— Не стоит говорить загадками, — остановила его графиня. — Они мне все равно ничего не говорят, а лишь отнимают время. Будет лучше для всех, если вы сразу перейдете к сути.

Марти мысленно обругал себя за то, что нарушил одно из главных правил, которых Льобет настоятельно советовал ему придерживаться.

— Хорошо, сеньора. При вашем дворе есть люди, которые гораздо больше думают о собственной выгоде, чем о благе Барселоны.

— Ничего нового вы мне не сказали, — с улыбкой произнесла графиня. — Я прекрасно знаю, что у роз есть шипы, а самый спелый плод может оказаться червивым.

— Весьма подходящее сравнение. Но что, если человек, о котором я говорю, слишком близкая к графу персона? Тем не менее, честность и верность не входят в число его достоинств.

Очень медленно, обдумывая каждое слово, Альмодис заговорила.

— При дворе, мой дорогой сеньор, есть верные люди, а есть льстивые царедворцы. И я прекрасно знаю, кто из них действительно мой друг и сторонник, а кого мне приходится терпеть лишь потому, что они своей бессовестной лестью развлекают и отвлекают графа. Кто-то из них вполне приемлем, других я с трудом выношу. Но даже мне приходится быть осторожной в высказываниях: хотя бы потому, что мне не хотелось бы попасть впросак и лишить супруга очередной любимой игрушки. Так что, если у вас действительно есть что сказать, говорите.

Эудальд и Марти понимающе переглянулись.

— Как пожелаете. Смотритель аукционов служит не столько графству, сколько собственному благосостоянию, и не гнушается для этого никакими средствами. Я собираюсь обвинить его в поджоге моего имения, который повлёк за собой гибель моей матери и верного слуги, а также в том, что он довёл до самоубийства свою падчерицу.

Зеленые глаза Альмодис пристально уставились прямо в лицо Марти.

— Это весьма серьёзные обвинения, — произнесла она. — Для того, чтобы огласить их публично, вы должны располагать более чем весомыми доказательствами.

— Это ещё не все, но мне бы не хотелось обременять вас своими проблемами.

— Вы ведь пришли сюда, чтобы поговорить со мной. Так говорите.

— Ну что ж, если вам так хочется знать, я скажу, что он ослепил освобожденную рабыню и отрезал ей язык, на что не имел никакого права, а кроме того, он торгует должностями на рынке, откладывая изрядные суммы себе в карман.

После долгого молчания графиня спросила:

— Так чего же вы хотите?

— Чтобы вы позволили мне призвать его к ответу перед всем народом.

— К сожалению, это не в моей власти. Он графский советник, и его нельзя судить, как обычного подданного.

— Значит, вы считаете, что если злодей и преступник принадлежит к сильным мира сего, он может избежать возмездия?

— Не совсем так, — ответила графиня. — Но чтобы простой горожанин смог призвать к ответу советника, основания должны быть более чем серьезными. Точно так же, как плебей не может возбуждать судебных дел против дворянина, советника может призвать к ответу лишь другой советник. Таков закон, и ничего тут не поделаешь.

— Разумеется, Бернат Монкузи — гражданин Барселоны, но ведь и меня вы удостоили такой же чести.

— На что вы намекаете?

— Я говорю о том, что согласно нашим законам, один гражданин может подать в суд на другого.

— Нет, не может, если тот принадлежит к высшему рангу.

— В таком случае, сеньора, — твёрдо заявил Марти, — если закон защищает не правого, а сильного и богатого, то это что угодно, только не закон.

— Сдается мне, вы весьма упорны, Марти Барбани.

— Правда и Библия на моей стороне, — ответил Марти.

— Ну, что ж, у вас есть одна возможность, но предупреждаю, это связано с большим риском.

— Я не боюсь рисковать.

Альмодис смерила его спокойным взглядом.

— Видите ли, один горожанин действительно может подать в суд на другого, однако, если тот принадлежит к высшему рангу, он может рассчитывать самое большее на litis honoris.

— А что это?

— Публичная дискуссия, где ответчик в свою очередь обвиняет истца, и целью, как говорит название, является честь обоих, — объяснил Эудальд.

— Почему обоих? — удивился Марти.

— Потому что обвиняемый не только имеет право защищаться, но может также выдвинуть встречное обвинение.

— Тогда получается, что истец и ответчик находятся в равном положении?

— Нет, Марти, — пояснил Эудальд. — Ответчик может лишь свидетельствовать в собственную защиту и при этом обязан отвечать на любые вопросы, которые будут заданы стороной истца.

— Только хорошо подумайте, действительно ли вам это нужно, — предупредила Альмодис. — Даже если вам удастся убедить моего мужа дать вам разрешение, в чем я весьма сомневаюсь, вы рискуете остаться голым и босым. Бернат Монкузи пользуется славой поистине свирепого спорщика, прекрасно знающего законы.

Марти задумался.

— И какое наказание ждет его в том случае, если я смогу подтвердить мои обвинения? — спросил он.

Эудальд пояснил:

— Только граф может это решать, посоветовавшись с судьями, если будет доказано, что он лгал и утратил честь. Но даже в этом случае единственное, что ему может грозить — это временное изгнание и возмещение ущерба, если дело касается имущества графа.

— То, что я вам предлагаю, весьма важно, — добавила Альмодис. — Если советник лишится чести, он будет лишен всех своих постов и должностей.

Эудальд снова принялся объяснять:

— Это публичное слушание. Другие горожане могут принимать в нем участие — при условие, что они того же ранга, что и противники. Первые ряды занимают дворяне, далее сидят духовные лица, а совсем позади — горожане. Дело ведут граф и трое судей; заседание длится несколько дней, пока суд не посчитает нужным вынести заключение и закрыть дело.

— Вы по-прежнему хотите просить у моего мужа разрешение? — спросила графиня.

— Не только хочу, но буду вечно благодарен ему за эту милость.

— Имейте в виду, что даже из тростинки можно сделать копье. Советник может стать страшным противником; к тому же у него репутация непревзойденного спорщика. За всю мою жизнь это первый случай, когда кто-то осмелился его вызвать на подобный поединок. Уверяю вас, весь город будет потрясен.

— Сеньора, до этого дня я не буду знать ни минуты покоя.

— Ну что ж, если вы так этого желаете, так тому и быть. Но имейте в виду, если вы проиграете дело, я больше не смогу вас принимать.

— Если я не смогу должным образом призвать к ответу этого бесчестного человека за его преступления, то готов покинуть этот благословенный город, и мне будет совершенно неважно, где найдут приют мои кости.

Графский советник вопил так, что слышно было сквозь стену. Перепуганный Конрад Бруфау предпочел на какое-то время задержаться за своим столом. Он знал по опыту, что когда его так внезапно вызывают в кабинет, лучше немного подождать, сделав вид, будто не слышал.

Но колокольчик настойчиво звонил, и секретарю пришлось войти в кабинет.

— Вы меня звали, сеньор?

— Да, звал, паршивец! — рявкнул советник. — Ты что, глухой?

— Просто я на минутку отлучился, сеньор.

— Принеси мне все разрешения, которые я выписал на имя Марти Барбани, чтобы он мог открыть свой проклятый склад, все документы на продление договора — одним словом, все, что требует моего одобрения, а также отчёт о его визитах. Я собираюсь покончить с этим мерзавцем.

Бруфау хорошо знал своего патрона, и знал, когда его одолевает желание поговорить.

— Что-то случилось, сеньор?

— Что случилось, ты спрашиваешь? — переспросил советник, меряя свой кабинет огромными шагами. — Этот сукин сын имел наглость просить у графа разрешение вызвать меня на litis honoris, а это совершенно нежелательно. Но хуже всего, что граф согласился.

— И как же могло случиться, что граф дал ему разрешение?

— Я уверен, тут не обошлось без графини, ведь на самом деле графством правит она.