— Как вы думаете, каким ядом его отравили? — спросил Омар.

На этот раз ответил Жофре.

— Во многих местах жители добывают яд из пауков и скорпионов и смазывают им наконечники стрел; я уверен, нож был смазан похожим ядом. У нас в Испании тоже водится ядовитый паук под названием «чёрная вдова». Яд этого паука может привести к самым печальным последствиям. Мне рассказывал о нем Эудальд; когда он был солдатом, ему доводилось встречаться с этими пауками.

Голос Марти прозвучал еле слышно.

— Дайте мне отдохнуть, друзья. Если я не умру этой ночью, завтра с утра я должен быть в городской ратуше. Дело не терпит отлагательств...

Марти занял свидетельское место и ответил на вопрос секретаря:

— Уважаемые сеньоры судьи, сиятельнейшие советники, прошу простить мне опоздание. Сегодня на рассвете на меня напали и ранили у дверей Пиа-Альмонии. Человек, чья рука нанесла мне эту рану, ныне пребывает в ином мире, а тот, по чьему наущению он это сделал, я уверен, уже давно находится на пути к собственной гибели.

Слова гражданина Барбани были встречены возмущенным шумом. Все взгляды теперь были прикованы к казначею. Тот побледнел и изумленно вытаращил глаза, он явно не ожидал увидеть здесь Марти и услышать эти слова. Тем не менее, ему удалось взять себя в руки и сделать вид, будто случившееся не имеет к нему никакого отношения.

Судья Фредерик Фортуни поднялся и, ударив молотком по столу, потребовал тишины.

— Итак, мы открываем слушание, — объявил он. — Прошу всех встать перед лицом высокородных графа и графини Барселоны, Жироны и Осоны, Рамона Беренгера и Альмодис де ла Марш!

Множество каблуков застучало по деревянным ступеням трибун.

Когда все присутствующие поднялись и обнажили головы, в зал торжественно и величаво вошла графская чета и проследовала к своим тронам. Рамон Беренгер был в алой тунике с золотым шитьем, карминного цвета чулках и мантии, отороченной горностаем. На голове у него сияла графская корона с верхом из красного бархата. Альмодис блистала в изумрудно-зеленом платье с жемчужно-серыми рукавами и серебристым поясом, который охватывал ее бедра, подчеркивая великолепную фигуру. Ее голову также украшала графская корона, зубцы которой венчали маленькие жемчужины. Устроившись на троне, граф слегка кивнул головой, разрешая открыть litis honoris.

Судья Фортуни продолжил:

— Сиятельнейшие и высокочтимые граф и графиня, светлейшие члены курии комитис, высокородные кабальеро, духовные лица и граждане Барселоны! Мы начинаем litis, возбужденный гражданином Марти Барбани против сиятельнейшего Берната Монкузи-и-Палау. Прошу всех занять места и соблюдать тишину.

Под шуршание юбок и бряцание оружия дворяне, духовенство и простые горожане уселись, и в зале воцарилась полная тишина.

Судья Фредерик Фортуни уступил место Эусебию Видиэйе, исполнявшему обязанности секретаря, и тот, устроившись за судейским столом, взял слово.

— Встаньте и займите свидетельское место, — потребовал он.

Марти поднялся и направился к кафедре.

— Имейте в виду, истец, что по правилам, определяющим этот вид разбирательств, может быть затронута лишь честь участников, однако их не судят по общим законам графства. Лишь в том случае, если одна из сторон позволит себе лжесвидетельство, граф вправе вынести приговор. Мы здесь для того, чтобы советовать и направлять, а не судить. Свидетели же имеют право лишь подтверждать факты, но не намерения участников.

После этих слов судья вызвал обоих противников, чтобы они в присутствии епископа произнесли слова присяги.

Епископ вошел в зал через дальний вход в сопровождении старшего нотариуса Гийема де Вальдерибеса; медленно и торжественно он направился в сторону судебного стола, держа в правой руке распятие, а в левой — Библию.

Секретарь тем временем вызвал обоих противников. Они поднялись с кресел и направились к свидетельским местам.

Теперь к публике обратился Гийем де Вальдерибес. Многие из присутствующих не знали правил этой церемонии.

— Уважаемые сеньоры, это litis honoris. Прежде всего, оба почтенных гражданина принесут клятву говорить только правду, и с этой минуты любая сказанная ими ложь будет считаться преступлением. Это единственная форма судебного разбирательства, возможная в данном случае, поскольку граждане Барселоны, если они не принадлежат к дворянскому сословию, не имеют права возбуждать судебных дел против графских служащих. Я, как главный нотариус, объявляю слушание открытым и, если один из них будет признан лишенным чести, граф лично присудит ему наказание.

После этих слов он вызвал Берната Монкузи, и тот, напыщенный и самодовольный, приблизился к столу.

— Положите руку на Библию, сеньор, и повторяйте за мной: «Я, Бернат Монкузи, советник по финансовым делам графства Барселонского и главный казначей, клянусь честью отвечать на все вопросы только правду и ничего, кроме правды. Если я это сделаю, пусть вознаградит меня Господь, если же нет — пусть Он или мой сеньор, Рамон Беренгер, граф Барселонский, меня накажет».

Повторив присягу, советник поставил подпись в книге, которую протянул ему главный нотариус, и вернулся на своё место. После этого то же самое сделал Марти Барбани. Заседание началось.

Как только противники заняли отведённые места, судья Фредерик Фортуни открыл заседание.

— Слово предоставляется истцу. Прошу вас, подойдите к судейскому столу и изложите суть ваших обвинений.

Марти поднялся с таким трудом, что судья решил снова вмешаться:

— Учитывая ваше состояние, если вы желаете давать показания сидя, вы можете это сделать.

— Я предпочитаю делать это стоя, — ответил Марти.

— В таком случае, начинайте.

— Я, Марти Барбани де Монгри, гражданин свободной Барселоны, обвиняю казначея Берната Монкузи в следующих преступлениях: во— первых, в том, что он ослепил и отрезал язык одной из моих служанок, чего не имел права делать; во— вторых, в поджоге моего имения, повлёкшем за собой гибель моей матери, Эммы де Монгри, и слуги Матеу Кафареля. И в-третьих, в смерти его падчерицы, Лайи Бетанкур, которая, как вам известно, покончила с собой, а довёл ее до столь ужасного поступка не кто иной, как отчим.

В зале воцарилось гробовое молчание; можно было даже расслышать шелест упавшего на пол пергамента.

Наконец, заговорил главный судья Понс Бонфий.

— Прошу вас обьяснить все по порядку. Начнём с первого обвинения.

— Хорошо. Я познакомился с Лайей Бетанкур на невольничьем рынке вскоре после моего приезда в Барселону. Там продавали с аукциона одну рабыню из Бокерии по имени Аиша, и мы оба, Лайя и я, захотели ее купить. Падчерица советника показалась мне самым очаровательным созданием, какое я когда-либо встречал в жизни, и я влюбился в неё с первого взгляда. В скором времени я собирался отправиться в далекое путешествие. Зная, что Аиша прекрасно поёт и играет на музыкальных инструментах, я решил этим воспользоваться и предложил ей во время моего отсутствия развлекать мою возлюбленную Лайю своим искусством. В это же время я попросил у отчима Лайи ее руки. Он ответил, что я могу на это рассчитывать, лишь если стану гражданином Барселоны, предупредил, что это весьма непросто, но пообещал содействие. Когда же я вернулся из путешествия, он сказал, что Аиша умерла от чумы. После смерти Лайи, о которой я подробно расскажу чуть позже, некая особа сообщила мне, что Аишу содержат как узницу в усадьбе близ Таррасы. Я отправился туда, чтобы освободить ее. Оказалось, что ее действительно держат под замком в подземелье. Она была в ужасном состоянии. Ее ослепили и отрезали язык.

Напряжение в зале все нарастало; зрители с опаской посматривали друг на друга, гадая, сочувствует ли сосед обвинителю или же, напротив, осуждает.

Голос главного судьи нарушил молчание.