Она все еще не могла поверить, что самое лучшее время для нее закончилось. Стоило ей только избавиться от убийцы ее брата, зажить нормальной студенческой жизнью, как эта тоненькая нить надежды на хорошее будущее вдруг резко оборвалась, будто ее и не было. Нет, она вовсе не винила Томаса в этом, ведь первая сделала шаг, так что уж теперь жалеть.
Голова была тяжелой от переполнявших ее мыслей, так что она оперлась на спинку углового дивана, будучи не в силах ее держать. Тысячу идей о том, как все рассказать Уилсону, а главное, собственным родителям, мелькали перед глазами, словно кадры, но стоящей и обоснованной не было. Она прикрывает глаза, сильно зажмуриваясь от подступающей боли, но от этого не становится легче, а страх и волнение накрывают ее с головой.
Неожиданно раздается звонок в дверь, но у Миллер просто нет ни сил, ни желания подниматься с дивана. Она надеяться, что по ту сторону квартиры поймут, что хозяйки нет дома, и уйдут. Она готова была поклясться, что слышала шаги, словно кто-то в отчаянии ступал по лестнице, и немного расслабилась. Но это было не так. Через пару минут вновь раздался давящий на голову звонок, и она уже нехотя плелась на негнущихся ногах к двери. Но стоило ей только взглянуть в глазок, как ее тело тут же обомлело, а ноги не хотели держать их обладательницу.
Черт, как же ей сейчас не хотелось ни с кем говорить, особенно с Томасом!
Она просто боялась, что одним своим видом только может показать, как хреново у нее на душе, а беспокоить Уилсона ей хотелось меньше всего. Но, кажется, на той стороне услышали, как она с грохотом скатывается по входной двери, и начались снова звонки.
Эбби металась с места на место, совершенно не зная, как себя успокоить, ведь сейчас она была настоящей истеричкой! Но потом, выпрямив корпус и сделав глубокий вдох, обратно подошла к двери, с нажимом на ручку открывая ее.
— Эбби, привет. Почему ты так долго не открывала? Что-то случилось? Я тебя не разбудил, — посыпались многочисленные вопросы.
Миллер отрицательно помахала головой, бросаясь в объятья Уилсона. Сейчас они были такие крепкие и такие нужные, как никогда ранее. Она всем телом, всем ее существом прижалась к нему, чувствуя тепло, любимый аромат и разгоряченное дыхание брюнета. Немного отстранившись, она приблизилась к его лицу и коснулась его губ. И поверьте, Томас чувствовал, как поцелуй отдает горечью.
— Эбби, скажи, что-то случилось? — обеспокоенно спросил он.
— Нет, просто я очень соскучилась. Мы с тобой не виделись почти неделю, — она выдавила что-то наподобие улыбки.
Томас улыбнулся и вручил ей букет белых роз, который планировал презентовать ранее, как только пересечет порог ее квартиры, но Эбби поспешно бросилась к нему в объятья. Он видел, как она по-настоящему улыбнулась, а в ее глазах появился слабый блеск. Миллер поблагодарила его, но не бросилась обнимать, лишь сказала, что их стоит поставить в вазу, и тут же исчезла.
Уилсон прошел вглубь гостиной, присаживаясь на диван в ожидании своей девушки. Но эти минуты казались уж больно томительными, поэтому, не зная, чем себя занять, он решил взять какой-нибудь журнал на столике. Подойдя к нему, он потянул за край «Daily Telegraph», но по неосторожности опрокинул остальную стопку. Он поспешно стал их собирать, пока не наткнулся на картонную папку. Перевернув его лицевой стороной к себе, он, слабо шевеля губами, прочел «Личное дело Эбби Миллер».
Волна недоумения накрыла его. Он, почесав затылок, снова присел на диван, открывая папку и вчитываясь в каждое предложение. Нет, он знал, что все это значит, но просто осознание этого доходило до него медленно. Шестеренки в мозгу крутились еле-еле, а перед глазами образовалась белая пелена. Он прикрыл отяжелевшие за минуту веки, выдыхая скопившийся в легких углекислый газ. Он отказывался в это верить.
Томас и не заметил, как тонкие ножки девушки еле-еле ступали по половицам, едва появившись в гостиной, пока она не присела рядом с ним, обеспокоенно оглядывая его. Уилсон поднял на нее свои карие глаза и читал боль и сожаление на ее побелевшем лице. Он, крепко сжав ее руку, спросил:
— Эбби… Что это значит?
Но, кажется, Миллер просто отказывается отвечать на вопрос. Она абсолютно растеряна, обескуражена, загнана в угол. Она бегает глазами по гостиной, лишь бы не столкнуться с его, которые с большим напором направлены на нее. Кажется, ее дыхание снова сбилось, а сердце делает многочисленные кульбиты и трехкратное сальто, черт возьми. Ее волнению нет предела, от чего голова вовсе отказывается соображать.
— Томас… — ее голос такой хриплый и надломленный. — Я должна была это сделать… Иначе мы… мы оба пострадали бы…
— Пострадали от чего? Эбби, я прошу тебя успокоиться и рассказать мне все.
Миллер, будучи не в силах больше сдерживать слезы, уткнулась ему в плечо, полностью отдавшись своим эмоциям. Томас, поцеловав ее в макушку, начинает гладить ее по волосам, спине в надежде немного успокоить, но все попытки оказываются тщетными. Он, немного отодвинувшись, обхватил ее лицо руками, поглаживая большим пальцем скулы или стирая стекающие слезы, приговаривая:
— Тш, Эбби, успокойся, пожалуйста. Сфокусируйся на моем голосе, ладно? — он получает одобрительный кивок. — Пожалуйста, расскажи мне все по порядку.
Эти слова, кажется, подействовали на Миллер, которая на минуту куда-то удалилась, заставив Уилсона забеспокоиться, а потом вернулась с белым конвертом в руках. Она присела снова на диван и вручила конверт ему, медленно наблюдая за тем, как его жилистые руки открывают его, а затем вытаскивают содержимое.
Его глаза немного округляются, когда он замечает себя и Эбби на фотографии, но он не подает виду, что волнуется. Перелистывая снимок за снимком, он отбрасывает их на диван, начиная злиться на самого себя. Он отчетливо понимает, что этого его вина, только его. Он вспоминает тот вечер, когда назначил ей встречу в центральном районе Лос-Анджелеса, когда девушка, с опаской оглядываясь по сторонам, говорила, что их могут заметить, а в ответ на предупреждение получила «Эбби, сейчас уже вечер, здесь слишком много людей, чтоб нас заметили».
Черт возьми, она была так права, в то время как он глубоко заблуждался. Он резко встает с дивана, запустив одну руку в волосы, стараясь усмирить свой гнев. Он скидывает руку Миллер, когда она пытается положить ее на плечо и отговорить его от самобичевания, отходит в другой угол комнаты, затем к окну, подперев подбородок кулаком. Он проводит ладонью по своему лицу, но движения рваные.
— Эбби, ты понимаешь, что ты должна была мне все рассказать, а не действовать в одиночку? — он разворачивается к ней спиной. — Вместе мы бы что-нибудь придумали. Я бы сам ушел из академии, потому что я виноват в этом, понимаешь?
— Томас, прекрати. Мы оба знали о последствиях, когда впервые поцеловались на пирсе, были согласны со всем. Ради тебя я готова пойти была на такую жертву, потому что люблю… Люблю…
Она с грохотом присаживается на диван, припав к коленям и закрывшись руками. Эбби чувствует, как Уилсон выпрямляет ее и придвигает к себе, заключая в теплые объятья. Он готов прямо сейчас забрать всю ту боль, которую испытывает в данный момент Эбби, но просто не знает как. От осознания того, что ради него она пожертвовала всем, становится тошно, а внутренности готовы вывернуться наружу. И он прямо сейчас испытывает отвращение к самому себе, ведь это он мужчина, он должен был ее оберегать, а не вешать весь балласт на нее. Если бы он только знал, сколько боли и страданий пережила Миллер…
Он пытается ее успокоить, но слова «все будет хорошо» просто не слетают с его уст, так как он понимает, что, черт возьми, ничего не в порядке! Томас лишь крепче прижимает Эбби к себе, целуя в макушку. Ткань его рубашки цвета морского бриза почти впитала все слезы Миллер, а по телу пробегали неприятные мурашки от ее очередного всхлипывания. Нет, так не должно было быть!
— Эбби, — произносит он после долгого молчания. — Прости за то, что так случилось… Это полностью моя вина… Я не должен был в тот вечер так рисковать… Теперь ты осталась без образования и с большими проблемами…
