— Вот уже в который раз вы действуете в обход меня, унижая перед всем двором.

— Не понимаю, о чем вы говорите? От меня ничего не зависело. Разбирайтесь по этому поводу с вашим отцом. Кстати, судя по тому, что мне рассказали, его возмутило ваше поведение в день обмена заложниками.

— Значит, вот как вам это представил? А вам не сказали, что я ничего не хотел для себя, а лишь пытался защищать интересы нашего графства, поскольку не мог допустить, чтобы кто-то из своих шкурных интересов позволял топтать наше знамя?

— Даже если предположить, что вами действительно руководили подобные побуждения, вы сослужили плохую службу графству.

— Сеньора, легко судить о происходящем, не покидая собственных покоев. В действительности же дела обстоят несколько иначе. Вам не понять, чего стоит сохранять спокойствие, когда необходимо любой ценой спасти честь графства. Хотя с какой стати я пытаюсь вам объяснять тонкости ведения войны? Вы женщина, и уже поэтому ваш ум весьма ограничен.

Альмодис, уставшая от перебранки, решила, что не станет больше терпеть подобной наглости.

— Эта женщина, о которой вы так пренебрежительно отзываетесь, сделала для Барселоны больше, чем вы сделали за всю свою жизнь.

— Незаконно захватив власть и поправ тем самым мои права?

— Пока еще не настало время, когда вы сможете вступить в свои права. И ваше неразумное поведение может этому помешать.

— Помешать? Именно это вы и пытаетесь делать с тех самых пор, как вошли в нашу семью.

— Давайте покончим с этой комедией. Что вам от меня нужно?

— Как я понимаю, мой отец, передал вам изрядную сумму; я не знаю, на что пойдут эти деньги, хотя и догадываюсь. Хорошо, я готов признать, что он может распоряжаться своими деньгами, как ему угодно, но не моими. А потому я требую, чтобы мне отдали причитающуюся долю.

Графиня глубоко задумалась, прежде чем ответить.

— Ваш отец имеет право распоряжаться своими деньгами, как сочтёт нужным. Меня это не касается. И если он решил наградить меня за то, что я сделала и еще собираюсь сделать для графства, за бессонные ночи, которые я провела, радея о нем, то с претензиями вам следует обратиться к нему. Что же касается меня, то я могу лишь включить вас в список нуждающихся, которым каждый день раздают бесплатный суп у дверей собора. Там вам самое место, поскольку вы действительно нищий — нищий духом. А теперь, если вам больше нечего сказать, прошу вас покинуть мои покои и оставить меня с людьми, чье общество доставляет мне мне гораздо больше удовольствия.

Когда Педро Рамон, пунцовый от гнева, покидал комнату, у него на пути, на свою беду, оказался Дельфин. Разгневанный принц отшвырнул его жестоким пинком, и маленький шут вместе со своей скамеечкой опрокинулся на пол.

В пятницу, под колокольный звон, созывающий к мессе, Марти Барбани в сопровождении духовника графини вошел в ворота дворца, торопясь на встречу с Альмодис. Эудальд Льобет, знающий, для чего графиня вызвала Марти, улыбался, предвкушая, какой приятный сюрприз ждет его подопечного. Поднимаясь по дворцовым ступеням, священник подумал, как же не похож этот взрослый разумный человек, шагающий рядом, на того юношу, что пришел к нему шесть лет назад. Трудолюбие, упорство и в немалой степени счастливая звезда подняли его до таких высот, о которых он прежде даже помыслить не мог. Однако в его личной жизни царила беспросветная печаль. Марти до сих пор носил траур по Лайе, и ужасная картина ее гибели вновь и вновь вставала у него перед глазами, не давая спать по ночам.

— Как думаете, зачем меня позвали? — спросил Марти, когда они в сопровождении дворецкого шли по дворцовым коридорам.

— Мне это неизвестно, но чутьё и богатый опыт жизни во дворце подсказывают, что вас ожидает приятный сюрприз.

— Дай-то Бог, — ответил Марти. — Только я боюсь этих людей. Они как солнце: лучше восхищаться на расстоянии. Издали они согревают, но стоит приблизиться — могут сжечь. Так что от графского двора лучше держаться подальше.

— Ваше высказывание не вполне справедливо. Я и сам постоянно нахожусь рядом с графиней, однако, как видите, жив, здоров и вполне доволен жизнью.

— Боюсь, что вы — то самое исключение, которое лишь подтверждает правило.

Тем временем они добрались до дверей личных покоев Альмодис.

Дворцовый стражник, увидев священника, который имел право ходить по всему дворцу в любое время суток, с любезностью открыл перед ними дверь, священник явно пользовался особым уважением среди приближенных графини.

Марти последовал за ним. Священник привык здесь бывать; его встречи с Альмодис, не стесненные строгим дворцовым этикетом, проходили спокойно и непринуждённо. Вот и теперь он держался вполне раскованно. Первая придворная дама донья Лионор, донья Бригида, донья Барбара, Дельфин и ручная нутрия, недавно подаренная графине ее супругом, наблюдали за этой сценой.

Едва переступив порог, Эудальд чуть ли не бегом бросился навстречу графине.

— Рад снова вас видеть сеньора, — поклонился он.

Альмодис, отложив в сторону рукоделие, любезно улыбнулась.

— Проходите, друг мой. Ваше присутствие всегда действует на меня благотворно. Я вижу, вы привели с собой одного из немногих в этом городе людей, перед которыми я в неоплатном долгу.

Оба мужчины преклонили колени перед ступенями ее трона.

Несмотря на скованность, Марти все же смог ответить на комплимент сеньоры.

— Напротив, сеньора, это я — навсегда ваш должник.

Альмодис несколько удивила такая скромность вассала.

— Только не в этом случае. Непременное достоинство правителя — помнить о данных своим подданным обещаниях и, разумеется, выполнять их.

Марти застыл в ожидании.

— Вы помните обещание, которое мне дали, когда приезжал севильский посол? — спросила Альмодис.

— Разумеется, сеньора, — ответил Марти. — Только это было не совсем обещание; скорее уж мое горячее желание, чтобы наш город явил свою красоту в новом сиянии огней.

— И все же это было именно обещание. Если помните, мы собирались продолжить эту работу, и я весьма сожалею, что это так затянулось. Мурсийская кампания вынудила графа, моего супруга, надолго отложить все городские дела.

На этом месте, как опытный дипломат, она выдержала паузу, вынуждая собеседников обратить на это особое внимание, после чего продолжила:

Я собрала все сведения о вас, и должна сказать по справедливости: ни об одном другом человеке я не слышала стольких похвал. Итак, я объявляю вас полноправным гражданином Барселоны, со всеми вытекающими привилегиями.

— Сеньора, я...

— Разве ваш наставник, знаток дворцового этикета, не говорил, что невежливо перебивать графиню? А впрочем, учитывая вашу неопытность, я готова закрыть на это глаза. Итак, продолжу: поскольку общеизвестная графская щедрость обязывает должным образом вознаградить вас за заслуги, я прямо сейчас вручу вам награду, закрепляющую новый статус. А кроме того, хоть мне и известно, что вы отнюдь не нуждаетесь, вы получите кошель с монетами, можете раздать их слугам, отметив свое новое звание. Падре Льобет расскажет вам о привилегиях, которыми вы сможете пользоваться с этой минуты.

Графиня хлопнула в ладоши, и тут же явился паж с алой подушечкой в руках, на ней лежала медаль из золота и эмали на шелковой ленте с четырьмя красными и желтыми полосками, а рядом — кошелёк из алого бархата с вышитым на нем графским гербом.

— Подойдите ближе, — велела графиня.

Ошеломлённый Марти застыл, и канонику даже пришлось толкнуть его локтем в бок, чтобы он шагнул навстречу графине и почтительно ей поклонился.

Альмодис торжественно вручила ему кошелек и надела на шею медаль на шелковой ленте.

Растерянный и польщенный Марти попятился в сторону священника, только и сумев прошептать:

— Право, сеньора, я не заслуживаю такой чести.

— Так заслужите! — сказала Альмодис. — Вы должны ее заслужить, ибо я возлагаю на вас большие надежды.