— Ион, братец, я никаких денег не пожалею, только бы убрать того, кто стоит поперек дороги.

— Подумаем над этим... Правда, придется потерять доброго покупателя. Этот грек без ума от моих маринованных каракатиц. Но что поделаешь!.. — хитро улыбаясь, развел руками Ибрагим.

Мужчины понимающе переглянулись. Ворник обнял его за плечи и улыбнулся:

— А теперь отведи меня к дому миралем-аги.

— С улицы Сулеймана? Знаю, знаю... И он покупает у меня рыбу.

— Тогда, пошли!

Миралем-ага, судейский чиновник, худощавый человек с глубоко посаженными глазами и восковым лицом, принял его в кофейной комнате.

— По каким делам пожаловал к нам? — спросил он неожиданно низким и густым голосом.

— У меня послание от сиятельного Абаза-паши к всемогущему кизлар-аге.

— Что ж, посмотрим.

Ворник протянул ему бамбуковую трость, в которую был упрятан свиток.

Миралем-ага прочитал письмо раз, второй, затем свернул его, вложил обратно в трость и застыл, прикрыв веками глаза. Это длилось долго, и ворник уже было решил, что турок уснул и даже кашлянул, чтоб разбудить его.

— Не беспокойся, я не забыл, что ты здесь — ясным голосом вдруг проговорил миралем-ага. — И учти — не всякий, прикрывший глаза, спит. Пешкеш привез?

— Как же?! Привез!

— Для начала надобно тридцать кошельков.

— Когда принести?

— Завтра после утреннего намаза.

— Будет исполнено! — поклонился ворник.

— Остановился ты где?

— У одного приятеля.

— Запомни: все, что говорится тут, — не для посторонних ушей.

— Понимаю, о, ага!

— Тогда можешь идти.

На второй день, как только муэдзин прокричал с высокой башни мечети, призывая правоверных совершить утренний намаз, Лупу пришел к турку с деньгами. Тот взял кошельки и запер их в ларь. Потом, окинув ворника внимательным взглядом, молвил:

— Тебе следует знать, эффенди, что такие дела второпях не делаются. Придется потерпеть. При тебе всегда должны быть деньги. И приходи в начале будущего месяца.

До назначенного срока оставалось много времени и Лупу решил отправиться в Рущук, где уже, быть может, дожидается его Асени.

— Я собираюсь уехать из города, брат Ионикэ, — сказал он вечером хозяину дома. — С собой беру только одного провожатого, остальные пускай остаются у тебя.

— Ладно! Надолго едешь?

— На несколько недель.

— Тогда счастливого пути!

— Счастливо оставаться, Ионикэ!

Ибрагим расцвел в радостной улыбке. По своему происхождению был он молдаванином. Много лет назад в Покуции, во время сражения между турками и ляхами, он попал в плен, а, чтоб избежать галер, принял магометанскую веру, и из Иона стал Ибрагимом. Теперь же он не только по своей земле и по своему родному языку тосковал, но и по прежнему имени.

В Рущуке Лупу целую неделю дожидался Асени. Его родня, старый Андроний Коч, у которого он остановился, глядел сочувственно, но не утешал. Очень смутными были времена и очень кровожадными те, у кого была власть.

— Будем уповать на отца небесного, — говорил старик, глядя как терзается ворник.

— Запаздывает Констанди Асени! — забеспокоился ворник. — Не попал ли он в лапы врагов?

— В стране неспокойно. Мовилэ с войском у леса Нэдэбор стоит, Там идут сражения лютые. А тех, кто вместо него остался, Асени не очень-то заботит. Не терзай свою душу, прибудет он.

Так оно и произошло. Однажды ранним утром старый Андроний разбудил его.

— Вставай, племянник, прибыл твой человек!

Лупу вскочил. На пороге стоял Асени.

— Быстрей говори — что там? — задыхаясь от волнения, потребовал Лупу.

— В доме твоей милости все хорошо. И госпожа Тудоска, и детишки кланяются тебе.

Ворник подскочил к нему, схватил за плечи и тряхнул:

— Я посылал тебя домой не для того, чтобы ты скрывал правду. Говори, все начистоту!

Асени с улыбкой пожал плечами.

— Вижу, ты не веришь мне. Но у меня есть чем оправдаться. — Он снял с головы шапку, отодрал подкладку и достал сложенный вчетверо лист бумаги.

По мере того, как Лупу читал письмо Тудоски, лицо его прояснялось.

— За то добро, что Мовилэ сделал дому моему, я добром отплачу, — сказал он. — Теперь говори то, что в письме не написано.

— Я как раз был в городе, когда Мовилэ с войском возвратился в Яссы. Большая беда! Абаза-паша очень сердит на господаря и бояр. Говорят, в диване паша кричал, что они не показали отваги в сражении, что войско султана из-за этого не побило ляхов. Выдумали байку про казацкий отряд, который, мол, находился в Нэдэборском лесу и пришел ляхам на помощь. И еще кричал, что за обман они должны ответить. Паша так рассвирепел, что велел схватить нескольких бояр и отрубить им головы. И если бы чауш Али-кривой не предупредил этих бояр, не избежать им смерти. Когда уезжал, Абаза-паша пригрозил господарю, что он за все ответит и собственной головой заплатит за измену. Да, вот еще прошел слух, будто паша сказал, что только ворник Лупу достоин находиться на молдавском престоле.

— Может пропасть Мовилэ, если вздумает отправиться в Царьград. Необходимо срочно его предупредить! Еще что скажешь?

— Приказала госпожа Тудоска передать твоей милости, чтоб любыми путями, скрыто приехал в Молдову. Поедешь в Васлуй в дом Пэвэлаке Кырну. Там тебя ждать будет брат твоей милости жупын Георге с дарами и деньгами для турок.

Окрыленный предчувствием близкой победы, Лупу в первые дни февраля вернулся в Царьград и тут же явился, как договорено было, к миралем-аге, которого застал за неизменной чашкой кофе.

— Садись, эффенди ворник, — сказал турок, указывая ему на подушки. — Есть чем порадовать тебя. Гяур, сидящий сейчас на престоле твоей страны, будет низложен. Дела наши, слава Аллаху, идут хорошо.

— Хотел сказать тебе, уважаемый миралем-ага, что имеются у меня срочные дела на родине. Придется недели три отсутствовать.

— Можешь отправляться, коль есть нужда, но завтра принеси двести кошельков.

— Принесу непременно.

Наутро, отдав аге кошельки, Лупу вновь отправился в Рущук, откуда вместе с Асени, переодевшись в монашеские одежды, переправился через Дунай в Галацы. Высадившись, они пошли в город и в одном проулке постучались в калитку с зарешеченным окошком. Слуга отворил окошко и, оглядев их, спросил, что надобно?

— Скажи твоему хозяину, что мы прибыли со Святой горы Атос и привезли ладан и свяченую воду.

Слуга исчез, захлопнув окошко, но тут же вернулся и распахнул перед ними калитку.

— Пожалуйте, святые отцы, в дом, — поклонился слуга.

На крыльце их встретил седоватый человек с острым взглядом.

— Входите, входите! Мне как раз требуется ладан...

Когда за монахами закрылась дверь, мужчины обнялись.

— Мир тебе и благоденствие дому твоему, жупын Арсений! — сказал ворник.

— Добро пожаловать, твоя честь! Ждем тебя уже не первый день. Получил грамотку из Васлуя...

Ворник уселся у пылающего очага и загляделся на яркое пламя.

— Что на нашей земле нового? Все еще разыскивает меня Мовилэ? — спросил он.

— Не столько он, сколько логофет Генгя и ворник Чехан и прочие недруги твои. Это они приказали, дабы всякий, кто наши рубежи преступает, был бы с пристрастием допрошен. Даже более того. Доходят слухи, будто послали кого-то в Царьград убить тебя. Так что — берегись, твоя честь!

— Отныне пускай они, подлецы, поберегутся! — сверкнул гневным взглядом ворник. — Нам тут задерживаться не следует, жупын Арсений. Дашь подводу и резвых коней, чтоб нам быстрее добраться до Васлуя.

— Как прикажешь! Прошу откушать и — удачи в пути! Подводу найдете у старого шляха.

Поев и подкрепившись несколькими кружками доброго старого вина, монахи покинули город. У развилки двух дорог нашли они подводу, запряженную сытыми конями. Не мешкая, двинулись в путь. Ехали старой заброшенной дорогой, что вилась вдоль лесной опушки. Здесь можно было не опасаться встречи с людьми логофета Генги.