— Мудрое решение.

Марти прекрасно осознавал, что в эту минуту все его будущее висит на волоске.

— Итак, молодой человек, когда вы собираетесь отплывать?

— Через пару месяцев.

Советник поднялся со стула.

— Ну что ж, если вам больше ничего не нужно...

Сердце Марти едва не выскочило из груди.

— Видите ли, сеньор, — начал он. — Вы оказали мне честь своим доверием и даже несколько раз приглашали в свой дом на обед, и теперь я хотел бы ответить вам такой же любезностью, послав вашей дочери подарок в знак моего к ней уважения и восхищения.

Советник мгновенно изменился в лице.

— Я вас слушаю, — сухо произнёс он.

— Впервые я встретил вашу дочь вовсе не в вашем доме.

— А где же тогда? — осведомился Монкузи со смесью недоверия и любопытства.

— Уже довольно давно, на невольничьем рынке, куда я пришёл купить слуг.

— И что же?

— В тот день, повинуясь минутному капризу, я купил одну мусульманку, непревзойденную певицу, которая помогала мне коротать время долгими летними вечерами.

— И какое это имеет отношение к нам?

— Дело в том, что с тех пор ваша дочь обижена на меня, поскольку тоже хотела купить Аишу — так зовут эту рабыню — но в конце концов я дал большую цену.

— Продолжайте.

— И вот я подумал, что, поскольку надолго уезжаю, а также в знак признательности вам, будет лучше, если Аиша теперь поможет коротать вечера вашей дочери, ведь сам я все равно долго не смогу пользоваться ее услугами. Жаль, если исключительный талант, доставляющий столько радости, пропадет впустую.

Бернат Монкузи ненадолго задумался; это минутное молчание показалось Марти вечностью. Наконец, советник снова заговорил — медленно и отчетливо:

— Дорогой юноша! Наша дружба уже принесла нам обоим большие выгоды, и мне бы хотелось, чтобы эти отношения и дальше оставались столь же теплыми и приятными. Да вы и сами в этом заинтересованы. А посему вынужден вам сказать, что моя дочь — или, вернее, падчерица, поскольку в свое время я женился на ее овдовевшей матери, смысл всей моей жизни. Я знаю, что рано или поздно придется выдать ее замуж, если она, конечно, не захочет уйти в монастырь, чему я был бы только рад. Я, конечно, принимаю ваше предложение, но при этом не желаю, чтобы вы питали какие-то надежды в отношении моей дочери. Вы не лишены достоинств, но не гражданин Барселоны, чего, как вы знаете, крайне сложно добиться, а потому не можете претендовать на ее руку. Я ясно выразился?

— Вполне, сеньор.

— Может, я и не благородный дворянин, — продолжал Монкузи, — и нынешнего высокого положения достиг ценой многолетних усилий, но я полноправный гражданин Барселоны, а это не многим ниже, чем дворянский герб. Барселона — единственный город на Средиземном море, чье гражданство дает такие привилегии. Я пользуюсь личным доверием графа, служение которому всегда было целью моей жизни. Сами понимаете, какой-то выскочка не может даже мечтать о Лайе. Я рассчитываю выдать ее замуж за человека, по меньшей мере равного ей по положению, и, к величайшему моему сожалению, поскольку вы мне симпатичны, это не вы.

Марти почувствовал, что сердце его вот-вот разорвется от боли, но комплимент его прибодрил.

— Я это понимаю, — ответил он, — но не сочтите за дерзость, во имя нашей дружбы, признаюсь вам, я готов положить жизнь, чтобы заслужить то звание, которого сумели добиться вы, и тогда, став полноправным гражданином, попрошу у вас ее руки.

— Ну что ж, попытайтесь. Это ваше право. Но должен предупредить: путь долгий и трудный, к тому же крайне маловероятно, что вы добьетесь успеха. Для этого нужны могущественные покровители, а вы — всего лишь новичок, пусть даже решительный и мужественный, чем вы мне особенно симпатичны. Но одно дело — оказать вам покровительство, на которое вы всегда можете рассчитывать, и совсем другое — породниться с вами. Так что, во имя нашей дружбы, я бы посоветовал вам направить усилия на процветание нашего дела. Вот увидите, со временем юношеские страсти утихнут сами собой.

— Я благодарен вам за совет, — ответил Марти, обиженный снисходительным тоном собеседника, — но не забывайте, я человек упорный, и не имеет значения, в какой области добиваться успеха. И потому скажу прямо: я готов сделать все, чтобы стать достойным руки вашей падчерицы.

Голос Берната Монкузи эхом разнесся по комнате.

— Уж поверьте, пока вы не добьетесь гражданства, мое решение останется неизменным.

— Я так понимаю, что вы согласны принять мой подарок? — спросил Марти.

— Разумеется, — со вздохом сдался советник. — А сейчас... Позвольте поблагодарить вас, что так передали мою долю заблаговременно. От всего сердца желаю вам благополучного плавания.

Марти, понимая, что говорить больше не о чем, поднялся с кресла.

— Да пребудет с вами Бог, советник, — сказал он.

Молодой человек взял плащ и сумку и покинул кабинет человека, от расположения которого зависело все его будущее, и с каждым днём внушающего ему всё большую неприязнь.

Граф Понс III Тулузский держал совет с Робером де Суриньяном и аббатом Сен-Жени. Граф возлежал на простом ложе, с целой горой подушек под правой ногой — он страдал от очередного приступа подагры. В большом камине пылали крупные поленья, которые усердно подкладывал в огонь шут Батистон по прозвищу Коротконогий, внимательно прислушиваясь по своей давней привычке к разговору хозяина с его советником и монахом.

— Здесь нечего даже и думать. Парочка вступила в позорный сговор в тот самый день, когда он бесстыдно злоупотребил моим гостеприимством, а вся эта история в лесу Сериньяк была всего лишь комедией для моих людей, чтобы они не стали защищать графиню.

— Да, пожалуй, — протянул Робер де Суриньян. — Если бы графиню захватили обычные разбойники, они бы уже давно потребовали выкуп.

И тут вмешался аббат Сен-Жени:

— Я говорил вам об этом еще прошлым летом, когда обратил внимание на странное поведение графини. Помните, что вы тогда сказали? Что у меня старческое слабоумие, и мне мерещатся призраки. К счастью, чутье заставило меня поставить в известность Его Святейшество, чтобы церковь приняла меры. Прелюбодеяние — более чем серьезный проступок для любого христианина, а уж если речь идет о властителях — и вовсе немыслимое дело.

— Я весьма благодарен вам за это, — ответил граф. — Сказать по правде, я никогда не верил, что моя супруга способна на измену. С возрастом я стал слишком доверчив, но клянусь Богом, эта парочка дорого заплатит за поруганную честь Тулузы.

— Сеньор, эти негодяи подло обманули ваше доверие, — сказал Суриньян. — Если бы вы присутствовали в тот день за ужином, то, возможно, почуяли бы, что дело нечисто.

— Сейчас уже поздно сожалеть, — ответил граф. — Теперь нужно подумать, как выбраться из этой позорной ситуации с наименьшими потерями. Если не принять срочных мер, я стану посмешищем всей Септимании. Аббат, немедленно позовите писца, я продиктую письмо к понтифику и как можно скорее отправлю гонца в замок Святого Ангела.

Советник с аббатом ушли, и в комнате остались лишь двое: покинутый супругой граф и шут, который пользовался его доверием и умел развеселить.

— А ты, Батистон, не заметил ничего странного той ночью? — спросил граф. — Или, может быть, шут графини о чем-то проговорился?

— Дельфин мне, конечно, друг, но прежде всего он — верный пёс своей госпожи. Он ни за что ее не выдаст. Но все же, сеньор, с вашего позволения, сейчас, когда никто нас не слышит, я могу сказать вам нечто утешительное.

— Говори, Коротконогий.

— Там, где я родился, существует поговорка...

— Кончай тянуть кота за хвост, — рассердился граф. — Говори, коли уж начал.

— Короче, у нас говорят так: «Повезло рогоносцу — жена другому досталась». Так что я думаю, сеньор, стоит переложить эту ходячую головную боль на графа Барселонского: пусть теперь он с ней мучается.