Истошный крик Берната разорвал тишину.

— Что же вы стоите? Сделайте же хоть что-нибудь, Бога ради!

— Я всего лишь скромный лекарь-еврей, а не Господь Бог, — ответил Галеви.

Монкузи хотел что-то ответить, но тут раздался властный голос Льобета, и ему невольно пришлось замолчать.

— Не вам говорить о Боге. Порой он призывает нас нежданно, и тогда перед нами открывается вечность. Адское пламя не ведает различия между бедным и богатым. Не забывайте, что после окончания игры пешка и король отправляются в одну и ту же коробку.

Мгновение советник прожигал священника ненавидящим взглядом, затем молча отвернулся.

Все это время Марти стоял на коленях перед девушкой, не видя ничего вокруг, кроме изможденного лица Лайи, которое теперь казалось умиротворенным. Неожиданно глаза ее вновь открылись, а губы прошептали:

— Я не хочу уходить, не попросив прощения... за то безмерное зло, которое причинила... вам... Аише... Если вы сможете меня простить, поцелуйте меня... я не хочу брать в последний путь ничего, кроме вашего поцелуя...

Марти со слезами на глазах склонился над девушкой и прикоснулся губами к ее устам. Лицо ее озарила безмятежная улыбка, и жизнь угасла, словно огонек свечи.

Барселона, начало 1057 года

Дельфин даже представить не мог, что жизнь во дворце окажется настолько трудной. Жизнь при Барселонском дворе значительно отличалась от тулузской. Верных сторонников у графини Альмодис было не так много: во-первых, он сам и донья Лионор, прибывшие вместе с ней из Тулузы; во-вторых, две ее придворные дамы, донья Бригида и донья Барбара, а также няня Хильда, с первых дней приставленные к ней супругом; в-третьих, отряд верных рыцарей, похитивших ее из Тулузы, духовник Эудальд Льобет и несколько придворных блюдолизов, ищущих ее благосклонности — подобные личности всегда кружат возле сильных мира сего, стараясь продать свою верность подороже.

А вот противники были куда серьезнее. Это и знатные барселонские семейства, родственники покойной Изабеллы и сторонники отвергнутой Бланки де Ампурьяс, а также все те, кто думал о будущем и связывал надежды с наследником, старшим сыном графа Педро Рамоном, личностью весьма буйного и несдержанного нрава, даже не скрывающего своей неприязни к жене своего отца. Ссоры между ними не стихали ни на минуту, вспыхивая по самым ничтожным поводам — из-за новой лошади, из-за дорогого подарка кому-то из дворян, из-за протокола очередного дворцового мероприятия... Граф снова оказался между молотом и наковальней и пытался хоть как-то соотнести требования сына и претензии графини, сохранив шаткий мир во дворце и не утратив собственного авторитета.

К счастью, карлик обладал удивительно способностью в нужное время становиться невидимым и, за исключением тех минут, когда хозяйке требовалось его присутствие, старался не привлекать к себе внимания. И теперь, скорее почувствовав приближение графа, чем услышав его шаги в коридоре, он попросил разрешения удалиться.

— Госпожа, если я вам не нужен, пойду покормлю голубей.

— Какая муха тебя укусила, Дельфин? — спросила Альмодис. — Ты никогда мне не лгал. Почему ты не хочешь прочитать конец истории, которую начал вчера?

— Сеньора, вот-вот прибудет граф.

Хотя графиня много раз сталкивалась с удивительными способностями шута, она искренне восхищалась каждый раз, когда он сообщал что-то новое.

— Не понимаю, с чего ты это взял? Лично я не слышала, чтобы он подъехал.

— Просто его уши намного ближе к земле, чем ваши, сеньора.

Это шутливое замечание бросила донья Лионор, сидевшая здесь же вместе с Барбарой за маленькой прялкой, перематывая шерстяную пряжу.

В эту минуту в коридоре послышались голоса.

Без всякого предупреждения дверь распахнулась, и в покои графини шагнула внушительная фигура Рамона Беренгера I. Отложив пяльцы, графиня велела своим приближенным:

— Оставьте нас.

Лионор, Барбара и Дельфин тут же встали и молча вышли из комнаты.

Рамон по-прежнему был без ума от жены. Даже со временем его страсть не утихла. За пять лет брака у них родилось четверо детей: двое сыновей-близнецов и две дочери, названные при крещении Инес и Санчей, после их рождения любовь супругов стала ещё крепче.

Граф поцеловал жену в лоб и сел на кушетку рядом с ее креслом.

— Альмодис, нам нужно поговорить, — сказал он.

— Я тоже хотела с вами поговорить, и наедине, — призналась графиня. — Хотела сделать это сегодня вечером, но вы меня опередили, и я решила воспользоваться случаем.

— Так говорите, я вас слушаю.

— Ах, нет, сначала скажите вы. Ваше дело, несомненно, намного важнее.

— Для этого мне необходимо спокойствие, — ответил Рамон. — А когда что-то вас беспокоит, я чувствую себя не в своей тарелке. Так что говорите.

Подавив вздох, Альмодис начала свой рассказ.

— Видите ли, Рамон, — начала она. — Я не хочу ссориться с вами, а потому всячески стараюсь избегать обсуждения некоторых вопросов: вы и так несете на своих плечах все проблемы нашего графства, и мне бы не хотелось создавать вам дополнительных сложностей. Достаточно уже того, что ваша бабка Эрмезинда вставляет вам палки в колеса. Почти все время вы проводите вдали от Барселоны, охраняя границы, заключая союзы или пытаясь примирить своих многочисленных родственников, которые всегда старались потеплее устроиться, пользуясь вашим благородством. Когда же вы возвращаетесь домой, я так этому радуюсь, так стараюсь, чтобы вы наконец-то отдохнули, и делаю все возможное, чтобы ничем вас не расстроить. Однако есть вещи, которые я не могу спустить, поскольку они пятнают честь супруги графа Барселонского, а, в конечном счете, и всего графства.

— Альмодис, я вас достаточно хорошо знаю, — перебил жену граф. — Так что перестаньте напускать туман и скажите прямо: что случилось?

— Видит Бог, моей вины здесь нет. Я давно привыкла к его дерзостям и перестала обращать на них внимание. Я вам больше скажу: когда он дерзит мне наедине, я делаю вид, будто ничего не слышу, но когда он это делает в присутствии дворян, всячески демонстрируя, что не питает ни малейшего уважения к статусу графини Барселонской, у меня кровь вскипает от возмущения. Я боюсь, что однажды наступит день, когда случится непоправимое.

— И что же на сей раз натворил Педро Рамон? — помрачнев, спросил граф. — Ведь именно о нем вы сейчас говорите, если я не ошибаюсь.

— Разумеется. И это вам сможет подтвердить Эудальд Льобет; вы и сами знаете, что этот человек не способен лгать. Он оскорбил меня на глазах у совета граждан Барселоны, на котором я председательствовала от вашего имени.

— Говорите прямо, сделайте милость!

— Видите ли, граф. В прошлую субботу после мессы я открыла заседание Совета, где, как это часто бывает, от вашего имени вела судебное разбирательство. Когда речь идет о гражданских исках, подобные слушания проходят публично, так подданные могут убедиться в справедливости своей графини, которая всегда прислушивается к мнению знающих людей и к мудрым советам главного нотариуса Гийема де Вальдерибеса. А в этом случае, поскольку речь шла о земельных границах между горожанином и священником, на разбирательстве присутствовал еще и епископ Одо де Монкада. Как вам известно, судьи сидят на помосте в глубине зала, а публика размещается перед ними в два ряда.

— И что же?

— Так вот, посреди процесса, когда уже было ясно, что правда на стороне горожанина, священник вдруг бросил в ему лицо обвинение, не имеющее никакого отношения к этому делу, зато пятнающее его честь. Публика выжидательно молчала, а ваш епископ, разумеется, принял сторону служителя церкви и занял пристрастную и необъективную позицию, предложив решить дело в пользу священника. Разумеется, в такой ситуации я не могла не вмешаться, мне пришлось назвать все это лживым фарсом и сказать, что я готова положить руку в огонь за этого человека.