Поднявшись с дивана, она делает несколько бесшумных шагов до письменного стола, скользит взглядом по царящему на нём беспорядку, что-то перекладывает, что-то поправляет. Скорее всего, делает это неосознанно, на автомате. А потом оборачивается и, устроив обтянутые в джинсы ягодицы на краю столешницы, продолжает рассказывать:

— Но однажды всё же нашёлся желающий купить эту пропахшую смертью халупу. Приехал к нам средних лет мужичок, осмотрелся, поулыбался и согласился на все условия. Его не испугали ни ржавые трубы, ни старая электропроводка. И даже цена на квартиру понравилась. Как я радовалась, наконец, избавиться от этих серых мрачных стен! Вырученной суммы мне бы вполне хватило на аккуратную "однёшку" на Парковой. Тогда я бы сразу съехала от матери, этой пьющей эгоистичной старухи. Но вдруг на горизонте появляется твоя бабка. Никогда не забуду, как она, бедно-зелёная, выросла у нас на пороге. Мамка впустила её, провела на кухню. Они сидели до темноты, о чём-то шептались, кажется, обе плакали. А на следующее утро мать заявила, что не станет продавать эту квартиру. Конечно, я возмутилась. Мы так поругались, что две недели не разговаривали. А вы тем временем заняли здешние шкафы и полки, расположились на этих диванах, забили продуктами чужой холодильник. Меня трясло от негодования! Но когда на мою карту упала ваша первая арендная плата, а за ней сразу вторая и третья, я успокоилась и даже пожалела, что мы с матерью не сдали эту квартиру раньше. У меня, наконец, появились деньги. Мне стали доступны салоны красоты и магазины. Я завтракала в кафе и заказывала еду из ресторанов. Я путешествовала. Это была райская беззаботная жизнь, несмотря на то, что мне приходилось жить с матерью и терпеть её пьяные выходки. Но потом она сгорела от почечной недостаточности, и решилась ещё одна моя проблема. Твоя бабка исправно платила аренду, я теперь одна хозяйничала в "трёшке" на Садовой, и, кажется, это были лучшие годы в моей жизни. Но неделю назад объявился Костик, сын моей покойной сестры. Он оборвал мне телефон. Кричал в трубку: "Два дня! У тебя два дня, чтобы освободить квартиру и отдать мне ключи!" Видишь ли, он думал, что теперь я здесь хозяйничаю. Слышала бы ты, каким тоном он разговаривал со мной. А когда-то, в мае 1994-го, это был маленький беззащитный, орущий кулёк, перетянутый голубой лентой. Помню, смотрела на него и думала, что люблю детей…

Лара замолкает. Вскоре её аккуратно очерченные губы сжимают новую сигарету, а в ладонях чиркает зажигалка. На этот раз она не спрашивает моего разрешения, задумчиво курит и опять смотрит в окно.

— После разговора с Костиком я позвонила твоей старухе и поскольку её номер оказался не доступен, я приехала сюда лично, — продолжает женщина, стряхивая в блюдце седую горстку пепла. — Боже! Ты видела эту надпись на двери? Просто ужас… — она качает головой, шумно выдыхает и гасит окурок. — Но ещё страшнее оказался бардак, который ждал меня внутри. Ты что же развела здесь, дорогая? Или подростки все такие? — Лара хмурит идеально прорисованную бровь. — Как тебе не стыдно, Даша. Ты же девочка!

И это говорит мне женщина, смолящая, как паровоз?

— А Вы оставили дверь нараспашку! — парирую в ответ.

— В самом деле? Не может быть…

"Ещё как может!" — хочу крикнуть я, но сдерживаю себя.

К чему эта пустая перебранка?

Эту женщину и эти стены я вижу сегодня в последний раз.

"Через час, максимум через два, меня здесь не будет! — злюсь про себя. — И мне плевать, что говорит и думает обо мне эта мадам в кашемировом свитере!"

Я, наивная, ещё не знаю, что всё случится гораздо быстрее. Что уже через тридцать минут я брошу здесь свои вещи и с бешено колотящимся сердцем и слепыми от слёз глазами босиком побегу на январский мороз в поиске надёжного укрытия…

— Ладно, не будем ругаться! — Лара смягчается, её брови принимают естественную форму, морщинки разглаживаются. — В конце концов, я сама когда-то была подростком. Я всё понимаю. Разбросанные шмотки, трёхзначные счета за телефон, секретики в дневнике, мысли только о мальчиках, — она с улыбкой закатывает глаза. — На меня тоже мамка ворчала. Говорила, что я вся в отца. Такая же неряха. Истинная Стрельцова…

Мои щёки вспыхивают:

— Что? Вы сказали Стрельцова?

— Ну, да. Лариса Андреевна Стрельцова, приятно познакомиться. А что тебя так изумляет? — удивлённо спрашивает Лара.

— А Стрельцова Альбина Витальевна…

— Моя мать… А в чём, собственно, дело? Мы уже час разговариваем, а до тебя только дошло, что я дочь Альбины Витальевны?

И снова этот взгляд. Снисходительный, удивлённый. Взгляд под названием "Соколова, ты дура?"

— Не знала, что у Альбины есть дети… — отвечаю растерянно и тут же поднимаю на Лару испуганные глаза. — Подождите, Вы сказали, она умерла?

— Всё верно, — кивает женщина. — Восемь лет уже прошло.

Ничего не понимаю…

Моя бабушка ездила к Альбине Витальевне всего несколько месяцев назад, минувшей осенью. Я помню ту злосчастную субботу.

Я рассказываю об этом Ларе, но та в ответ давится смехом:

— Ездила к моей матери? Серьёзно? Повторюсь, моя мать померла восемь лет назад, а до этого два года никого не узнавала! И твоя бабушка прекрасно это знала. Какие встречи? — она складывает руки на груди. — Даша, твоя бабуля обманывала тебя все эти годы. Осознай это, наконец!

— Но зачем? Зачем она это делала? — дрожащим голосом спрашиваю я у Лары, будто она может ответить на этот вопрос.

Та пожимает плечами:

— Мне это непонятно… Мне вообще ничего непонятно. Например, зачем твоя бабушка называла родную дочь чужим именем? Зачем придумала для неё другой облик? Зачем ей понадобилась эта квартира? И почему она готова была платить бешеные деньги за аренду? Кстати, чуть не забыла…

Она с трудом просовывает пальцы в узкие карманы джинсов и вытягивает оттуда сложенные пополам купюры.

Лара не успевает объяснить мне, что это за деньги. Наш разговор прерывает "Je T'Aime" Mylene Farmer. Мелодия доносится из прихожей, из крохотной лаковой сумочки на цепочке.

— Костик звонит… — произносит Лара с досадой. — Наверно, хочет удостовериться, что квартира готова…

Женщина кладёт деньги на стол и, не торопясь, идёт за телефоном. Вскоре она уже говорит с племянником.

— Да, Костя… Ещё нет… Конечно, всё будет, как договаривались… Жду.

Закончив разговор, Лара возвращается в комнату и плюхается на диван.

— Так, о чём мы говорили? — спрашивает она, вращая телефон в руке. — Ах, да… Деньги… Так вот…

Мой взгляд цепляется за пейзаж на задней стенке мобильника. Цветущая сакура, озеро, пирс… Но уже через секунду телефон поворачивается ко мне другой стороной, и я вижу сочную фотографию на экране.

На снимке парнишка лет трёх-четырёх. Забавный карапуз с большими карими глазами и родинкой на правой щеке. Бабульки, увидев такого, обычно умиляются, ахают и трижды плюют через плечо.

А я смотрю на него и едва сдерживаю крик…

Он смотрит на меня огромными карими глазами и лучезарно улыбается, и сжимает крохотными пальчиками нарядного плюшевого мишку.

Тот блестит чёрными глазами-пуговицами, козыряет алым накрахмаленным бантом, ослепляет глянцем картонной бирки "Мир детства и Ко". Он только-только сошёл с конвейера.

Пройдёт время, и эта игрушка превратится в прожённое сигаретой одноглазое нечто. А её хозяин, этот малыш с ангельской улыбкой и пухлыми щёчками, обернётся чудовищем на синей "ауди". Чудовищем, не знающем границ, наглым и жестоким.

Футболка, которую я прежде аккуратно складывала, старательно расправляя каждый залом, за секунду становится тряпкой в моих потных ладонях. Кулаки сжимаются сами собой, и я слышу, как нежный хлопок трещит между пальцами.

Я выпускаю несчастную вещь из рук, и не сводя глаз со снимка, медленно поднимаюсь.