Аз есмь девица в солнце облеченна,
от Богослова иногда виденна
[437].
Дванадесят звезд в моем венце бяху,
честную главу мою украшаху:
луна под ноги мои положися,
вселенная бо вся мне подчинися.
Но сих во чреве безмерно болящи,
и, родих сына, неменше стенящи.
Не то ми болезнь: много горша бяше,
якой змий чермный сына похищаше,
Обаче Богом от него спасеся,
ибо к престолу его вознесеся.
Тем печаль моя весма утолися
и радостию болезнь возмездися.
Но ныне паки начах аз болети,
даде бо ми Бог дщерь благу имети.
А смерть лютая ону похитила
и в темном гробе, увы, заключила.
Похитила Марию-царицу,
едину ока моего зеницу.
Зеница моя прахом потрясенна
смертным, како аз буду просвещенна?
Слезы прах родит, а не просвещает,
утроба моя убо да ридает.
Увы мне, увы, в болезни родихся,
болезни плача не освободихся!
Всякия скорби за цель мя приемлют,
от язв стрел смертных мнози уди тлеют.
Болезнь и печаль о мне совещаша
и всяку беду на мене призваша.
Чюждии гонят, чада гризют чрево,
яко червь, в нем же родися есть древо.
Як Авесолом отца си гоняше,
тако не един на мя сын восташе
[438].
Но Бог даяше и добрая чада,
ими же души моей бе отрада.
Все в кратких летех елицы сынове,
терзаша мое чрево, яко лвове.
Единство мое в части раздираху,
нешвенну ризу Христову терзаху.
Бог же даде ми чада преблагая,
супруг царствующ — очеса драгая.
Сия очеса на то не дремаша,
царь и царица везде соглядаша.
Наблюдше злая порочная чада,
изгнаша злых зле из Сиона града
[439].
От тех едино испаде днесь око,
и закопася во земли глубоко.
Смерть извлече е из главы моея,
да не к тому зрит, к одных сетей ея.
Кто зрит часть око быти прекончавшу,
той знает болезнь мою величайшу.
Ни ся удивит толь мене ридати,
весть, яко несть леть слезми удержати.
Мнози доселе врази на мя восташа,
но не толико мене уязвиша
яко смерть ныне косою своею,
свет исхитивши, очию моею.
Сие то око бедных насмотряше,
болныя уды моя оглядаше.
Виде странныя иноземцы, виде,
откуду ли кто милостини прийде.
Сие то око абие до неба,
егда помощи телу бе потреба.
Сие слезами своими можаше
все умолити, что ми требе бяше.
Днесь, увы, зайде во деки земна гроба,
како терпети может утроба?
То нам утеха ничто может дати,
яко з божией добре благодати.
Отиде в путь той, во страну далеку,
яко приличну верну человеку.
Вся священная, приимши по чину,
пойде чрез смертну ко Богу пучину.
Чаю, доплыве пристанища блага,
без препятия от темнаго зрака.
Вем, он не може нимало вредити,
разве некия страхи сотворити.
Ибо преблаго вооружися
и напутием святым укрепися.
Верую, яко та моя зеница
светла пред Богом яко же денница.
Око пред оком стоит божественным,
вся во зерцале зрит преестественным.
Зде коллирием святым помастися,
непщую, прахом смертным не вредися.
Оставшим той прах очи повреждает,
ибо земныя слезы вытаскает.
Нам то убыток во гробе Мария,
уже не видим в полатах живыя.
Жива в полатах, но зело высоко,
идеже земных не достигнет око;
царица в царских полатах на небе,
вечная убо буди памят тебе!
Аще никогда же могут я забыта,
дондеже Волга в море может плыти.
Слезами жалость хощу утоляти,
тебе при жертвах святых вспоминати <...>
