Барселона, май 1052 год

Епископ Гийем де Бальсарени прибыл в Барселону в подавленном настроении. Двойная миссия, возложенная на него Его Святейшеством, была и впрямь весьма неблагодарной. Он, как знаток человеческих слабостей, прекрасно знал, что разубедить человека, одержимого идеей, практически невозможно, особенно, если этот человек — привыкший к лести придворных могущественный властитель, обладающий огромными богатствами и почти безграничной властью. Оставив свиту у ворот графского дворца, епископ вознес молитву пресвятой деве Марии и приготовился исполнить трудную миссию.

Еще издали завидев знамя епископа и его карету, запряженную четверкой белых мулов, командир стражи взял на караул, смутив аббата. Вскоре появился дежурный камергер. Епископ Гийем выбрался из кареты с помощью кучера и форейтора, проворно подставившего плечо. Он медленно поднялся по ступеням старого дворца, опираясь на аббатский посох. У дверей его встретил паж и проводил в приемную тронного зала, а камергер доложил графу о его прибытии. В скором времени камергер вернулся в приемную и объявил:

— Сеньор епископ, если бы мы знали о вашем приезде, то не заставили бы вас так долго ждать.

— Ничего страшного, — заверил тот. — Если бы мое облачение не принуждало к смирению, я был бы недостоин его носить.

— Граф велел передать, что примет вас, как только закончит встречу с советом. Не беспокойтесь, она скоро закончится.

Прелат сел на обитую бархатом скамью для почетных гостей. Вскоре появился привратник. Двери открылись, и привратник объявил о его приходе. Медленной и торжественной поступью, опираясь на посох, епископ Гийем де Бальсарени пересек зал и остановился перед Рамоном Беренгером I, графом Барселонским. Почтительно, но без подобострастия поклонившись, он стал ожидать, как положено по протоколу, пока граф заговорит первым.

Рамон Беренгер обратился к нему с радостной улыбкой:

— Добро пожаловать, Гийем. Садитесь, пожалуйста, и расскажите, что за обстоятельства заставили вас покинуть Вик и отправиться в шумную Барселону, в которой вы чувствуете себя так скверно? К тому же вы явно предугадали мое желание: ведь я и сам подумывал пригласить вас к себе в ближайшее время.

Епископ, расправив складки рясы, устроился в кресле, которое ему проворно пододвинул паж, и ответил:

— Вы даже не представляете, как меня это радует, граф. Надеюсь, это чудесное совпадение поможет нам прийти к взаимопониманию.

Заметив, как дрогнула бровь прелата, Беренгер почувствовал неладное и приготовился к обороне.

— Что вы хотите этим сказать? Объяснитесь.

Епископ меж тем отчаянно старался понять намерения графа.

— Что-то мне подсказывает — совсем не случайно совпало мое присутствие здесь и ваше желание меня увидеть.

— Я не знаю ваших целей, — ответил граф. — О своих я расскажу чуть позже. Возможно, наши намерения совпадут, а может, и нет. Но в любом случае, мне кажется, они связаны с одним и тем же делом.

Епископ Гийем приготовился приступить к той щекотливой теме, которая и привела его к графу.

— Как вам будет угодно, граф. Дело в том, что до ушей святой матери церкви дошел слух, будто вы собираетесь совершить одну из величайших ошибок, какую только может совершить властитель, христианин и верный слуга Папы Римского.

— На какую ошибку вы намекаете? — неприветливо спросил Рамон Беренгер.

— Похоже, вас это не удивило. Мне кажется, вы знаете, что я имею в виду.

— Мой дорогой епископ, давайте не будем морочить друг другу голову. Мы оба прекрасно знаем, о чем речь, и будет лучше, если сразу перейдем к сути, как и положено сильным мира сего.

— Ну хорошо, — вздохнул аббат. — Я собирался решить это дело разумно и дипломатично, но если вы предпочитаете, чтобы я говорил напрямик, да будет так. Я получил непосредственный приказ из Рима, от Его Святейшества, убедить вас отказаться от безумной идеи развестись с доньей Бланкой, чтобы сожительствовать с законной супругой графа Тулузского.

Хотя прелат и ожидал чего-то в подобном роде, резкий и сердитый ответ графа его обескуражил.

— А с какой это стати Рим вмешивается в дела, которые касаются меня, и только меня? Тем более сейчас, когда еще ничего не случилось?

Голос епископа зазвучал мягче.

— Вы же сами знаете, что уже случилось. Более того, вы даже составили план, включающий в себя целый ряд немыслимых деяний. Прежде всего, вы совершенно незаслуженно отвергли вашу супругу, с которой сочетались браком лишь год назад. Вы собираетесь похитить жену человека, который так любезно принимал вас в своем замке. И наконец, хотите открыто сожительствовать с ней. Вы просто еще не до конца продумали все детали этого зловещего плана.

Рамон изо всех сил старался держать себя в руках, но в голосе его отчетливо прозвучала угроза:

— Во-первых, вынужден вам напомнить: до сих пор никого почему-то не интересовали мои чувства и привязанности. В Риме прекрасно известно, что я всегда был добрым католиком и принес свою молодость в жертву политическим интересам графства и церкви. Дважды я женился по выбору и указанию моей бабки, которая всегда пыталась ублажить Рим. Во-вторых, никто в Риме не может знать моих намерений, что бы вам там ни говорили. Да, я желаю аннулировать свой нынешний брак, как и брак графини Альмодис. Кстати говоря, ее браки Рим расторгал уже дважды, сделав ее объектом купли-продажи для владетельных домов христианского мира. Не думаю, что я чем-то хуже и заслуживаю немилости Папы.

— Граф, я понимаю ваши резоны, но боюсь, вы ставите телегу впереди лошади. Ситуация, конечно, необычная, но я могу не понять ваше желание расторгнуть брак спустя столь короткое время. Никто не может знать, что происходит в супружеской спальне, но для развода все же необходимы веские причины и доказательства. В первый раз вы еще могли бы рассчитывать на расторжение брака, мы бы это поняли, учитывая вашу молодость. Но мы не можем подрывать авторитет христианства, поощряя ваше недостойное стремление похитить жену другого графа, также доброго христианина и верноподданного Рима.

— Дорогой епископ, как слуга церкви, вы плохо представляете, что такое человеческие страсти. Быть может, вы знаете о них в теории, но едва ли понимаете, какой это ад: любить одну женщину и при этом жить с другой.

— Мне понятна ваша проблема, но год назад вы уже не были ребенком, и решение жениться приняли вполне осознанно, заключив брак перед всем христианским миром в присутствии свидетелей. Как человек и властитель вы не можете расторгнуть его по собственному капризу, пересесть из одной кареты в другую. Властители обладают многими привилегиями, но у них есть и обязанности, которыми не обременен простолюдин.

Рамон вскинул голову.

— Риму не было дела до меня и моих чувств, когда он дал разрешение на мой первый брак, а я был ещё ребёнком! Да что вы можете знать о страстях и капризах? Меня женили на Изабелле Барселонской, когда я был еще так мал, что не мог исполнить обязанности супруга еще несколько лет. Потом я овдовел, и моя бабка Эрмезинда — а вы сами знаете, как трудно с ней спорить — выбрала для меня новую графиню, Бланку де Ампурьяс, которая никогда не вызывала у меня никаких чувств. Тем не менее, я согласился — в большей степени по политическим мотивам. Бабка стремилась сохранить для себя титул регентши Жироны и прибрать к рукам Ампурьяс. Мне с самого начала не было дела до Бланки, но я уступил. Мне было все равно, ведь я не знал, что такое любовь. И вот теперь, благодаря этому благословенному путешествию, о котором я никогда не пожалею, стрела Купидона пронзила мою грудь. Если бы эта стрела ранила только меня, я бы отказался от своих намерений, но в сердце графини Тулузской вспыхнули те же чувства. И клянусь, я не откажусь от своей любви, несмотря ни на что.

Епископ тихим голосом привёл последний довод:

— Вы хоть понимаете, что ставите под угрозу свой графский титул?