— Дружину дам, о чём речь.

Михаил Ярославич, получив весть о шествии своего недруга по Руси, возмутился:

   — Ты глянь, вместо того чтобы вернуться и тихо-мирно сесть на свой московский стол, его эвон куда понесло.

   — Да-а, — вздыхал Александр Маркович, — не обобраться тебе с ним хлопот, Ярославич. Если Суздальщину против тебя своротит, худо дело будет.

   — Суздальщину не своротит, князья Александр и Константин мою руку держат. Вот Переяславль ведомо за него выступит.

   — А Ростов?

   — Ну, князь Василий Константинович подумает. Вот угличский Александр Константинович, этот, пожалуй, побоится Юрию перечить.

   — Надо тебе, Ярославич, выступать туда. Упредить.

   — Придётся. Сидя дома, разве что почечуй[211] высидишь.

Полки сошлись под Костромой. Первыми стукнулись меж собой дозоры, разъезды. Убитых, слава Богу, не случилось, но раненые были и с той, и с другой стороны.

Кавгадый понял, что дело идёт к сече и пора ему, ханскому послу, сказать своё слово.

   — Князь Юрий, надо как-то помириться тебе с Михаилом.

   — Ты что? С коня свалился? Не видишь, он заступил мне дорогу. Мне. Понимаешь? Мне! Пусть нас поле рассудит.

   — Если вы сцепитесь, хан Узбек будет недоволен.

   — Хан не знает того, что здесь натворил Михаил. Он моего брата заманил в ловушку и целый месяц держал в порубе. Понимаешь? Целый месяц. Да я за брата ему глаза выцарапаю.

   — И всё же я не советую драться, князь, — стал хмуриться Кавгадый. — Меня для чего с тобой послали? Знаешь?

   — Для чего?

   — Чтоб помирить вас, князь Юрий. Помирить.

   — Но ты же видишь, я еду по своей земле тихо-мирно. А он налетел...

   — Ты не очень тихо-мирно ехал, князь. Зачем тогда взял переяславскую дружину, ростовскую? Зачем?

   — Чтоб пробиться к дому.

   — К дому ты бы мог ехать и другим путём, князь Юрий. А тебя понесло по всем городам.

   — Должен же я как-то сообщить о своём возвращении.

   — Мог бы гонцов послать.

«Определённо косоглазый вымазживает подарки, — подумал Юрий. — Но где я ему сейчас возьму, последнее за Агафью отдал».

   — Послушай, Кавгадый, как только приедем в Москву, я тебе подарю золотой кубок.

   — Спасибо, князь, — усмехнулся Кавгадый такому дару. — Но как у вас говорят: деньги лучше не у баушки, а за моей пазушкой. Хе-хе-хе.

   — Ты что, мне не веришь? — обиделся князь.

   — Верю, Юрий, и всё же прошу тебя разойтись с Михаилом миром.

   — Но ты же видишь, они заступил мне Московскую дорогу.

   — Я поеду к нему. Постараюсь уговорить. Думаю, он не ослушается ханского приказа.

Михаил Ярославич встретил ханского посла дружелюбно, справился о здоровье хана, о пути. Остался доволен ответом.

   — Князь Михаил, — приступил наконец Кавгадый к делу. — Зачем ты хочешь драться с Юрием?

   — Я? — удивился великий князь. — Это у него кулаки чешутся.

Кавгадый понял, что неверно построил вопрос, надо как-то по-другому.

   — Ах, князь Михаил, ты уж старый воин, неужто не понимаешь молодого петушка? Он всегда в драку лезет. Хотя, конечно, старый петух, хе-хе-хе, отдерёт его за гребень, а то и хвост повыдергает.

   — Оно бы не мешало и за гребень оттаскать и хвост проредить, — улыбнулся Михаил, вполне оценив шутливый тон посла.

   — Но лучше всё же обойтись без этого. А? Князь Михаил?

   — Конечно, лучше.

   — Значит, ты согласен примириться?

   — Я с самого начала не думал драться. Он же полк собрал на меня, и я вынужден был вооружиться.

   — Его я уговорю. Но тебя вот о чём попрошу, князь, освободи ты его брата.

   — Кого? Афанасия, что ли?

   — Ну да.

   — Он давно в Москве. Я его где-то с месяц и держал всего.

   — В порубе?

   — Зачем в порубе, он, чай, князь, да и родня мне как-никак.

   — А Юрий говорил, что ты его в порубе томил.

   — Нашёл кого слушать, Кавгадый. Ты его лучше спроси, как он Афанасию этому в отрочестве уши отрывал. Спроси. А Афанасий, будучи в полоне, едва ли со мной не с одного блюда ел. Поруб. Придумает же.

Дважды ещё Кавгадый переезжал из одного лагеря в другой, примиряя Юрия с Михаилом. И преуспел: разъехались родственнички без драки. А великий князь вполне оценил старания ханского посла, подарил ему «сорочку» прекрасных соболей. Юрию пока отдариваться было нечем.

Вот и стало на Руси два великих князя. Один в Твери, другой на Москве. Один по ярлыку был великим, другой по родству с ханом. Сказывают, два медведя в одной берлоге не уживаются. Про медведей не ведаем, а вот двум великим князьям жить в соседстве очень даже тесно стало.

Каждый ждёт от другого подвоха, а то и нападения и поэтому всё время куёт оружие, засылает к другому подсылов, которые сообщают:

— В кузнях от зари до зари стучат, куют стрелы, копья.

Ну, раз «там» стучат, отчего ж «тут» должны кузни простаивать? И вот уж звенят наковальни и в Твери и в Москве.

Пока наковальни. Не сегодня завтра могут зазвенеть мечи и сабли.

Юрий Данилович, прибыв в Москву, первым делом проверил стены крепости, велел заменить трухлявые брёвна. Какой-то зевака, остановясь у кузницы, слишком долго наблюдал за работой молотобойца. Кто-то шепнул: «Подсыл тверской». Схватили парня, поволокли к князю: «Подсыла поймали».

У Юрия Даниловича разговор короткий:

   — Чего высматривал?

   — Да интересно ж, как куют.

   — Интересно?

   — Ага.

   — Повесить мерзавца на Тверской дороге.

И повесили. Почему на Тверской именно? А чтобы другой подсыл, едущий оттуда, видел, что его ждёт в Москве.

Из Новгорода к Юрию Даниловичу тайные послы припожаловали: «Приходи на наш стол».

   — Вот видишь, — сказал Юрий Кавгадыю, — меня в Новгород зовут, а Михаила оттуда выгнали.

Лестно, конечно, князю московскому было такое приглашение. Но как Москву оставлять? На кого? На этих губошлёпов Афанасия и Бориса? Да и по горькому опыту предков — того же Невского — Юрий знал, сколь шаток новгородский стол. Господа славяне — народ капризный. Сегодня позовут, а завтра выгонят. За ними не заржавеет.

«Пойду сяду у них, а в это время Михаил Москву захватит, — думал Юрий. — А там славяне мне путь укажут. Куда ж я денусь? Нет-нет, сегодня мне в Новгороде садиться рано. Успею».

Призвал Юрий Данилович к себе Афанасия:

   — Слушай, Афоня, новгородцы меня на стол зовут.

   — Ну и иди.

   — Мне нельзя, сам понимаешь. Михаил сейчас за каждым шагом моим следит, подсылов кучами засылает. Иди пока ты, сядь за наместника.

   — Сидел уж. Спасибо. Боле не хочу.

   — Почему?

   — Я слово князю Михаилу дал, в Новгород боле ни ногой.

   — Подумаешь, слово.

   — Чё «подумаешь», чё «подумаешь»? Он мне тоже слово дал.

   — Какое?

   — А такое, что если нарушу своё, то в следующий раз, если пленит, сразу повесит.

   — А ты испугался?

   — А ты бы не испугался? Да? Нет, Юрий, мне в Москве безопасней.

   — Так ты что? Если я пойду на Тверь, ты и от похода откажешься?

   — А куда денешься? Откажусь.

«Ну и помощнички, — досадовал Юрий Данилович, но, вспоминая собственные страхи в Орде, где-то и оправдывал брата: — Впрочем, пожалуй, он прав, не желая рисковать головой».

Посоветовался князь и с Родионом Несторовичем: как, мол, быть с Новгородом?

   — Я бы пока не советовал его на шею вешать.

   — Почему, Родион?

   — Да он ещё от голодовок не оклемался. С него сейчас корысти, что от козла молока.

И Юрий Данилович отпустил послов, сказав им, что, мол, как только разберётся с Тверью, сразу и примет Новгород под свою высокую руку.

   — А когда, Юрий Данилович?