Я тотчас же связал все ее ноги вместе, взвалил ее себе на спину и, чрезвычайно гордый своей добычей, вознамерился присоединиться к моему спутнику. К несчастью, в этом-то и заключалось затруднение: я оказался на дне самой настоящей воронки, и склон ее ни с какой стороны не был достаточно пологим, чтобы я мог подняться по нему сам, без посторонней помощи. С минуту я кружил по этой яме, почти так же, как это делают медведи в Ботаническом саду, а затем, понимая, что у меня нет никакой возможности с честью для себя завершить восхождение, решил преодолеть ложный стыд и позвать Лемана на помощь. Но стоило мне открыть рот, как я услышал, что он сам зовет меня; я тут же ответил ему. Через секунду он появился на краю поляны: на шее у него висели две серны.

— Какого черта вы там делаете? — спросил он меня. — И зачем вы туда спустились?

— Черт побери! Вы же видите, — ответил я, указывая на свою добычу, — я спустился сюда за своим завтраком, однако не могу подняться наверх, только и всего.

— Вот оно что! — отозвался он. — По-видимому, мы оба сделали свое дело; браво! Теперь остается вытащить вас оттуда.

— Разумеется, — ответил я, — на мой взгляд, в данный момент это, действительно, самое главное.

— Хорошо, подождите меня.

— О! Можете быть спокойны: я не сбегу.

Леман спустился тем же путем, что и я, по скалам, проделав это с невероятной ловкостью, и через несколько секунд оказался на краю склона, вдоль которого я соскользнул вниз.

— Ну а теперь, — спросил он меня, бросая мне конец веревки, — нет ли у вас желания избавиться от вашей серны, которая утяжеляет вас на шестьдесят фунтов?

— С большим удовольствием.

— Тогда привяжите ее за ноги к концу веревки, и она будет показывать вам дорогу.

И в самом деле, когда эта операция закончилась, я имел удовольствие увидеть, как мой охотничий трофей, поднятый Леманом, достиг верхнего края оврага, оставив, однако, клочки шерсти и даже кусочки мяса на всех неровностях скалы, что заставило меня глубоко задуматься.

— Леман! — позвал я.

— Что? — откликнулся охотник, оттаскивая мою серну от края оврага.

— В ваших планах поднять меня тем способом, какой вы только что применили, вытаскивая этого зверя?

— О, нет! — заверил меня охотник. — С вами мы используем другой прием.

— И долго его готовить?

— Минут пять.

— Так действуйте, друг мой, действуйте.

Леман удалился, а я, насвистывая, принялся прогуливаться по дну моей воронки; когда указанное время истекло, я поднял голову, но никого не увидел; тогда я присел на какой-то валун, скатившийся, видимо, в эту ловушку, и рассмеялся, осознав, в каком нелепом положении мне пришлось оказаться; через десять минут, решив, что с весельем пора заканчивать, я встал и позвал Лемана, однако никто мне не ответил; я позвал во второй раз, но кругом стояла та же тишина.

И тогда, признаться, меня охватила тревога, ведь мне ничего не было известно об этом человеке, которому я доверился настолько, что отправился вместе с ним на охоту. И вот теперь, оказавшись в горах, куда один только он ходил по утрам, я потерялся в них, заживо погребенный в какой-то яме глубиной в двадцать пять футов, откуда самостоятельно выбраться было невозможно, и при этом никто не знал, где я нахожусь; этот человек мог польститься на мое оружие и пятьдесят луидоров, отданных ему на хранение. Возможно, Леман спокойно вернулся домой, а затем отправился охотиться в другую сторону: он не убил меня, а просто оставил умирать. Страхи мои были нелепыми, я прекрасно это понимал, но мысли, которые приходят нам в голову, всегда соответствуют тому положению, в какое мы попадаем, а потому посетившая меня мысль казалась мне все менее нелепой и все более пугающей.

Тем не менее я решил, что нельзя вот так сидеть в этой яме, не предпринимая никаких усилий, чтобы выбраться из нее: я стал выискивать на ее стенах место, где какие-нибудь выступы позволили бы мне опереться на них ногами и руками, и попытался начать подъем, но вскоре пришел к убеждению, что это невозможно: мне дважды удалось вскарабкаться на высоту в три или четыре фута, но, добравшись туда, я скатывался на дно оврага, причем с немалым ущербом для своих рук и коленей. И все же я собрался предпринять третью попытку, но в эту минуту услышал обращенный ко мне голос:

— Если вы хотите взобраться вверх таким образом, то хотя бы разуйтесь.

Я обернулся: это был Леман. Подумав о том, насколько смешным я выглядел бы, если бы позволил охотнику заподозрить пережитые мною страхи, я с непринужденным видом ответил ему, что, поскольку он задержался, мне захотелось в ожидании его проверить, была ли у меня возможность выбраться отсюда, если бы нельзя было рассчитывать на его помощь.

— Это не моя вина, — продолжал Леман, — мне пришлось пройти четверть льё в поисках сосны, какая мне нужна, чтобы вытащить вас отсюда, но все же я нашел подходящее дерево: сейчас я спущу его вниз, вы сядете верхом на одну из его ветвей, а я подтяну вас к себе с помощью веревки — вот и все.

Как видно, способ был предельно простым: две привязанные поперек сосны палки не позволяли ей крутиться; я сел верхом на это устройство, обеими руками ухватился за ветку, как это делает неумелый наездник, цепляющийся за головку передней луки седла, и, услышав возглас "Пошел!", стал подниматься спиной к склону, двигаясь очень осторожно и размеренно; через несколько секунд подъем прекратился, и я уже сидел на лужайке; обернувшись, я в пятнадцати шагах от себя увидел Лемана, все еще державшего в руках конец веревки, с помощью которой он поднял меня из ямы.

— Ну что ж, — сказал он мне, — вот еще один новый способ путешествовать, прежде, вероятно, вам неизвестный.

— Конечно, нет, — ответил я, — и, признаться, меня он не очень привлекает, принимая во внимание, что я, наверное, не всегда смогу найти такого честного и верного проводника, как вы.

Леман взглянул на меня мельком, но, очевидно, не понял, что я хотел ему этим сказать, и, явно не собираясь больше ломать голову над ускользнувшим от него смыслом фразы, поинтересовался:

— Послушайте, вы вроде бы жаловались на головокружения?

— Еще бы! Да это делает меня самым несчастным человеком на свете.

— Хотите, я излечу вас от этого?

— Вы?

— Да, я.

— Разумеется, хочу.

— Тогда дайте мне вашу кожаную чашку.

— Держите.

Леман наклонился к одной из серн, в которой еще теплилась жизнь, вскрыл ей шейную артерию, пустил кровь и на три четверти наполнил ею мою чашку.

— Выпейте это, — сказал он мне.

— Кровь?! — воскликнул я с отвращением.

— Да, кровь серны. Поймите, это самое надежное лекарство, какое вы могли бы найти.

— Нет уж, спасибо, — промолвил я, — меня это не слишком привлекает, и я предпочитаю сохранить свои головокружения; к тому же, сейчас я больше хочу есть, чем пить, и, если этот напиток вам по душе, вы можете оставить его себе.

— Спасибо, — простодушно ответил Леман, — я в нем не нуждаюсь.

С этими словами он вылил кровь и вернул мне чашку, а затем, закинув на спину двух убитых им серн, произнес:

— Раз вы голодны, берите свою добычу и идемте завтракать. Кстати, что вы сделали с вашим ружьем?

— О! И правда, — ответил я, — ведь оно осталось там, на поляне.

— Не беспокойтесь, — сказал мне Леман.

И, перепрыгивая со скалы на скалу, он добрался до поляны и через секунду появился с ружьем, которое лежало посреди дороги.

Мы направились к хижине. Как и предсказывал мне Леман, на обратном пути я ощутил весьма сильный аппетит и потому, желая быть полезным, чтобы ускорить приготовление завтрака, поинтересовался у охотника, нельзя ли и меня занять каким-нибудь делом; он указал мне на очаг, сооруженный из расставленных кругом камней, и попросил меня развести в нем огонь. Вначале я несколько обиделся, что мне не удастся принять никакого другого участия в приготовлении предстоящей трапезы, но затем подумал, что лучше без возражений подчиниться: ничто так не принижает человека, как пустой желудок.