Птица некая в мире видима бывает,
яже ся людми райска птица прозывает
красоты ради, яже данна ей от Бога
зело дивная, в цветех различна и многа.
Даже видится цветы вся имети в себе,
аки изведенная не в мире, а в небе.
Глас ея толь есть сладкий и преумиленный,
даже слышяй бывает в радость возбужденный.
Сия от ловителей когда уловится
и яко плененная во клеть посадится,
плачевныя дотоле гласы испущает,
даже сожалив себе ятель ю пущает.
Та птица — душы образ человека верна,
в нем же есть благодати красота безмерна
и образи божия, тем бо украсися
и дарами многими благо упестрися.
Даже во правду лет ей тужде титлу дати,
небесну или райску птицу нарицати.
Сию елма лукавый ловитель хищает
мрежею прелестей си и в клеть заключает,
и то ино имать птица бедная творити:
токмо, стенащи, слезы многия точити,
даже покаянием плена свободится,
из птицы демонския, райска сотворится,
паки благодатию человеколюбца
избегши вселютыя власти душегубца.
Сея птицы жалея, жених призывает —
небесный, Христос-Господь, к себе ю глашает:
«Сумантяныни
[490] моя, ко мне возвратися,
лобзанием ми сладким, паки насладися»,
аки бы глагол дая: «О душе плененна,
диаволскими сетми злобными прелщенна,
от памыслов лукавых ко мне возвратися
и словес неправедных скоро удалися.
Возвратися от делес недобрных налога
ко объятию Творца своего и Бога.
Сокрушением сердца ко мне возвратися,
грехов исповедию от злоб свободися.
И довлетворением буди возвращенна,
благочестным житием паки исправленна.
Да соглядаю тебе во красоте сущу,
образ и подобие Божие имущу».
Сей глас душа, слышаще, должна прилежати,
еже слезы точити и много рыдати,
дондеже бы вражия сети разтерзати
и небесную паки свободу стяжати.
Дондеже в рай горний возвращенней быти,
еже во веселии тамо вечно жити.
