— Мой король тоже понес большие убытки и готов с честью возместить ваши. Полагаю, сеньор, предложенная мною сумма вполне справедлива. Произошедшее весьма скверно для всех нас, но увы, так сложились обстоятельства.

— Не по моей вине, — настаивал граф.

— В таком случае, чего же вы хотите?

— Тридцать тысяч мараведи, только такая сумма возместит убытки. По справедливости, платить должен тот, по чьей вине кампания провалилась.

Лицо посла слегка побледнело.

— У меня нет таких средств, — заявил он.

— Мне достаточно слова вашего короля, — ответил граф. — Я буду ждать в Барселоне, когда мне доставят оговоренную сумму.

— Ни один суд не признает законными ваши претензии, — возразил посол. — Запрошенная сумма чрезмерна, не может быть даже речи о ее выплате.

— Могу вас понять, но ни вам, ни вашему королю не приходится платить шести тысячам солдат.

— Я не вправе решать столь сложные вопросы, но, зная моего короля, уверен, что едва ли он согласится выплатить настолько огромную сумму.

— В таком случае, нам придется смириться с тем, что Марсаль де Сан-Жауме останется в Севилье заложником Аль-Мутамида.

Абенамар понял намёк и изменился в лице.

— То есть, вы намекаете, что принц ар-Рашид останется в Барселоне?

— Я не намекаю, а говорю прямо, господин посол. И обращаться с ним будут так же, как вы будете обращаться с моим зятем, от вас зависит, станет ли жизнь вашего принца адом или раем.

— Но ар-Рашид — наследный принц.

— А Марсаль мне почти как брат. Итак, чтобы вы знали: через неделю мы сворачиваем лагерь и будем с нетерпением ждать вас в Барселоне, чтобы вновь оказать те же почести, как в тот день, когда вы прибыли просить нас о помощи.

Бернат Монкузи вернулся из неудачного похода на Мурсию в самом скверном настроении. Он не был военным, ненавидел всяческие походные неудобства, дела в его отсутствие шли вкривь и вкось, а возможности нагреть руки и набить карманы у него в последнее время не возникло. Хорошо хоть он обратил на себя внимание во время переговоров, укрепив таким образом позицию правой руки графа в экономических вопросах. Дома его также ждали недобрые вести. Как всегда, слухи бежали впереди гонца: еще до того, как Монкузи переступил порог своего дома, он уже знал о нападении на Таррасу, но желал узнать обо всех деталях и последствиях этого происшествия из первых рук, а потому вызвал к себе в кабинет бывшего алькальда, а ныне просто управляющего, Фабио де Кларамунта.

Конрад Бруфау, имевший несчастье сообщить ему эту неприятную новость, теперь доложил о приходе управляющего. Он был хорошим работником, умевшим при необходимости отвлечь своего патрона от нежелательных мыслей, благодаря чему, собственно говоря, и задержался на этом месте значительно дольше многих предшественников, которые не выказывали патрону должного уважения, зато не упускали случая высказать собственное мнение, что, как известно, никому не нравится.

— Дон Фабио де Кларамунт ожидает в приёмной, — сообщил он.

— Пусть войдёт, Конрад.

Секретарь удалился, и в кабинет вошёл приземистый человек.

— Доброго вам вечера, Кларамунт, — поприветствовал его Монкузи.

— И вам того же, сеньор.

— Проходите и располагайтесь.

Как только вошедший сел, Бернат Монкузи, неторопливо собрав бумаги, сложил руки на животе и выжидающе уставился на посетителя.

— Моих ушей достигли дурные вести, Фабио. Я желаю услышать из ваших уст, что там произошло, а также ваше мнение на этот счёт.

— Пока я ожидал в приемной, я поговорил с сеньором Бруфау, и он сказал, что вы уже в курсе, а потому не хотелось бы отнимать ваше время, повторяя уже известные факты. Буду краток. Это произошло в последнюю пятницу прошлого месяца.

Кларамунту потребовалось немало времени, чтобы рассказать своему хозяину о событиях той ночи, когда была освобождена рабыня.

— Я так понимаю, что вы плохо охраняли дом, — заметил Монкузи.

— Возможно, и так, сеньор, — не стал спорить управляющий. — Но не забывайте, что Тарраса — не более чем укрепленный дом, хоть и окруженный стеной, а я — всего лишь сборщик налогов. Мы всегда жили в мире с соседями, и за все эти годы ни разу не случалось ничего из ряда вон выходящего.

— Это не оправдывает вашей халатности.

— Вы можете обвинять в халатности офицера, стоящего во главе гарнизона, — возразил Кларамунт. — Как вы сами знаете, охрана усадьбы не входит в мои обязанности. Я уже много лет перестал быть алькальдом. Так или иначе, я уже наказал начальника стражи за беспечность.

Бернат Монкузи, казалось, пропустил мимо ушей упоминание о проступке начальника стражи, гораздо больше его интересовали другое.

— Вы кого-нибудь узнали? — спросил он.

— Ночь была темная, я не смог их толком разглядеть. Я даже сам удивился, что они ничего не взяли, ничего не порушили и не пролили ни единой капли крови. Они могли бы и не представляться, но их предводитель даже не подумал скрывать свое имя.

— И как же он представился?

— Он представился как Марти Барбани де Монгри и назвался вашим хорошим знакомым.

При звуке этого имени на красном лице советника выступили крупные капли пота. Задыхаясь от гнева, он еле выговорил:

— Продолжайте.

— Их было то ли пятнадцать, то ли двадцать человек, а командовал ими какой-то здоровенный тип. Он, видимо, и задумал это нападение.

— И что же дальше?

— А дальше, сеньор, они потребовали открыть камеру рабыни, но, прежде чем вывести ее оттуда, удостоверились, что эта женщина именно та, а затем показали мне нотариально заверенный документ, согласно которому несколько лет назад ей была дана вольная, а в доказательство того, что это та самая рабыня, показали мне четырехлистник, выжженный под ее левой подмышкой.

— Так вы говорите, она получила вольную? — встревожился советник.

— Именно так.

— И что же было дальше?

— Они потребовали, чтобы я дал ей какую-нибудь одежду, я принес им кое-что из гардероба моей жены. Затем они все уехали, предупредив, чтобы никто не вздумал их преследовать, иначе нам не поздоровится.

— И это все?

— Да, это все.

Немного помолчав, Бернат Монкузи встал и принялся вышагивать взад-вперед по кабинету.

Неожиданно он повернулся к посетителю.

— Как вы сами понимаете, вам не удастся выйти сухим из воды, — произнес он. — Хотя, благодаря вашей необъяснимой отставке с поста алькальда, вы и впрямь не несете ответственности за охрану Таррасы, вы, как должностное лицо, не оправдали оказанного вам доверия. Думаю, вы понимаете, что должны понести наказание.

Управляющий спокойно ответил:

— Охрана вашей собственности не входит в мои обязанности. Особенно если вспомнить, что я уже давно собирался подать в отставку, поскольку наши с вами представления о справедливости слишком различаются, а ваши приказы идут вразрез с моими христианскими чувствами.

— Никто не имеет права нарушать законы, а наш закон гласит, что управляющий должен выполнять приказы своего сеньора.

— Простите, но я считаю иначе. Я считаю, что совесть человека выше любых законов, а моя совесть не позволяет мне спокойно смотреть, когда человеку выкалывают глаза и отрезают язык. Что же касается обязанности выполнять приказы сеньора — не забывайте, что я не ваш слуга. Я свободный человек и вправе иметь собственное мнение.

— В таком случае вы уволены! За последствия будете отвечать сами.

— В этом нет необходимости, — сухо ответил управляющий. — Прежде чем прийти сюда, я подумал, что должен вернуть вам ключи от Таррасы.

С этими словами, бросив на стол связку ключей от усадьбы, Фабио де Кларамунт покинул кабинет.

Несколько месяцев Аиша медленно приходила в себя после долгих лет, проведенных в аду. Лекарь Галеви, каждое утро ее навещавший, от души восхищался крепостью ее здоровья и силой духа. Едва ли кто другой смог бы выжить в столь нечеловеческих условиях, в многолетнем одиночестве, слепой и немой. Единственным человеком, навещавшим ее все эти годы, был тюремщик, приносивший ей протертый суп на обед. Очевидно, Бернат Монкузи не хотел, чтобы она умерла, напротив, он желал, чтобы она продолжала жить и мучиться. Когда Марти рассказал ей об ужасной гибели Лайи, слезы градом покатились из пустых глазниц Аиши, а из горла вырвался мучительный стон.