Рим, лето 1052 года

Эрмезинда Каркассонская отплыла из Кадакеса в Остию, ворота Рима, а затем — в замок Святого Ангела, резиденцию понтифика Виктора II. Ее сопровождал епископ Гийем Бальсарени, а квадратный парус ее корабля был окрашен в цвета графства Жирона, чьи корабли пользовались заслуженной славой самых надежных на всем Средиземном море. Зная, что эти места контролирует Уго де Ампурьяс, возненавидевший ее внука за то, что отверг его дочь, она взяла с собой свиту из нормандцев Роже де Тоэни, чей вид ввергал в трепет любых драчунов, что могли бы встретиться во время путешествия в Италию.

На рассвете третьего дня они прибыли в Кадакес в сопровождении отряда нормандцев. В Кадакесе Эрмезинда и епископ сели в шлюпку с четырьмя гребцами, доставившую их на корабль. Вскоре маленькое судёнышко вплотную подошло к большому; здесь Эрмезинду поместили в огромную плетёную корзину и подняли на палубу. Затем корзину спускали ещё несколько раз, чтобы поднять на борт почтенного священнослужителя и придворных дам Эрмезинды из другой шлюпки. На корабле уже все было готово для того, чтобы со всеми удобствами разместить вдовствующую графиню Жиронскую.

Капитан, старый, испытанный морской волк, уступил ей собственную каюту, а ее дам поместил в соседней. Епископа поселили на корме, в каюте боцмана, а рыцарей эскорта — на нижней палубе. Плавание прошло без происшествий, и уже через несколько дней графиня и ее свита прибыли к месту назначения. Отряд рыцарей под предводительством огромного нормандца подготовил две кареты, готовые доставить ее в замок Святого Ангела. Поездка заняла ещё два дня. При виде громадной крепости с мощными стенами, оснащёнными многосленными зубцами и круглыми башнями, у путешественников дрогнуло сердце — у всех, кроме Эрмезинды, которая лишь невозмутимо взглянула на епископа и своего зятя Роже же Тоэни.

— Что вас так удручает? — спросила она. — Неужели вас так напугала эта груда камней? Если так, то любая скала в моих Пиренеях выглядит куда внушительнее, чем весь этот замок, к тому же скалы созданы самой природой. Не вижу причин трепетать от ужаса.

Едва они прибыли в замок, их с почетом проводили в отведенные апартаменты, а вскоре сообщили, что понтифик примет их немедленно.

Эрмезинда облачилась в лучшие одежды, уделив внимание каждой детали туалета: Его Святейшество должен увидеть перед собой величественную, но скромную и печальную женщину. Она выбрала строгое черное блио, богато расшитое жемчугом, с глухим воротом, закрывающим шею до самого подбородка, рукава, плотно облегаюли запястья. Ее лицо без следа белил выглядело изможденным. Увидев в зеркале свое отражение после этих приготовлений, графиня осталась довольна.

Раздался негромкий стук в дверь.

— Проходите, Гийем, — сказала она.

Епископ тут же предстал перед ней. Едва взглянув на графиню, он и впрямь поверил, что она убита горем.

— Вы готовы, сеньора? — осведомился он.

— Разумеется, епископ. Правда, мой наряд не слишком подходит для балов и приемов.

— Нам пора идти, сеньора. Протокол обязывает прибыть в приемную несколько раньше назначенного понтификом часа.

— Подождите немного, Гийем.

Властным жестом она подозвала одну из придворных дам, и та воткнула ей в волосы чёрный гребень, закрепив им мантилью из серых кружев.

— Как считаете, мой наряд соответствует случаю, Гийем?

— Прекрасно соответствует — благороден и прост. Остался последний штрих: я бы посоветовал вам скрыть лицо. Это будет говорить о вашей скромности и добродетели, что, несомненно, произведет самое лучшее впечатление на понтифика.

— А также даст мне возможность все видеть, самой оставаясь невидимой. Как же вы наивны, епископ! — Эрмезинда хрипло рассмеялась. — Разумеется, в епархии Вик нет необходимости разбираться в тонкостях политики. Идемте, я уже готова.

Удивленный священник последовал за графиней. У дверей комнаты их ожидал монах в сопровождении двух стражников, он пошёл впереди, а стражники следовали чуть поодаль, пока их вели по замку Святого Ангела. Залы, коридоры, бесконечные лестницы сменяли друг друга под зоркими взглядами стражников, следящими за каждым шагом гостей.

После долгих переходов они наконец добрались до палаты кардинала Биларди, камергера замка Святого Ангела и личного секретаря понтифика. Монах перебросился несколькими словами с караульным офицером, а тот, войдя внутрь и посовещавшись с кем-то невидимым, провел гостей в маленький зал, где принимал посетителей кардинал, прежде чем их допускали к Папе. Несмотря на то, что слава о великолепии папской резиденции гремела по всей Европе, Эрмезинду поразили расписные потолки, роскошные гобелены, прекрасные картины и статуи.

В скором времени в дверях появился камергер, торжественный и величественный, в роскошном одеянии с длинными просторными рукавами и поясом из алого бархата. На груди у него висела золотая цепь, украшенная распятием искусной работы. Кардинал шагнул навстречу графине, а епископ побледнел, видя, что она и не думает вставать, словно находится у себя в Жироне и сама принимает рядовых священников своих приходов.

Опытный секретарь был галантен, как истый флорентиец, а потому предпочёл не заметить подобной дерзости, понимая, что не стоит ожидать другого поведения от могущественной каталонской графини, по сути — некоронованной королевы этих земель, вынужденной постоянно встревать в бесконечные дрязги местной знати, в чьих междоусобных конфликтах и родственных связях уже практически невозможно было разобраться. Он поприветствовал графиню с любезностью истинного рыцаря.

— Дорогая графиня, мне неведомо, какие обстоятельства заставили вас посетить нашу обитель, но я рад, что вы почтили Рим своим присутствием.

Графиня, торжественная и загадочная, ответила:

— Мой дорогой Биларди, до сегодняшнего дня я знала о вас лишь понаслышке, со слов моего верного слуги Гийема де Бальсарени. И теперь с уверенностью могу сказать, что камергер Его Святейшества — истинный кабальеро, которому не стыдно было бы поручить миссию посла в любом европейском государстве.

Эрмезинда применила старую уловку — польстила камергеру. Всем известно, как чувствительны люди к лести, не исключая и тех, кто посвятил жизнь служению церкви. Но Биларди сразу ее раскусил.

— Сеньора, я прекрасно знаю, что человек может прожить тридцать дней без еды, три — без воды, но даже дня не может провести без лести, в особенности это касается большинства духовных лиц Рима, которые, увы, тоже не чужды мирской суеты. Но я оценил вашу любезность. И все же скажите, графиня, чем мы обязаны чести вашего визита?

— С трудом верится, чтобы кардинал-камергер не был осведомлен о содержании писем, которые Его Святейшество через своих слуг рассылает по всему христианскому миру.

Гийем встревожился. Биларди, могущественный и опасный секретарь понтифика, не привык к подобной откровенности.

— Сеньора, для каждого случая у Папы имеется отдельный канал связи.

— Вряд ли он лично ведет всю корреспонденцию. Понтифик уведомил меня о событии чрезвычайной важности, и вот я здесь, чтобы всё уладить, насколько это возможно. Мне бы не хотелось пересказывать дважды одну и ту же историю, и потому вам лучше присутствовать при моей беседе с Его Святейшеством, поскольку ваш совет может оказаться полезен как для Папы, так и для меня, несчастной вдовы.

Биларди на миг задумался. Никто за всю его долгую службу при понтифике не смел высказываться столь прямо и решительно, минуя все церемониальные лабиринты и иносказания, на которые не скупились посланники всех королевств Европы, посещающие Папу.

— Ну что ж, графиня, если таково ваше желание... Мне было бы интересно узнать подробности барселонской истории с точки зрения политики, чтобы уже затем пересказать Его Святейшеству ее суть и не тратить время на пустяки. Поймите, Его Святейшеству приходится принимать до двадцати посетителей в день, а потому я стараюсь заранее его информировать его.