых столько мук было перенесено ею и боярами Кантакузино.

Гика-воевода принял ее с честью и лаской. Они долго беседовали вдвоем.

— Расскажи мне, твоя милость, все, что происходило, с самого начала, — попросила Екатерина нового воеводу.

— Когда доставили воеводу Василе из Крыма в Стамбул, великий визирь очень настаивал, чтоб его казнили. Однако как раз прибыл и посланец Хмельницкого с письмом, в котором гетман просил султаншу за его жизнь. И якобы султанша тогда сказала: «Запереть в темнице, но кормить и заботиться, как полагается бею». Одну-единственную вещь упустила из виду султанша. Она не указала, сколько времени проведет воевода в той темнице. И это обрадовало визиря, который сказал: «Ежели он не умер сейчас, то умрет позднее, потому что из темницы бею не выйти».

— Что за бездушный человек! Сколько жестокости, сколько немилости!.. — сцепила в отчаянии свои белые пальцы госпожа.

— Да, к воеводе он был неласков, но к твоей милости выказал всяческое благоволение. По его приказанию ты и находишься у нас и по его же приказанию отправишься в Царьград.

— Кто же этот человек?

— Мехмед Кюпрюли.

— Господи! — бессильно промолвила она.

— Похоже, что великий визирь тебе знаком? — попытался выспросить ее Гика-воевода.

— Я не очень хорошо помню, — прошептала она. — Хочу знать, здоров ли супруг мой, не нуждается ли в чем?

— Здоров и полон сил. Часто посещают его и сестры и друзья. Одна лишь судьба твоей милости отравляет ему душу.

— Будто других страданий у моего несчастного мужа нет!

— Когда желаешь отправиться в путь, твоя милость?

— Как можно скорее!

— У тебя будет и коляска и стража.

— Благодарю тебя за доброту. Я отправлюсь завтра же.

На следующий день, туманным утром, отправился рыдван госпожи в сопровождении стражников в Галацы. Екатерина с грустным лицом и заплаканными глазами покачивалась на мягких подушках. Она прекрасно понимала, почему так стремился великий визирь извести ее мужа. Сквозь годы и годы пронес он к нему враждебное чувство и нашел, наконец, случай отомстить своему сопернику. То, что султанша не назначила срока заточения, позволит визирю держать его там до самой смерти.

В Царьграде господарыня остановилась в доме своей золовки Марги. Пришла и другая родня и младшая сестра Лупу. Женщины обнялись и горькими слезами оплакивали безжалостную судьбу семьи воеводы.

— Всех мужчин нашей семьи убил этот палач Штефан. Он хотел под корень извести весь род наш! — плакала Марга.

— Не дал ему сделать этого всевышний! Штефэницэ, наш сынок, избежал погибели. Жива лоза, из которой вырастут гордые мужи, — сверкнула глазами госпожа Екатерина. — Теперь же отправимся в темницу, где заперт мой муж и господин.

Похожий на жирную крысу турок, со связкой ключей у пояса, повел их темными, дурно пахнущими коридорами, остановился перед одной дверью и стал перебирать ключи. Отчаянно заскрипел замок зарешеченной двери. Екатерина нерешительно вступила в освещенную узким оконцем камеру. За столиком сидел и писал воевода Лупу. Госпожа, рыдая, пала ему на грудь.

— О, бедный мой супруг! Какую горькую чашу пришлось испить тебе!

— Жив, жив и невредим! — пытался успокоить ее воевода.

— Даже больше, — улыбнулась сквозь слезы Марга. — Когда он узнал о прибытии твоей милости, то позвал брадобрея и покрасил волосы и бороду. И посмотри, как он теперь выглядит!

Воевода прикоснулся к своей подкрашенной бороде и горько улыбнулся.

Сестра и зятья посидели немного и потом ушли, оставив супругов вдвоем. До позднего вечера, перебивая друг друга, не могли они наговориться, все рассказывая о пережитом за это время. Расстались только когда пришел надзиратель и сказал, что запираются главные ворота.

Господарыня вложила ему в руку два золотых и в великом расстройстве покинула темницу. Вот она благодарность нехристей к человеку, который верно служил им почти двадцать лет и столько пользы и денег принес им за это время.

— Ах, поганые! — ломала руки госпожа. — Звери ненасытные!

Но как бы ни казнилась господарыня, время шло, а супруг ее оставался в темнице. Все попытки друзей вызволить его оттуда, кончались ничем, наталкиваясь на отказ визиря.

— Сама пойду к визирю, к этому человеку с каменным сердцем! — решилась однажды Екатерина.

— Не следовало бы, госпожа, — вздрогнул воевода, услыхав это.

Екатерине было чуть больше тридцати. Цветущий возраст у женщины. Лицо ее белее мрамора, руки круглы, талия девичья. Глаза не утратили своего необыкновенного агатового блеска, а губы были свежи, как лепестки розы. Не разбудит ли вновь такая красота в сердце старого визиря пламя, зажженное когда-то молодой черкешенкой?

— Нет моего согласия на эту встречу! — нахмурился воевода.

— Не ценой чести моей, ценою справедливости добуду я то, к чему стремлюсь! — гордо ответила господарыня.

Воевода вздохнул. Он понимал, что иного пути не было. Все, что можно был сделать, — испытано. Осталось только это. Последняя надежда.

— Да убережет тебя святая дева Мария! — сказал Лупу.

На другой же день Екатерина поехала к дому визиря. Он как раз готовился отправиться в сераль, когда к нему явился слуга и известил о прибытии прекрасной ханум.

Когда она вошла в роскошные покои, визирь с нескрываемой радостью шагнул ей навстречу.

— Екатерина-ханум! Свет моих очей! Цветок лотоса! — произнес он полным нежности голосом.

В черном платье из венецианского бархата, отделанном понизу и на рукавах золотой нитью, госпожа Екатерина казалась еще тоньше и еще белоснежней. Великий визирь не мог оторвать глаз от нее.

— Тогда ты была лишь бутоном розы, теперь же я вижу, как ты расцвела.

Госпожа опустилась на колени и поцеловала у него руку.

— Я пришла, о, великий визирь, поблагодарить тебя за милость и заботу о судьбе моей и сына моего. Кладу все, что имею, к ногам твоим! — высыпала она из шелкового кошелька переливающуюся огнями груду драгоценных камней. — Без них жить я могу, без милости твоей — нет.

— Поднимись, ханум! Та жемчужина, которую я желаю, не находится среди этих драгоценностей, — сказал он, пристально глядя ей в глаза.

— Сиятельнейший, — ответил она, — та жемчужина принадлежит другому. Знаю твою справедливость, которая не терпит нечестности, не запятнана ничем, известна во всем царстве, — разве ты возьмешь вещь, которая тебе не принадлежит? Я отдаю тебе все, что принадлежит мне. И на коленях буду просить, чтоб ты принял, потому что от всей души отдаю.