Череда случайных совпадений привела Машу в дом Кирилла.

В магазине она случайно встретила его мать Наталью. Та случайно приняла её за меня и случайно стиснула в объятиях.

Ещё бы! Ведь на тот момент мы не виделись больше двух недель. Я прекрасно помню то время. У меня в жизни выдался сложный период. Я провалила вступительные экзамены в университет, меня не взяли на работу, я заперлась в четырёх стенах от внешнего мира и горевала, не отзываясь даже на звонки Кирилла.

Его маме я тоже не отвечала, и поэтому неудивительно, что встретив в супермаркете мою точную копию, Наталья бросилась с ней обниматься.

А потом повела её к себе домой. И утешала Машу вовсе не из-за случившейся трагедии, а совсем по другой причине.

На самом деле она утешала и подбадриваламеня. И этоменяона привела к себе, чтобы я снова не потерялась.

И я легко могу представить себе, что случилось потом, когда Маша переступила порог её дома.

Наталья предложила Маше пройти в комнату Кирилла (со мной она всегда так делает), та увидела на его книжных полках десяток наших совместных фотографий и сразу всё поняла…

Я не произношу вслух ни слова. Но, видимо, думаю слишком громко. Потому что Маша озвучивает мои мысли.

— Эта женщина попросила меня обождать в комнате сына, — говорит она. — И там… Там были десятки твоих фотографий! Я поняла, что ты существуешь на самом деле! А ещё я поняла, что эта женщина обозналась! Не меня она утешала и вела к себе домой! А тебя, Даша, тебя!

А потом она заглянула в комнату. Была в цветном фартуке, с полотенцем в руках, с поехавшей причёской и расплывшимся макияжем.

"Пирог на столе, Дашутка, идём чай пить! — сказала она мне. — Кирюша поздно будет! Не будем его ждать! — и, изменившись в лице, добавила, — Да что с тобой, деточка? Ты прям сама не своя сегодня! Всё молчишь, молчишь! Тётя Наташа не узнаёт свою девочку!"

Мне хотелось тут же выпалить ей что-то типа: "А я вовсе не ваша девочка! Я не Даша! А её сестра-близнец! Не видите разве! А вы приглядитесь!" И уже татухи свои хотела ей продемонстрировать в качестве доказательства! У тебя точно таких нет!

Но что-то меня остановило.

"А вдруг эта милая женщина вообще не знает о моём существовании! — подумала я. — Как долго она живёт в этом доме? Помнит ли она мою мать? Знает ли её историю? Вдруг я только напугаю её своим признанием!"

И я решила немножко ей подыграть.

Я согласилась на её пирог, прошла вслед за ней на кухню. И за чашкой чая она обмолвилась, что рецептом этого пирога с ней когда-то поделилась её лучшая подруга Татьяна. Мол, это она посоветовала ей добавлять в тесто немного крахмала для пышности.

"Мы раньше часто вместе готовили! — будто между прочим сказала она. — То супы варили, то драники капустные жарили!"

​​​​И стала перечислять рецепты из…мамкинойкулинарной книги. Гарниры, котлеты, компоты… — всё один в один, как мамка готовила. Понимаешь?

Количество случайных совпадений на один квадратный сантиметр зашкаливало! Дураку же ясно было, что она о матери нашей говорит! Понимаешь?! Только общие фразы нарочно толкает, чтобы не спалиться!

И тут я не выдержала и заявляю ей: "Вы же о моей матери говорите! Не прикидывайтесь! Почему не скажете, что соседями с ней были, когда супы вместе готовили? Почему не расскажете, что она двойню родила? И как нянчилась с ними? Мы же с сестрой орали днём и ночью! Неужто не слышали? А потом мамка Танька одного ребёнка на бабку кинула, а другого в Пригород увезла! Давайте, всё мне расскажите!"

Тётя Наташа так и застыла на месте. Я уже подумала, не перегнула ли я палку. Но по её глазам было понятно, что нет, я попала в яблочко! Передо мной сидела женщина, которую мамка считала своей лучшей подругой. О которой упомянула в своём письме, потому что была уверена в её доброте и искренности.

— А Наталья что? — спрашиваю я дрожащим голосом.

Маша вздыхает:

— А что Наталья… Похлопала на меня глазами и спрашивает: "Даша! Откуда ты узнала?" Она не не удивилась ничему, не попросила меня не говорить ерунды. А только поинтересовалась, откуда я, бл***, всё узнала! Понимаешь?

Щёки у Маши вспыхивают. Её эмоции передаются малышу. Она кладёт руки на живот и бережно поглаживает его, успокаивая малютку и себя.

Переведя дух, Маша продолжает:

— И я ответила ей: "Вы не угадали! Не Даша я! А брошенная всеми её сестра-близнец! Соколова. Мария. Андреевна!"

А той и сказать нечего. Только побледнела, что от скатерти на столе не отличить, и дышит через раз. Ну, я воспользовалась этой паузой и говорю: "А ведь она приходила сюда! Искала их! У соседей спрашивала… И в вашу дверь наверняка звонила. Вы знаете?"

— И что она ответила? — я перехожу на хриплый шёпот.

— Я ответила: "Знаю! Я нарочно ей дверь не открыла…" — раздаётся откуда-то из коридора голос самой Натальи.

Мы с Машей даже вздрагиваем от неожиданности, а после оборачиваемся на голос…

— Тётя Наташа! Вы нас напугали! — Маша фальшиво улыбается. Она не рада внезапному появлению Натальи.

На той простенькое платье неброской расцветки, резиновые сланцы, её обычная причёска, скромный макияж… И глаза… побитой собаки, иначе не скажешь.

— Дверь была открыта… Я заглянула… Я… — говорит Наталья и, замолкнув на полуслове, зажимает рот ладонью и принимается плакать.

— Ой, девочки… Ой, девочки… — всхлипывает она, и слёзы ручьями катятся по её щекам. — Что же мы натворили… Что же мы натворили…

Наталья смотрит то на меня, то на Машу и плачет горько, безутешно. На неё больно смотреть.

Я ещё не знаю всей правды, и может быть, уже через час я буду ненавидеть эту женщину. Но пока мне хочется встать и пожалеть её.

Наверно, эти мысли читаются на моём лице, потому что когда я поднимаюсь с кресла, Маша хватает меня за руку:

— Ты куда? — строго спрашивает она. — Не смей её жалеть! Ты разве не понимаешь, что эта женщина фактически убила нашу мать! Если бы в нужный момент Наталья помогла мамке тебя найти, та не спилась бы от горя!

Это звучит жёстко, но это правда. У тёти Наташи, на самом деле, была возможность помочь нашей матери. Но она этого не сделала.

Я возвращаюсь в кресло, а Маша обращается к Наталье.

— Что скажете? Я права? — спрашивает она ледяным тоном. — Расскажите нам правду! Почему Вы так жестоко обошлись с лучшей подругой?

Колючие слова разлетаются по комнате, растворяются в воздухе, отравляют его своим ядом.

Наталья сутулится, втягивает голову в плечи и плачет. Для неё каждое слово будто удар плетью.

— Ну же! Начинайте! Начинайте говорить! — командует Маша. — Мы ждём Вашего признания!

— Не мучай ты меня, прошу! — произносит Наталья сквозь слёзы. — Ты ведь и так всё знаешь. Я в первый же вечер всё тебе рассказала…

— Я-то знаю, а моя сестра — нет! — безжалостно рубит Маша. — Посмотрите на неё! Она, глупышка, жалеет Вас! Потому что не знает, какая Вы есть на самом деле! Расскажите! Раскройте ей глаза! Снимите с души тяжкий грех! Ведь не просто так Вы заглянули к нам на "огонёк"! Ну же, мы ждём…

И Наталья сдаётся, Маша не оставляет ей выбора. Смирившись с реальностью, она вытирает слёзы, плетётся к дивану и устраивается на самый краешек.

К моему горлу подкатывает тошнота. При других обстоятельствах я бы списала её на голод, потому как уже не помню, когда ела в последний раз. Но сейчас меня тошнит скорее от страха и от предчувствия чего-то необратимого.

"Моя жизнь больше никогда не будет прежней!"

Вот, о чём я думаю, когда Наталья начинает говорить, обращаясь исключительно ко мне.

— Дашенька, мы с твоей матерью жили по соседству. Она у Ольги Ивановны была поздним ребёнком, они плохо ладили. Танька всё ей на зло делала. Юбки короткие носила, волосы в ядовитые цвета красила, с мальчишками до поздней ночи гуляла… Я не раз через стенку слышала, как они ругались. Ольга Ивановна даже ремнём Таньку гоняла за дурацкие выходки. А той всё нипочём было. Из дома сбежит и по двору болтается, ждёт, пока мать остынет. А мне жаль было смотреть, как девчонка под дождём да под снегом мокнет. Я её к себе стала звать. Мы с ней пирогов напечём, компоту наварим и сидим, болтаем о том, о сём.