— Руфь, что ты здесь делаешь? Зачем надоедаешь нашему гостю?

— Ничего, отец. Гость рассказывал мне о своем замечательном путешествии, а я старалась его развлечь, чтобы не скучал в ваше отсутствие. Но я уже ухожу. Вы правда не желаете еще лимонаду? — спросила она, подняв графин.

— Наш гость больше ничего не желает, а единственное, чего желаю я — чтобы ты немедленно удалилась, — отчеканил еврей.

Грациозно присев, девочка удалилась.

— Простите ее, — сказал Барух. — Она ещё слишком молода, ветер в голове, и многих вещей она просто не понимает.

— Она очаровательное создание. Думаю, вам не составит труда найти для нее хорошего мужа.

— Ох, боюсь, что из всех трех моих дочерей именно для этой труднее всего будет найти человека, за которого она согласилась бы выйти замуж. Старшая дочь в будущем году выходит за одного замечательного парня из Бесалу, его отец владеет банями в нескольких городах. Вторая помолвлена со старшим сыном раввина Шемуэла Меламеда — мы уже договорились о свадьбе. Но боюсь, что младшая отвергнет любого жениха, которого найдем мы с ее матерью. И я уверен, если никто так и не придется ей по душе, в конце концов она останется в одиночестве.

Обязанности падре Льобета были очерчены четко и ясно. Каждое утро священник являлся в замок и служил мессу в личной часовне графини, потом исповедовал ее и отпускал грехи, в которых она пожелала признаться. Лишь если бы из Рима пришёл страшный вердикт об отлучении, он мог бы перестать это делать, ведь особа, отлученная от церкви, не может участвовать в священных таинствах. Тем не менее, его совесть говорила иное.

Свою новую должность священник получил после смерти предшественника. Когда епископ назначил его на этот пост, Льобету хотелось отказаться, поскольку жизненный опыт советовал держаться подальше от сильных мира сего, ведь от них не приходится ждать ничего кроме неприятностей. Кое-кто, разумеется, обрадовался бы подобному назначению, видя в нем неограниченные возможности для собственного благоденствия и процветания, но только не падре Льобет.

Однако отказаться от этого назначения он не мог. Конечно, он не считал, что Альмодис появилась в Барселоне подобающим образом, но сколь бы ни были оскорблены его христианские чувства, стоило познакомиться с этой женщиной, он понял — она окажется гораздо полезнее для графства, нежели отвергнутая Бланка де Ампурьяс, если, конечно, помочь ей избежать отлучения. Ему уже успели рассказать, как мужественно она держалась во время нападения пиратов. Хотя эта история передавалась из уст в уста, он решил узнать обо всем от очевидцев, а потому на правах старого друга встретился с Жильбером д'Эструком, возглавлявшим дерзкую вылазку, и тот подробно рассказал обо всех событиях той ночи в бухте Монжуа. Старого воина покорила отвага графини, и с этой минуты он стал относиться к ней с искренним восхищением и симпатией.

Вставал падре Льобет еще до рассвета. После утренней молитвы он отправлялся во дворец, и в графской часовне дожидался на скамье в исповедальне встречи с единственной прихожанкой. Она неизменно являлась точно в срок в сопровождении придворных дам и уродца-карлика по прозвищу Дельфин, который, очевидно, пользовался ее безграничным доверием. Исповеди скорее были похожи на обычные разговоры, поскольку с первого дня Льобет занял четкую позицию.

— Видите ли, сеньора, — сказал он тогда. — И мне, и вам прекрасно известно, что вы живете во грехе, не стыдясь своих подданных. Я знаю, что мое решение может иметь для меня самые печальные последствия, но тем не менее, не смогу отпустить вам грехи, если вы не раскаетесь и не измените своего поведения. Насколько мне известно, вы не собираетесь выполнять условия, необходимые для святого причастия, так что попрошу вас встать с колен. До тех пор, пока в Риме не расторгнут ваш предыдущий брак — а это, по-видимому, вполне возможно, поскольку два предыдущих растроргли — и пока вас не свяжут с графом узы священного таинства, если, конечно, он тоже получит развод, ни о каком отпущении грехов не может быть и речи. А если вы не согласны, можете отправить меня восвояси и пригласить более сговорчивого священника, он, несомненно, подарит вашей душе желанный покой.

Гордый ответ графини удивил падре Льобета.

— Прежде всего, с сегодняшнего дня мы будем сидеть на соседних скамьях, на одной и той же высоте, ведь раз я не достойна получить отпущения грехов, то графине Барселонской не к лицу опускаться на колени перед простым священником. Останетесь вы моим духовником или нет, решать буду я, даже сам граф Барселонский не считает себя вправе вмешиваться в мои личные дела. Кроме того, с той минуты, как я избрала вас моим духовным наставником, я не желаю слышать от вас ни слова фальши, мне претит лесть, на которую часто столь падки сильные мира сего. Мне нравится ваша честность и прямота, и надеюсь, со временем вы станете моим другом.

Разговоры с графиней, равно как и беседы с Барухом Бенвенистом, оказывали благотворное действие на разум падре Льобета. Выслушивая остроумные реплики и придумывая убедительные доводы, бывший воин с каждым днем становился все больше похожим на ученого архидьякона. И теперь ему вспомнился самый неопровержимый аргумент Альмодис относительно ее грехов.

— Меня одолевают кое-какие сомнения, — призналась она. — Хочу спросить у вас совета.

— Я вас слушаю, графиня.

— Понимаю, вы не можете отпустить мне этот грех, но я даже помыслить не могу о том, чтобы расстаться с Рамоном. Но в то же время мне не дает покоя иной грех. Мне пришлось убить человека. Можете ли вы отпустить мне этот грех, из-за которого Христос и впрямь должен меня отвергнуть, оставив неотпущенным тот, в котором обвиняет меня Святая Церковь, хотя я сама не чувствую ни малейшей вины?

— Сеньора, таинство исповеди — это не ярмарка, где можно поменять один товар на другой. какой больше понравится. Грех есть грех, нельзя отпускать одни грехи в обмен на другие. Таинство исповеди имеет свои правила, и мы не можем подгонять их под свои убеждения, как платье по фигуре.

— Но ведь сам Господь сказал: «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся». Так отчего же вам, оставив на моей совести один грех, не отпустить все остальные, в том числе и тот, что действительно беспощадно терзает мою совесть? Если со мной что-то случится, я так и скажу там, наверху: пусть за этот грех отвечают те, кто в первый раз выдал меня замуж без моего согласия, а во второй — отдал в жены старику, принеся в жертву интересам государства. Неужели женщина не имеет права сама распоряжаться судьбой, а должна лишь служить удобствам мужчин?

— Сеньора, я всего лишь скромный священник, не моего ума дело вмешиваться в вопросы большой политики. Но если каждая принцесса или высокородная сеньора начнёт по своему капризу рвать священные узы, потому что ее, видите ли, не устраивает спутник жизни, весь христианский мир обрушится, как замок из песка.

— Но поймите, наконец, это моя жизнь, и она у меня одна, а я не создана для того, чтобы удержать на своих хрупких плечах все царства этого мира. Когда на моей могиле установят надгробие с надписью «Здесь лежит Альмодис», мой путь через эту юдоль печали будет наконец-то завершен, а дальнейший, надеюсь, станет более приятным. Свою долю слез я уже выплакала.

Ее доводы оказались столь неопровержимы, что священник не нашелся с ответом.

В конечном счете, графиня почти всегда сводила разговор к вопросу наследования и требовала, чтобы священник высказал свое мнение по этому поводу — как частное лицо.

— Но позвольте, мой добрый каноник, я говорю о том, что лучше для нашего графства с точки зрения политической целесообразности. Предположим, из Рима придет вердикт о расторжении наших предыдущих браков, и нас с графом Барселонским признают мужем и женой. При этом наследником является Педро Рамон, как старший сын моего мужа. Не будем брать в расчет мое личное мнение, оно едва ли может быть объективным, а потому не стоит и ломаного гроша. Но неужели вы считаете, что он достоин править только потому, что родился первым? Если бы я дала Барселоне другого наследника, неужели было бы несправедливо, если бы граф в интересах графства и своих подданных передал власть более достойному?