Она убила троих, прежде чем ее заманили в ловушку и окружили со всех сторон. Мужчины, юноши и подростки, которые не нашли для себя иного пути, кроме как стать головорезами и мерзавцами. Их было больше десяти, вооруженных чем попало, от кусков арматуры до ножей. И только у одного был пистолет. Все они боялись Мэй, боялись, словно дикого зверя, и поэтому владелец пистолета выстрелил первым. И промахнулся. Второго выстрела не было — оружие дало осечку, и Мэй собрала кровавую жатву. Как ей это удалось? По целому ряду причин, среди которых было и ее абсолютное бесстрашие, и опыт множества схваток, и ужас, сковавший тела врагов. Немалая удача, разумеется. Убить всех она не смогла только потому, что бандиты в панике разбежались, узрев демона в обличье ребенка. Остался только один — совсем молодой парень, который догадался подобрать пистолет. Он выбил из ствола бракованный патрон и нажал на спусковой крючок.

Пуля чиркнула Мэй по голове, срезав прядь волос, но даже по касательной удар пули был слишком силен. Она потеряла сознание. Пришла в себя от еще одного выстрела — бандит решил добить ее, но его руки тряслись слишком сильно. Попал в живот, не задев жизненно важных органов. А потом пистолет снова дал осечку, и парень, не выдержав, бросил оружие и убежал прочь.

Здесь, в грязном переулке, среди полудюжины трупов и в луже ее и чужой крови, Мэй нашла Ришари.

В тот миг девочке показалось, что одна из богинь спустилась за ней с небес, чтобы унести с собой ее душу. Волосы, сиявшие серебром в лунном свете, неземные глаза и голос, который не мог принадлежать человеку — Мэй, превозмогая боль, протянула к ней свои окровавленные руки, и Ришари с нежной улыбкой заключила ее в объятия и прошептала, что все будет хорошо. Девочка поверила ей и погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась, поняла, что она больше не та, кем была раньше.

Уже потом Мэй узнала, что Ришари хотела воскресить давно погибшую девушку, заполучив каким-то образом ее воспоминания. Ей был нужен лишь подходящий сосуд, который мог вместить в себя искусственную душу.

Мэй стала первой подопытной. Она никак не могла стать второй Винсентой — тринадцатилетняя яо, практически дикая. Другое телосложение, иной склад ума… Для Ришари все это не имело значения. Она хотела узнать, что получится, если соединить память Винсенты с настолько отличными от ее разумом и телом.

В результате вышло так, что Мэй продолжала помнить первые тринадцать лет своей жизни — и первые тринадцать лет жизни Винсенты. Ее опыт, ее знание, ее навыки — все это стало принадлежать безродной яо, которая до этого умела лишь попрошайничать и убивать. И в первые дни она никак не могла понять, кто она — Мэй или Винсента. Но Ришари звала ее Винсентой, поэтому прежняя личность наблюдала за жизнью в роскошном особняке Богини Юга из глубин отнятого у нее разума.

Такое положение дел изменилось в тот день, когда родилась Юрика. Искусственно созданное сознание Винсенты дало трещину, и прежняя Мэй смогла в полной мере обрести контроль над собой. Занять доминирующую позицию помогал также и тот факт, что с каждым днем, который делал ее старше, она получала новую порцию воспоминаний погибшей Винсенты, благодаря чему могла ясно осознать, какие фрагменты памяти являются ее собственными, а какие внедрены с помощью мистических способностей. Через четыре года она увидела день гибели Винсенты, и это поставило точку в истории Мэй Саргас. Она ушла из дома Ришари и Ичиро, оборвала все связи со «Стаей» и решила начать новую жизнь в качестве Квон Мэй.

У нее почти получилось.

Теперь, когда Дженази вернулся… Она не знала, что делать и как… Кем жить дальше.

Дженази выслушал историю Мэй, не проронив ни слова. Неподвижный, словно изваяние из серого мрамора. Смотрел вперед — и ничего не видел перед собой. Потому что не знал, что должен сейчас сказать; не знал, как следует сейчас поступить; не знал, о чем сейчас должен думать. Боль, гнев, грусть, радость — все эти чувства были противоречивыми и слишком сильными, чтобы он мог поддаться чем-то одному и действовать ему в соответствии. Но Мэй ждала от него хоть какого-то ответа, и его следовало найти. Поэтому он просто лег рядом с ней на землю и направил взгляд в темнеющие небеса. Чтобы отрешиться от мира вокруг себя и связанных с ним переживаний. Наедине с небом он мог набраться сил, чтобы продолжать находить во всем смысл — и в горе, и в радости.

Зачем Ришари сделала это? Он знал ответа. Любовь? Они любили Винсенту, и пять лет, проведенных вместе, были счастливым временем, временем уверенности в правильности собственных поступков. Только счастье было возведено на лжи, и когда она открылась, стало ясно, что Винсента никогда не примет их путь — они сами воспитали ее такой, в той жизни и в том мире, которых не касалась Гвардия Хаоса.

Ришари любила Винсенту. Рассказ Мэй не мог дать ответ на вопрос, какую Винсенту она хотела вернуть — тринадцатилетнюю сироту, которая попалась им на глаза благодаря простому стечению обстоятельств и которой была неведома подлинная суть приютивших ее людей, или восемнадцатилетнюю воительницу, которая искренне считала их своей семьей — и узнала… увидела правду. На месте сестры Дженази желал бы вернуть девушку, которая погибла по его вине — не для того, чтобы умолять о прощении, раскаиваясь в прегрешениях прошлого, а для того, чтобы она просто смогла жить дальше. Даже ненавидя и презирая его — пусть так.

Ришари не завершила начатый эксперимент. Она вернула лишь тень Винсенты, исказив при этом разум и душу девушки по имени Мэй. Потому что не смогла полностью подавить ее волю и стремление сохранить собственное «Я». Почему сестра остановилась? Почему не продолжила попытки — с другой девушкой, чьи тело и разум были бы лучше совместимы с воспоминаниями Винсенты? Дженази не находил точного ответа. Но он твердо знал одно: его возможностей достаточно, чтобы стереть из разума находившейся рядом девушки сознание Мэй и оставить в нем только Винсенту. Он сможет вернуть свою приемную дочь — пусть и в ином теле. Это, в конце концов, тоже можно исправить.

Мэй с удивлением и замешательством смотрела на то, как Дженази поднимается на ноги и опускает ладонь на ее голову.

— Что? — спросила она, касаясь пальцами его руки.

Когда она встретилась с ним взглядом и в ее глазах отразились его собственные, он увидел, как в душе Мэй рождается страх. Она не могла знать, на что он способен, но подсознательно почувствовала опасность — всего на краткий миг.

А потом Дженази направил в ее тело поток энергии, способной изменить как тело, так и разум. Из ладони вырвалась вспышка света, которая обволокла тело девушки призрачным покровом — и рассеялась тысячами белых искр.

— Так гораздо лучше, не правда ли? — он улыбнулся и протянул ей руку.

Мэй приняла ее и неожиданно для себя легко встала на ноги — в теле больше не было ни боли, ни усталости. Как-будто и не было сумасшедшей схватки, в которой она едва не переломала себе все кости.

— Спасибо…

— Глаза я тебе тоже поправил, — добавил Дженази. — Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. И… мне жаль, что все это произошло именно с тобой. У тебя могла быть другая жизнь.

— Если бы Ришари не нашла меня, я была бы мертва, — и ему, и себе напомнила Мэй, с радостью рассматривая линии на своих ладонях — несколько минут назад она не смогла бы этого сделать без очков.

— Может быть. Предлагаю продолжить этот разговор после того, как я решу проблему с одеждой, — Дженази развел руками, напоминая о лохмотьях, в которые превратился его костюм после серии взрывов.

— Даже не знаю, чем помочь… У меня есть соседка, у которой есть взрослый сын — могу попросить у них что-нибудь твоего размера.

— Хорошо, — Дженази одобрил ее идею.

И глядя на Мэй, до боли, до крови стиснул кулаки — минуту назад он едва не совершил очередной ужасный поступок в своей жизни.

Он не может вернуть Винсенту такой ценой.