Я пытаюсь закричать, но схвативший зажимает мне рот свободной рукой и грубо шикает:

— Да не шуми ты!

В нос ударяет алкогольное амбре.

Голос женский и очень знакомый. И пока я соображаю, кому он принадлежит, женщина-загадка давит кнопку домофона и пинком открывает уличную дверь.

Оказавшись на морозном воздухе белого дня, мы обе щуримся от яркого света, но теперь я, наконец, вижу, кто так внезапно напал на меня из сырого тёмного угла.

Это Наталья, мать Кирилла.

Выходит, минувшей ночью она всё же заметила меня в окне, и теперь подкараулила в подъезде. Как вообще она попала внутрь?

Та будто читает мои мысли.

— Дашенька, я уж думала, проглядела тебя! — Наталья хватает меня за плечи. — С семи утра у подъезда дежурю! Слава богу, нашёлся добрый человек, впустил погреться…

— Здравствуйте, тётя Наташа! Что Вы тут делаете? — бормочу я, умирая от запаха перегара, которым эта женщина дышит мне в лицо.

— Ты нужна мне…

— А зачем?..

Наталья пьяна, и я не знаю, чего от неё ожидать.

— Сказать тебе хотела…. - её голос срывается, и она вдруг начинает плакать. — Прощения просить хотела… За себя, за сына…

Я не знаю, как реагировать. Она стоит передо мной бледная, растрёпанная, пьяная и, вцепившись в мои рукава, рыдает в голос.

— Тётя Наташа, успокойтесь! Что было, то прошло…

Никогда раньше я не видела её такой разбитой. Когда мы виделись в последний раз, а это было летом прошлого года, когда у нас с Кириллом ещё всё было хорошо, это была ухоженная красивая женщина с прямой спиной и уверенным взглядом. Она носила каблуки и юбки, каждый месяц ходила в парикмахерскую и делала маникюр.

Сейчас же я вижу перед собой обычную бабу с какого-нибудь захолустного рынка с запитым лицом и мутными глазами.

— Дашенька, доченька… — Наталья продолжает плакать. Мы стоим под козырьком подъезда у хозяйственной двери. Во дворе нет ни души, и это представление, слава богу, никто не видит. — Молю тебя, не приезжай сюда больше! Не должен Кирюша тебя здесь увидеть! Знаю, ты с девочкой из этого дома дружишь, видела вас. Но не нужно тебе появляться здесь! Я каждый раз боюсь, что вы с Кириллом столкнётесь! Но ещё хуже будет, еслионатебя здесь увидит! Понимаешь?

Не понимаю. Ничего не понимаю… Что за бред она говорит?

Почему это я должна прятаться от Кирилла и его новой подружки? Чего Наталья боится? Что её сын увидит меня и бросит беременный живот своей новой Даши? Какая чушь…

— Да не переживайте Вы так, тётя Наташа! Не стану я Вашему сыну жизнь ломать! Между нами давно всё кончено!

— Ничего ты не знаешь, девочка! — я боюсь, что даже через пуховик её пальцы оставят синяки на моих плечах. — Ты не понимаешь, насколько она опасна! Не понимаешь, на что она способна!..

О ком она говорит? О новой пассии Кирилла? Что опасного может быть в беременной девушке? Зачем вообще ей воевать со мной? Я не встаю между ними, не пытаюсь разрушить их отношения. Меня в его жизни давно нет.

Наталья явно не в себе…

Та, едва успокоившись, снова принимается плакать, чередуя всхлипы со словами извинения.

— Прости меня, Дашенька! Прости, деточка! — бормочет она, не отпуская мои плечи.

Я аккуратно выпутываюсь из её "объятий" и делаю шаг в сторону. Мне надо ехать домой, а я вот уже десять минут слушаю слёзный бред пьяной женщины. Пора сваливать…

— Тётя Наташа, у меня дела! Вы успокойтесь! Идите домой!

Стараюсь говорить как можно мягче, а сама делаю несколько шагов назад. Затем разворачиваюсь и быстрым шагом устремляюсь в сторону остановки, не оставляя Наталье возможности меня остановить.

Та что-то кричит мне в спину, но я её не слушаю.

Вскоре на старом троллейбусе уже мчусь на Центральную.

"Не приезжай сюда! Не приезжай сюда! — негодую про себя. — Ещё чего! Да я всего через несколько часов вернусь на Садовую, чтобы разоблачить Лапину!"

***

Двор на Центральной принадлежит голубям.

Парковка забита похожими друг на друга иномарками, потому что выходные и праздники местные автолюбители предпочитают проводить перед телевизором.

На детской площадке пустуют горки и качели. Хотя всего пару дней назад Степан Дмитриевич, наш дворник, выскреб на ней снег до асфальта. Командовала уборкой сама Галина Тимофеевна, старшая по нашему дому. Её, на удивление, тоже не видать.

Обычно Галина Тимофеевна днём и ночью неусыпно дежурит на лавочке у первого подъезда, охраняя территорию лучше любого участкового. Ни один наркоман и ни одна проститутка не проскочат мимо Галочки. А жильцам, вовремя не сдавшим деньги на ремонт крыши, и вовсе не поздоровится.

Но сегодня даже Галина Тимофеевна покинула свой пост.

Я в задумчивости бреду к подъезду. По привычке поднимаю глаза на окна. Раньше они приветствовали меня тёплым жёлтым светом. Бабушка колдовала на кухне, время от времени поглядывая на улицу сквозь тюлевые занавески. Будь она жива, я бы увидела её танцующий у плиты силуэт.

Но сейчас наши окна похожи на два пустых серых квадрата, очерченных пластиком. Признаки жизни подаёт только выбившаяся наружу занавеска в бабушкиной спальне. Она треплется на ветру, будто зовёт на помощь.

Разве вчера перед выходом я не закрывала окна?

Не помню… Возможно…

Я поднимаюсь на крыльцо и прикладываю к домофону красную лепёшку ключа. Тот отзывается протяжным пиликаньем. Хватаюсь за ручку, тяну на себя тяжёлую металлическую дверь и уже собираюсь провалиться в темноту сырого подъезда, когда за спиной раздаётся наглый свист, а следом громкое:

— Соколова! Сюда иди!

Услышав свою фамилию, вздрагиваю. Не ожидала такой скорой встречи…

Сделать вид, что не слышу, и незаметно исчезнуть не получится. Я отпускаю дверную ручку и оборачиваюсь…

Карасёв собственной персоной.

Мой бывший одноклассник, сосед и любимчик моей покойной бабушки в одном лице.

Высокий зеленоглазый брюнет спортивного телосложения с густыми бровями, непокорной чёлкой, лёгкой небритостью на скулах и едва различимым шрамом на левой щеке.

В прошлом победитель школьных олимпиад по физике и городских соревнований по баскетболу, первый в классе по сбору макулатуры и выносу строительного мусора, лучший в мире "чинитель" розеток и "прожигатель" дверных звонков, а так же самый быстрый доставщик пакетов с продуктами из супермаркета.

Теперь этот когда-то подающий надежду парнишка нигде не учится и не работает.

Сутками сидит у компьютера, курит сигареты без фильтра, пишет дурацкую музыку и рисует в какой-то программе картинки, на которые не взглянешь без слёз.

Называет себя "фрилансером", мол, работает на себя. На деле же просто лентяй и пивной алкоголик, тянущий деньги с матери-инвалида.

Толик избавил меня от необходимости подниматься на второй этаж третьего подъезда и звонить в его пропахшую дымом восемьдесят пятую квартиру. Сам явился.

Вышагивает своей фирменной наглой походкой, в ответ на мой суровый взгляд нахально улыбается.

Несмотря на январский мороз, его пуховик наполовину расстёгнут, шарф ослаблен, а спортивная шапочка поднята на затылок. О варежках я вообще молчу. Их просто нет.

Из правого кармана торчит банка с пивом. Тёмное нефильтрованное. Другого Карасёв не употребляет.

— Что, нашлюхалась? Явилась, наконец! — слышу в свой адрес.

Конечно, он пьян.

У меня случается дежавю…

Полтора года назад. Поздний июньский вечер.

Мы с Кириллом встречаемся уже два месяца.

Я возвращаюсь домой с очередного свидания.

Мне остаётся всего несколько шагов до подъезда, когда Карасёв неожиданно вырастает на моём пути. Выныривает откуда-то из глубины скрытого темнотой двора. Свет уличного фонаря падет ему на лицо, искажая его правильные черты.

Толик пьян. Сжимая зубами сигарету, он щурится от едкого дыма и пронзает меня острым взглядом.