— Но ведь тебя сами новгородцы позвали.

   — Сами. А попробуй докажи. В общем, так, други, ты, Фёдор, останешься за наместника.

   — А я? — спросил Афанасий.

   — Ты князь, Афоня. Князь. Но Фёдор старше тебя, опытнее, так что слушай его. Держитесь друг за дружку.

   — А как с Михаилом быть? — спросил князь Фёдор.

   — С Михаилом? — задумался Юрий Данилович. — С ним мира не будет, это ясно. Из-за него, может, меня и зовёт Узбек. Он наверняка попытается Торжок захватить. Вам его надо упредить.

   — Ну, это мы сможем, — молвил Фёдор. — Снег сойдёт, трава вырастет, и выступим. А не пойдёт ли он на Москву?

   — Вряд ли. Ему Новгород доставать надо сейчас. Да и в Москве Родион Несторович, Михаил об него зубы поломает.

Тем, что Юрия Даниловича зовут в Орду, да ещё и на суд, князь Фёдор был доволен, хотя старался не показывать вида. Суд ханский всегда короток и неумолим: смерть. Фёдор был уверен, что Юрий из Орды не воротится. Тогда Москва уж не станет угрожать Ржеву, с Афанасием договорится, ну а Борис его не ослушается. Так думал Фёдор, но внешне высказывал обречённому Юрию сочувствие:

   — Я вот что тебе посоветую, Юрий Данилович, возьми с собой побольше даров. Может, удастся отдариться.

   — Это само собой, — согласился Юрий. — Заеду в Москву, захвачу казну с собой, мехов, драгоценностей.

   — Можно и Новгород пощипать.

   — Нет-нет. Новгород нельзя. Вон наместник тверской пощипал, и дали ему по шеям. Новгороду я дал облегчение, пусть так и остаётся. Он твёрже за нас будет стоять. Славянам-то кто потакает, за того они и вопят на вече.

Алчедай не разрешил Юрию взять с собой много гриди.

   — Зачем? Моих воинов-татар вполне достаточно. Что ли мы тебя не укараулим?

И опять эта ненавистная ехидная ухмылка. Если б кто из своих так посмел ухмыляться, князь бы ему всю рожу плетью исполосовал. А этот лыбится, погань. Знает свою силу.

Разрешил татарин князю взять с собой и Стюрку.

   — Бабу можно. Она в дороге годится. Это вещь нужная. Хе-хе-хе.

Передав своего засёдланного коня Романцу, Юрий Данилович влез в телегу к Стюрке, опустил холщовую занавеску. Так и он никого не будет видеть, и встречные его не узрят.

Наконец тронулась коляска, закачался, заскрипел короб, зацокали вкруг копыта татарских коней.

   — Словно в полон везут, суки, — процедил сквозь зубы Юрий Данилович.

Рядом, у плеча, Стюрка точила слёзы, лепетала всхлипывая:

   — Хосподи, и за что ж нам такое наказание?

Это раздражало князя, он отталкивал от плеча её голову, ругался грязно:

   — Не каркай, ворона. Заткнись!

Хан Узбек, отпуская от себя Михаила Ярославича, придал ему двух послов татарских Таитемира и Имар-Ходжу, старого знакомца князя. С этими послами шёл и татарский отряд конников.

   — Я отпускаю с тобой самых уважаемых моих людей, — сказал Узбек. — Они подтвердят на Руси твоё право на великокняжеский стол. И не только словом, но, если понадобится, и оружием. А с недоброжелателем твоим Юрием Московским я разберусь, пусть только явится.

Михаил Ярославич возвращался на Русь окрылённым. Ещё бы, его великокняжеский ярлык был снова подтверждён, а главный соперник, Юрий Данилович, вызван к царю на расправу.

Правда, во Владимире несколько охладил его торжество митрополит Пётр:

   — Однако неладно, сын мой, тащить поганых за собой в наш дом. Ох, неладно.

   — Но их навелил мне хан, владыка. И потом, Даниловичи доброго слова не понимают. Не успел я отъехать, а они уж в Новгороде уселись.

   — Я их не оправдываю, сын мой. Но и тебя одобрить рука не подымется. По Андреевой стежке пошёл, князь, по Андреевой. А она к добру никогда не приводила. Ай запамятовал?

Где ж тут запамятовать? Любой приход татар на Русь добром никогда не кончался, даже когда являлись они вроде с благими намерениями — помирить перессорившихся русских князей. Всегда уходили в Орду, хорошо нагрузившись и ополонившись.

Родная Тверь встретила князя Михаила с великой радостью. Ещё бы! Отсутствовал едва ли не два года. Сыновья выросли, возмужали. Дмитрий почти вровень с отцом стал, правда, потоньше. Узнав о его противостоянии с новгородцами в подробностях, князь похвалил:

   — Вот и хорошо, что миром разошлись.

Он понимал — сцепись Дмитрий со славянами, наверняка был бы разгромлен, а то и убит. Слава Богу, обошлось.

Однако ждала в Твери великого князя и неприятная новость: только что полученная потаённая грамота от Данилы Писаря, в которой сообщалось, что князья Афанасий Данилович и Фёдор Александрович собираются идти на Торжок и далее на Тверь.

   — Ну что ж, — молвил, хмурясь, князь, — встретим. Как говорится, на ловца и зверь бежит.

   — Но князь Фёдор, сказывают, немцев побил в кореле, — заметил Дмитрий. — Удачлив вельми. И смел, говорят.

   — Говорят, что в Москве кур доят. Пойдёшь со мной, Митя. Попробуем рога сломить Афанасию с Фёдором. Они тут без меня, вижу, обнаглели.

Победа над немцами в корелах вскружила голову Фёдору Александровичу, поэтому, собираясь в поход на Тверь, они с Афанасием решили обойтись без мизинных ратников.

   — Нам достанет дружины, — сказал князь Фёдор.

Это отчасти объяснялось экономией. Большой полк — большие траты. А ныне время в Новгороде нелёгкое. Кое-как оклемываются славяне после пожара, после двух голодных годов. А тут снова рать. Да и никто Новгороду пока не угрожает. Не настроен был Новгород на драку, хотя дружину князьям вооружил хорошо, отпустил с ними посадника с тысяцким: «Идите, воюйте, добывайте собе чести, а городу славу».

Два супротивных полка — новгородский и тверской — встретились недалеко от Торжка. Выстроились, исполнились к сече.

Михаил Ярославич послал татарский отряд во главе с Таитемиром в обход новгородцам.

   — Укрывайся за лесом в лощине и нападай не ранее меня, — наказал князь. — Начну я. Когда втяну всю их дружину в сечу, тогда и ударишь сзади.

   — Хорошо, — согласился татарин, отлично понимая, что чем позже он вступит в сечу, тем лучше для него. Меньше потеряет, больше возьмёт.

   — И ещё. Князей бери живыми. Они мне живыми нужны. Особенно Афанасий.

Лукавил несколько князь Михаил, не очень-то они ему нужны были. Но не хотелось стать убийцей родственников, хотя бы и дальних. Афанасий вспомнился почему-то замерзшим, сопливым, зарёванным мальчишкой, когда он сбежал с Александром от старшего брата. И вот, пожалуйста, то прибегал с жалобой, а ныне с мечом пришёл на заступника.

«Ах ты, чертёнок, — думал об Афанасии князь Михаил. — Ну погоди, пленю, я тебя тоже за уши оттаскаю, как когда-то Юрий в Москве. Зажило ухо-то, зажило. Забыл? Я напомню».

Наказал и Фёдору Акинфовичу, занявшему место в челе полка:

   — Афанасия мне живого доставь. Слышь, Фёдор?

   — Попробую, Михаил Ярославич, — неуверенно отвечал Фёдор, не забывший ещё гибели отца, который собирался пленить переяславского князя Ивана Даниловича, а вместо пленения Ивана свою голову потерял.

Иван Акинфович встал на правом крыле и тоже получил от князя приказ: «Афанасия взять живым». Иван сразу догадался: «Ага, жалеет сродного брата». Но обещал гораздо твёрже Фёдора:

   — Попадётся, не упущу, Михаил Ярославич.

Новгородский посадник с тысяцким и Фёдором, посовещавшись, решили Афанасия к сече не приобщать: «Ещё молод! Пусть со стороны посмотрит».

И князь Афанасий Данилович остался с несколькими ближними гридями на опушке леса, откуда плохо было видно поле предстоящей сечи. Один из гридей по его приказу забрался на самый верх крайней берёзы.

   — Смотри за боем и всё сообщай мне.

Тот, усевшись на развилке, обрубил засапожником несколько веток, заслонявших зрелище, и крикнул:

   — Князь, я всё хорошо вижу.

   — Ну, что там?

   — Тверичи, кажись, пошли... Да, да, левым крылом мчатся на наших. И чело двинулось.