— Вот наступил и наш последний час! — сказал Янку Костин.

Бледные от страха спустились они во двор, где ожидал их судья — кадий.

— Из великой милости своей солнцеподобный властитель наш дарует вам свободу и разрешает избрать себе господаря по вашей воле.

Отправились бояре в Богдан-сарай, стали там совет держать и решили идти к дому Мойсы Мовилэ, который в недавние времена уже княжил в Молдавии, и провозгласили его господарем.

Обо всем этом ворник узнал, когда получил с голубиной почтой из Царьграда грамотку от верного человека. Асени поднял его с постели, хотя еще только-только забрезжил рассвет, и вручил мешочек, который был привязан к шейке голубя. Ворник развернул скрученную в трубочку записку и прочитал:

«Гляди в оба, твоя честь, потому как приходит на княжение Мовилэ, свояк Барновского».

— Проклятие! — ударил себя от злости кулаком в лоб ворник. — И на этот раз осечка... Асени, нагрузи две подводы дублеными кожами и две смолой, бери охрану и выезжай из города, Жди меня у Штефанова моста!

Как только Асени вышел, ворник принялся торопливо одеваться, потом разбудил госпожу Ирину, накануне прибывшую из Медвежьего лога в город за покупками.

— Матушка, проснись!

— Не сплю я, сынок.

— Нужны все деньги и драгоценности, что при себе имеешь! Приходит на княжение Мовилэ и, чтоб прогнать его, предстоят великие траты.

Старая боярыня, не говоря ни слова, сняла с себя драгоценные застежки, кольца, цепочки, даже крест нательный, потом вынула из шкатулки четыре тяжелых кошелька с талерами и четыре с золотым песком.

— Для исполнения твоих надежд даю!

— Еду к силистринскому паше. С его помощью всего добьюсь.

— Благослови тебя господь! — поцеловала его в лоб боярыня. — О нас не тревожься. Ежели еще понадобятся деньги, дай знать.

Ворник поцеловал ее руку и поспешно вышел, направляясь в покои Тудоски. Та уже сидела за ткацким станком вместе со своей матерью госпожой Кондакией.

— Жена, выдь ко мне, поговорить надобно! — сказал ворник.

Тудоска, обеспокоенная, последовала за ним.

— Дурные вести, Лупаш?

— Спешно ехать надо в Силистру. Приходит Мовилэ господарем. Прошу тебя, все, что есть у тебя, — украшения, деньги, золото, — все отдай мне.

— Сейчас, дорогой мой, сейчас! — засуетилась Тудоска и тут же принесла шкатулку с драгоценностями и шелковый мешочек, наполовину заполненный золотыми монетами.

Госпожа Кондакия стояла на пороге и недобрыми глазами следила за ворником.

— Ободрал мою бедную дочку, как овцу! Хотя бы свадебные украшения оставил! У тебя не только имя волчье, но и нрав волчий.

— Если ты считаешь свою дочь овцой, чего же не выдала ее за барана? — пронзил ее взглядом ворник и вышел.

Вскоре заплаканная Тудоска стояла на крыльце, провожая выезжавшего со двора супруга.

— Эх, глупая, глупая ты, — пилила ее Кондакия. — Как ты допустила, чтобы этот юбочник так обобрал тебя?

— Он супруг мой, матушка, и дети у меня от него.

— Не только у тебя одной. Погоди, он еще натаскает тебе пригульных младенцев. Твой ворник — что племенной жеребец.

— Разве теперь время ссориться, матушка, когда приходит на княжение Мовилэ?

— Горе мое! — всплеснула руками Кондакия. — Этот уж накинет нам на шею петлю! Собирай вещи и поехали в горы! Почуем опасность, переберемся в Трансильванию, к Ракоци, он дружен был отцу твоему.

— Мне нельзя сейчас пускаться в дальнюю дорогу. Ты же знаешь: Руксандица лежит в жару, она, бедняжка, может умереть по дороге.

— Ну, ежели и помрет, знать на то воля божья. Ты свою жизнь береги, а дети у тебя еще будут!

— Поезжай одна, матушка. Когда выздоровеет дитя, мы приедем.

— Горе ты горемычное! Знаю, что на муку оставляю тебя, — сказала при расставании Кондакия и, рухнув на подушки рыдвана, заорала на кучера:

— Трогай, чертово отродье!

А еще через день в ворота ворникова дома постучали княжеские люди, посланные Мовилэ вперед, чтобы схватить Лупу.

— Отворите ворота! — закричал прибывший с ними боярин Чехан. — Мы с господарским приказом!

Слуги распахнули ворота, и двор заполнился всадниками.

На крыльцо вышла госпожа Ирина в своих черных вдовьих одеждах.

— Пусть выйдет из дому ворник Лупу! — крикнул Чехан.

Старая барыня подняла черную вдовью вуаль и, четко произнося каждое слово, сказала:

— Когда входят на боярский двор, полагается здороваться.

Чехан зло хмыкнул:

— Имеем приказание господаря Мойсы Мовилэ взять ворника Лупу под стражу, чтоб ответ держал за содеянное.

— Нет сына моего, — ответила боярыня. — В Рущук отбыл, к брату своему двоюродному. К тому же сын мой, как вам известно, ворник, а не разбойник, чтоб за ним с пищалями приезжали.

— Легко отделался ворник Лупу на этот раз. Однако же, надеюсь, ненадолго, — угрожающе молвил Чехан, и все покинули подворье.

— Запереть ворота на засовы! — приказала старуха. — Без шума и суеты. И чтоб рыдваны и лошади наготове были в любой час!

Долго простояла затем госпожа Ирина перед иконами, кладя земные поклоны и шепча молитвы за здравие сына, других детей и внуков и за милосердие того, кто приходит на княжение. Старуха понимала, что не оставит Мовилэ неотмщенной смерть свояка и захочет расправиться хотя бы с семьей ворника, коль скоро самого схватить не удалось.

Через несколько дней крики толпы, стрельба, колокольный звон, лошадиное ржание возвестили о вступлении нового господаря в стольный град. Госпожа Тудоска с Руксандицей на руках вся дрожала от страха:

— О, господи, что с нами, несчастными, будет! — сокрушалась она.

— Защитит нас святая троица, — глядя на нее хмуро, отвечала госпожа Ирина.

В городе царили веселье и оживление. Только на подворье ворника было пустынно и тихо. Казалось, живой души там нет. И лишь на третий день восшествия на престол Мовилэ отворились тяжелые дубовые ворота и рыдван боярыни выехал на улицу.

— К господарскому двору гони! — приказала она кучеру Илье. — И не смей гикать, не в лесу находимся!

— Как прикажете, барыня! — покорно ответил Илья и легонько тронул лошадей кнутом.

В престольном зале Мойса Мовилэ созвал бояр на совет. В самый разгар дивана вошел вэтав и, трижды ударив о пол серебряным жезлом, возгласил:

— Боярыня Ирина Коч просит допустить ее к твоей милости!

— Мать ворника Лупу?! — удивленно вскинул брови новый господарь.

Бояре зашушукались.

— Это надо же! Какая дерзость! — шептали одни.

— Где у нее совесть? — шипели другие. — После всего, что натворил ворник!

— Бесстрашная старуха! — хмыкнули третьи.

— Пусть войдет! — приказал воевода.

Госпожа Ирина возникла в своих черных одеждах, как скорбный образ вдовства. Она прошла мимо бояр, даже не взглянув на них, и подойдя к воеводе, низко поклонилась.

— Что скажешь нам, сударыня? — холодно спросил Мовилэ. — Ежели явилась просить за жизнь ворника, то знай: зря ноги била. За нехристианское дело, что он совершил, придется ему держать ответ сполна!

— Не милости просить пришла, государь, потому что никто в роду моем из милости не жил! — ответила старуха, гордо подняв голову. — Я здесь, чтоб просить твою светлость излить на меня гнев, что копил против сына моего. Коль ворник и вправду повинен в том, в чем недруги его винят, то во всем виновница я! Одна я! Потому что мать ему, а он — кровь моя! В темницу брось меня, какими желаешь пытками испытай, все соверши и смерти предай, какой пожелаешь!

Старуха тяжело опустилась на колени и склонила голову.

— В руки твоей милости отдаю свою жизнь! — чуть слышно молвила она.

Бояре онемели. Господарь посмотрел на коленопреклоненную старуху, твердую и бесстрашную, и сказал:

— Встань, боярыня! Ежели есть у нас счеты, то только с ворником. А женщины и дети тут ни при чем. Твой дом, обещаю, никакого урона не потерпит. Но знай — ежели удастся схватить ворника, уж не взыщи, — быть ему без головы!