Что-то не похоже на телефонный разговор. Скорее, она говорит сама с собой.

Едва я успеваю об этом подумать, Нина Михайловна входит в комнату. Не церемонясь. Без стука. Зажигает свет, заставляя меня подпрыгнуть от неожиданности и зажмуриться до боли в глазах.

Сон как рукой снимает. Я прижимаю к себе одеяло, смотрю на неё ошалело, ожидая любой реакции. От удивления до бешеного крика. Помнит ли она, что я здесь?

Но женщина не обращает на меня внимания. В её руках небольшая лейка. Она проходит к подоконнику, поливает стоящий на нём единственный цветок, рукой стряхивает невидимую пыль, дёргает занавеску и уходит прочь из комнаты.

При этом Нина Михайловна не прекращает бормотать.

Я понимаю, что она не в себе, и не стоит придавать её словам особого значения. Но что-то в её речи цепляет меня.

То и дело проскальзывают знакомые имена.

Альбина Витальевна…

Тамара Борисовна…

Галочка…

Наталья…

Три из четырёх мне знакомы.

Случайное совпадение?

Нет, не похоже…

И потому я внимательно вслушиваюсь в её бормотание.

Поднимаюсь с постели, бесшумно одеваюсь, привожу себя в порядок и не перестаю слушать.

Покинув комнату сына, Нина Михайловна уходит на кухню.

Вспоминаю, какой бардак мы с Карасёвым оставили на столе, и невольно краснею от стыда.

После того, как Толик подхватил меня на руки и унёс в свою комнату, к еде мы больше не вернулись…

Но, кажется, Нина Михайловна не злится. Гремит ящиками гарнитура, хлопает дверцами, включает и выключает воду, двигает стулья.

И продолжает бормотать.

Вновь и вновь она повторяет эти имена.

Альбина, Наталья, Тамара…

"Это они… Они виноваты…"

"Кровь… На их руках кровь…"

Некоторые фразы женщина повторяет несколько раз.

Перепрыгивает с одного на другое.

Она будто читает рассказ, предложения которого расставлены в произвольном порядке. Получается какая-то бессмыслица.

"Маленький родился…"

"Плакала сильно"

"Смешной такой…"

"Утром нашли её…"

Вскоре её речь уже не кажется мне бредом.

Не желая пропустить ни слова, я достаю из своей бездонной сумки потрёпанную тетрадь, первый попавшийся карандаш и принимаюсь записывать.

Занимаясь обычными домашними делами, Нина Михайловна не умолкает.

А я хожу за ней и пишу.

Она готовит еду и говорит, моет пол и говорит, смахивает пыль с мебели и говорит, говорит, говорит.

Мы вместе завтракаем и обедаем. Вместе сидим у телевизора, вместе перебираем книги, крупу и семена.

За несколько часов я успеваю почувствовать себя невидимкой и успеваю многое записать.

Увлёкшись своим занятием, только к обеду осознаю, что Толика нет дома с самого утра.

Где опять его носит?

Устроился на работу?

Убежал к дружкам, похвалиться вчерашней победой?

Опять встречается с Мари?

Вспоминаю о ней не кстати. Но на удивление ничего не чувствую. Ни обиды, ни ревности.

Потому что сейчас меня больше заботят не похождения Карасёва, а исписанная за день тетрадь.

На первый взгляд, в моём тексте нет никакого смысла. Но я переставляю предложения в нужном порядке, перечитываю снова и…

Ледяные когти ужаса берут меня за горло.

Кажется, я только что влезла туда, куда не следовало…

"О, боже… Это настолько ужасно, что просто не может быть правдой!"

На моих коленях раскрытая тетрадь. Как бы я, хотела, чтобы в ней не было этого ядовитого текста. Увы… Снова и снова перебираю глазами пляшущие буквы.

"Твою же мать!" — прикладываю ладони к пылающим щекам.

В комнате становится душно, несмотря на распахнутую настежь форточку.

Как мне теперь быть?

Сделать вид, что ничего не случилось?

Или сейчас же отправиться к Наталье? Потому что только она сможет мне всё объяснить.

Немного поразмыслив, я принимаю решение не лезть не в своё дело. В конце концов, нельзя так легко верить словам ненормальной женщины. Скорее всего, Нина Михайловна просто фантазирует. А имена… Это просто имена. Ну, совпали случайно… Бывает.

Кроме того, у меня полно своих забот.

Вспомнив о своих планах попасть на Садовую, начинаю судорожно метаться по комнате. Облачаюсь в тёплые вещи, трамбую в багажную сумку гороховое платье и направляюсь к выходу.

В пороге меня настигает чувство вины.

Что подумает Толик, вернувшись?

Попользовалась им и сбежала?

Звучит, конечно, нелепо, но очень похоже на правду.

Я представляю печального Карасёва с букетом в руках, застывшего посреди пустой комнаты, и чувствую себя последней сволочью.

Впрочем угрызения совести быстро проходят, когда я понимаю, что входную дверь, запертую снаружи, не открыть изнутри.

Я бесполезно дёргаю металлическую ручку, но замок держит оборону точно комендант студенческого общежития.

Какого, блин, чёрта!

Получается, пока его Величество Анатолий не соизволит явиться домой, мне нельзя покидать его королевство? Запасного комплекта ключей он, естественно, мне не оставил.

— Тебе не уйти! — за спиной раздаётся голос Нины Михайловны. Я даже вздрагиваю от неожиданности.

Оборачиваюсь. Стоит в домашнем халате, с какой-то глупостью на голове. Ненакрашенная и страшная. Сердце сжимается. Уверена, в молодости эта женщина была очень красивой. Но время и болезни никого не щадят.

— Что Вы сказали? — спрашиваю, отпуская дверную ручку.

— Теперь он тебя не отпустит…

— Что это значит?

Но она больше ни слова не говорит, разворачивается и уходит на кухню.

"Теперь он тебя не отпустит…"

Первая мысль, что приходит в мою голову, весьма эгоистична.

Карасёв не отпустит меня после случившегося. Я ведь помню, как он смотрел на меня и как прижимал к себе. Помню, как стучало его сердце, когда после секса я лежала на его груди и кончиком пальца выводила на ней причудливые узоры.

Конечно, он теперь меня не отпустит.

Но другая крохотная мыслишка, словно капля чернил в молоке, тут же всё отравляет.

А что, если дело в другом?..

Гоню прочь глупые мысли.

У Карасёва нет причин меня удерживать. Просто этот балбес убежал и не оставил мне ключ. Ничего криминального. Уверена, он явится сюда с минуты на минуту, и мы вместе над этим посмеёмся.

А пока, чтобы скоротать время, я принимаюсь за уборку.

Комната Толика совсем не похожа на "убежище" Кирилла. У того всё было расставлено в алфавитном порядке, всё лежало по цветам.

Здесь же творится полнейший хаос. Даже нормального письменного стола нет. Стоит в углу какое-то сооружение из г**на и палок.

Из бумажной литературы только журналы со скидками в "Корзиночке" и газеты. Последние висят на стенах, закрывают собой дыры на обоях.

Из техники — ноутбук, который больше похож на подставку под горячее.

Из мебели — диван, трильяж и еле живой шифоньер. Много лет назад у нас был такой же. Но бабушка быстро от него избавилась.

Несмотря на бедную обстановку, мне нравится у Толика. Мне у него спокойно. Совсем как тогда, летом…

После уборки я принимаюсь за учёбу. Рефераты, курсовые и домашние задания моих школьников никто не отменял. Помечаю в своём ежедневнике, при первой же возможности позвонить Апрельским. Аделина Павловна, наверно, с ума сейчас сходит, разыскивая меня. Надо как можно скорее передать ей Димкины задачки.

За учебниками время летит незаметно. День превращается в вечер, затем — в поздний вечер. Я то и дело смотрю на часы и на своё бледное отражение в зеркале. За окном загораются первые фонари, а у меня под рёбрами начинают скрести первые тревожные кошки.

Где носит Карася?

22:15… Нина Михайловна уже посмотрела свой дурацкий сериал…

Где, чёрт возьми, его носит?

До одиннадцати грешу на пробки. До двенадцати — на его чокнутых приятелей.