— Так вам нравится новый дом? — спросил однажды священник.

— В общем, да, Эудальд. Теперь мне осталось найти хорошую экономку, знающую, как управляться с прислугой, чтобы не отвлекаться на хозяйственные дела и освободить время для более важного. Вы случайно не знаете кого-нибудь подходящего?

— Дайте подумать. Кажется, у меня есть такой человек.

— Я вас слушаю.

— Среди моих прихожан есть одна весьма достойная вдова, попавшая в трудное положение. Три года назад ее мужа-каменотёса раздавило каменной плитой, а единственный сын год назад ушёл с торговым караваном в Берберию и до сих пор не вернулся. Вот уже год, как о нем нет никаких известий.

— На что же она живёт? — спросил Марти.

— Можно сказать, перебивается поденной работой, если повезет, — ответил священник. — А если нет — помогает мне в Пиа-Альмонии разливать суп беднякам и вообще присматривать за хозяйством. Очень способная женщина и притом безупречно честная, а также прекрасно умеет управляться с людьми.

— Как ее зовут?

— Катерина. Она приехала из деревни на севере графства вместе с отцом. Здесь она познакомилась со своим мужем, и после свадьбы они перебрались в город. Жизнь ее была нелегкой, и думаю, вы для неё — настоящая удача.

— Ну так поговорите с ней. Если она обладает хотя бы половиной всех этих достоинств, можете считать, что она уже служит в моем доме.

Так, слово за слово, прошел целый день. Между тем, заветный план окончательно созрел в голове Марти, и ему не терпелось поделиться им с другом.

— Мне пришла в голову одна идея. Если дело выгорит, это может принести много пользы.

— И что же это за идея?

— Видите ли, Эудальд. Мне рассказывали, что множество прекрасных вещей для домов богатейших граждан можно приобрести, лишь когда какое-нибудь судно из Генуи или Пизы причалит к нашим берегам. Причем привозят эти товары не потому, что они здесь нужны, а по чистой случайности. Думаю, если бы эти товары продавались где-нибудь в городе, это стало бы прибыльным делом. Можно изучить спрос и привозить товары из-за моря, покупая их по тамошней цене и продавая здесь намного дороже. Я говорил об этом с Барухом, и он одобрил.

— Клянусь моей бородой, с каждым часом вы все больше меня изумляете! — воскликнул падре Льобет. — Ваш отец был отважным воином, но и вы неустрашимы. Не смею даже представить, куда вас может завести чутьё.

— Мне не даёт покоя только одно, — признался Марти.

— Что именно?

— Мне вдруг пришло в голову, что, если кто-то при дворе захочет наложить лапу на столь прибыльное дело, мне будет трудно его отстоять.

Архидьякон пригладил растрёпанную бороду.

— Человека, от которого целиком зависит успех вашего начинания, зовут Бернат Монкузи, и он — один из промов Барселоны. Помнится, я уже упоминал об этом. Помимо того, что от него зависит решение всех вопросов, связанных с поставкой товаров в город, он входит в число ближайших советников графа. Я не считаю его своим другом, слишком уж мне не нравится его беспринципность, но у меня есть возможность хотя бы отчасти влиять на него, поскольку именно от меня он регулярно получает отпущение грехов. Знаю, нехорошо пользоваться чужими слабостями, но должен вас предупредить, он человек суровый и очень занятой.

У Марти перехватило дыхание. Внезапно он ощутил, как ветер судьбы вновь раздувает его паруса.

Жирона, июнь 1052 года

Епископ Гийем де Бальсарени, даже не стряхнув дорожную пыль, дожидался аудиенции в приемной могущественной графини, регентши Барселоны и Осоны. Несмотря на то, что она могла жить в любом из трех графств покойного мужа, Рамона Борреля, если у графини не было важных дел в других графствах, она предпочитала Жирону.

Туда, в жиронскую резиденцию сеньоры, и помчался епископ, загоняя коней, чтобы исполнить миссию, возложенную на него папой Виктором II. Свою охрану, утомившуюся не меньше лошадей, епископ оставил у ворот замка на попечение слуг.

Графиня Эрмезинда имела привычку заставлять посетителей подолгу ждать в приемной, причем время ожидания напрямую зависело от положения гостя и расстояния, которое ему пришлось преодолеть, чтобы почтить визитом самую могущественную сеньору всех каталонских графств. Кроме того, если она не была лично знакома с посетителем, то выплывала ему навстречу в сопровождении камергера, неспешно ступая по красному ковру, чтобы иметь возможность получше рассмотреть визитера, пока шествует от дверей до трона.

Роскошная гостиная, где графиня принимала особо знатных гостей называлась «посольской». На небольшом троне, где она восседала во время аудиенций, лежали удобные подушки. По правую руку от трона стояло складное кресло для гостя. Стены украшали искусные гобелены, роскошные драпировки обрамляли три створчатых окна, с двух сторон помещались два камина, в эту минуту потушенные.

За многие годы гордячка-графиня до мельчайших тонкостей изучила собственную родословную. При любой возможности она не уставала напоминать всем и каждому о величии и многочисленных заслугах своего рода, в отношении которого была чрезвычайно ревнива. Род ее восходил еще к вестготам, когда властители Септимании еще не смешали свою кровь с этими выскочками из франкского дома. Эрмезинда душой и телом принадлежала этим землям, даже в юности, задолго до свадьбы с Рамоном Боррелем. В глубине души она больше любила лежащие за Пиринеями каталонские графствам, чем обширные, но варварские северные графства с их грубым и чуждым языком. Родители, Роже I Старый и Аделаида де Гавальда, с детства внушили ей, что она должна гордиться принадлежностью к Каркассонскому дому — как, впрочем, и ее братья, Бенито и Педро.

Ожидание не затянулось, хотя священнику оно показалось вечностью. За дверью стукнуло о пол копье, возвещая о том, что высокородная сеньора готова принять епископа, после чего створки распахнулись, и епископ направился к трону, где его ожидала дама, славящаяся суровым нравом, так что у всех послов в ее присутствии тряслись поджилки. Она была в фиолетовом блио с золотым шитьем и облегающими рукавами, волосы ее украшали два золотых гребня. Епископ, как велел протокол, склонился в почтительном полупоклоне, дожидаясь, пока Эрмезинда заговорит.

— Итак, мой добрый епископ, что же заставило вас покинуть мирную и благодатную епархию Вик и отправиться в далёкий путь?

— Сеньора, именно забота о вашем благополучии вынудила меня пуститься в столь дальний путь, не устрашившись дорожных тягот. Перед этим я посетил Барселону с той же миссией, и поверьте, с каждым днём я чувствовал себя в этом городе все более неуютно. В Барселоне и так уже больше пятисот домов, а люди все никак не перестанут в неё ломиться, привлечённые славой города, возможностью лёгких заработков и близостью к сильным мира сего. Не понимаю я их. Они же имеют возможность жить в тиши благодатных полей, но готовы отказаться от этого рая и терпеть любые неудобства, лишь бы поселиться в городе, где от одного только запаха можно сойти с ума, а уж от шума и криков и вовсе хочется бежать куда глаза глядят.

Сеньора внимательно наблюдала за ним. Отметив небрежность его наряда, она произнесла:

— Очевидно, вас привело ко мне дело чрезвычайной важности; иначе вряд ли вы бы решились предстать передо мной в таком виде.

Гийем де Бальсарени растерянно заморгал, что также не укрылось от внимания графини.

— Простите, сеньора, но я был настолько встревожен, что даже не догадался захватить с собой сменное платье.

— Понятно. И что же дальше? Говорите же, я вас слушаю.

Прекрасно зная, что властители имеют дурную привычку обрушивать свой гнев на гонцов, доставивших плохие новости, епископ решил действовать с величайшей осторожностью.

— Сеньора, миссия, с которой я прибыл, весьма неприятна. Даже не знаю, с чего начать.

— Гийем! Скажите уж прямо, что заставляет человека вашей силы духа так мямлить и заикаться? Это не к лицу достойному и разумному человеку вроде вас.