— Да думаю, этой зимой и управлюсь.

   — Ежели понадобится, мы поможем.

Какой же дурак от помощи отказывается? И Юрий Данилович тут же обговорил с послами помощь Новгорода Москве:

   — Приведите к первому снегу ваш полк к Торжку.

Послы новгородские довольны были, хоть не впустую приезжали: князя не привезут, зато хороший союз против Михаила заключили, одобренный даже ханским послом.

Кавгадый вынужден был «одобрять» личные союзы, поскольку всякое его согласие хорошо оплачивалось. Как тут устоишь? Втайне Кавгадый надеялся, что в последний момент удастся примирить противников, как это и случилось у Костромы. И опять же не без корысти для него. «Союз» одобрил — платите, помирил — тем более платить полагается. Хорошая жизнь у ханского посла. Прибыльная.

И хотя Кавгадый послан был Узбеком утишивать русских князей, его присутствие, как ни странно, подталкивало Юрия Даниловича на обострение отношений с Михаилом Ярославичем и на скорые действия.

Москве было слишком разорительно содержать без дела отряд татар, сопровождавший посла. Если их оставить на зиму, то к весне они и их кони просто съедят Москву, обглодают до костей. Уже не говоря о насилиях, творимых ими по посадам.

   — Да, — вздыхал сочувственно Родион Несторович, — таких гостенёчков так просто не выгонишь. Их надо к делу пристраивать. И самое лучшее: пусти их, Юрий Данилович, в зажитье на тверские земли. Пусть Михаил их покормит, не всё ж нам кормить.

   — Придётся. Иначе на то лето начнут мне москвички татарчат рожать.

   — И самому надо бы выступить, князь.

   — Как думаешь, куда?

   — Тебе лепш начать оттуда, где летом вы сошлись.

   — С Костромы?

   — Ну да. Иди через все княжества, начав с Углича, и наращивай силу. Смотри: Ростов, Дмитров, Переяславль — после каждого города в твоём полку прибыток будет. Свернёшь на Клин, а там уж и Тверь пред тобой. С захода татары подойдут, от Новгорода славяне. Михаил в клещах окажется, раздолбаешь его. Може, и пленишь, тогда и продиктуешь ему ряд свой.

   — Да уж если пленю, он у меня запищит.

   — Ну вот, видишь, как славно. Ты не забывай, что ныне ты не только князь, но и родственник хана. Как у тебя с ней, с татаркой-то? Всё ладом?

   — Ладом, ладом, — отмахнулся Юрий Данилович, столь пустячным ему вопрос показался.

Впрочем, не всё там ладом складывалось. Хотя как посмотреть, с чьей стороны взглянуть. По прибытии в Москву поселил Юрий жену во дворце, а для наложницы Стюрки определил ближнюю клеть от крыльца. Это очень даже удобно было.

Надоест этот «лягушонок» холодный, жёсткий, выйдет князь из опочивальни, пройдёт на крыльцо, спустится на землю, нырнёт в клеть — и вот уж в жарких объятиях Стюрки. Она для этого и дверь никогда не запирает. Кто, кроме князя, сунется к ней? Блаженствует князь, Стюрка на седьмом небе от счастья, хотя, конечно, не столь неистов он как раньше, не зря ж молвится: жена не пиявка, а кровь сосёт. Но Стюрка и этим довольна, знает, что только она по-настоящему удовлетворяет князя, она, а не этот «лягушонок» ордынский. И оттого подобрела, поласковела пирожница к княгине. Пирожки ей печёт самые разные, сама носит к ней.

   — Вот, княгинюшка, свеженькие с зайчатинкой... А вот ещё с грибочками, а эти с потрошками.

Ест княгиня Агафья с удовольствием, кивает Стюрке благодарно:

   — Спасибо, спасибо. Действительно, эти вкусные пирожки.

Стюрка, ухмыляясь, думает, подлая: «У меня-то вкусные, косоглазая, вот твой-то пирожок, видно, не очень вкусен для князя. Уж две ночи от меня не вылазит».

Догадывается княгиня об отношениях мужа со Стюркой, но вида не подаёт, не хочет унижаться. Она ж из царевен. Да и по своему ордынскому закону знает, что у князя может быть много жён. Даже у её отца их было не то десять, не то девять. Уж и не вспомнит. Так что для неё это почти естественно. Правда, обидно в душе: князь, а ходит к пирожнице.

И Стюркина «тётка» Мотря для княгини старается изо всех сил. Обшивает её. Нашила ей исподних рубах с десяток, белых и красных, летник с унизанными жемчугом рукавами, опашень с золотыми пуговицами, тёплую телогрею о шестнадцати серебряных застёжках.

Но особенно княгине понравился сшитый Мотрей русский головной убор — кика. Высокое чело кики было изукрашено золотом и усыпано жемчугом и драгоценными камнями. По бокам кики с двух сторон ниспадали жемчужные шторы до самых плеч, задняя часть кики, подзатыльник, была сделана из собольего меха.

И когда Агафья надела опашень, а на голову водрузила кику, Мотря ахнула от восторга:

   — Ах, милая княгинюшка, как ты хороша в этом! Вот теперь пусть кто усомнится, что ты не великая княгиня.

Агафье понравились эти русские одежды. Но особенно развеселил её муж, когда, войдя, в первые мгновения не узнал жену.

   — Кто это? — удивился Юрий Данилович.

Скорее всего, он слукавил, чтоб сделать жене приятное, но она действительно долго смеялась его ошибке.

   — Я что пришёл, Агаша, — заговорил князь наконец. — Завтра отбываю я на рать, и мне хотелось бы...

Но она не дала ему окончить, перебила:

   — И я с тобой.

   — Но поход, а там наверняка и битва, женское ли дело?

   — Жена должна быть рядом с мужем, — решительно заявила княгиня и добавила уже не столько твёрдо: — Если она любимая жена.

   — Да, да, Агашенька, — обнял Юрий её за талию, — ты у меня любимая. Но ведь в таком наряде в поход не пойдёшь.

   — Я всё это сниму и опять надену своё — шалвары, кожух и шапку. Мы будем рядом.

И как ни отговаривал её Юрий Данилович, припугивая опасностями, она решительно стояла на своём: «Я еду с тобой».

И действительно, в день отъезда княгиня сидела уже на коне в своём татарском одеянии, наилучшим образом приспособленном к верховой езде. Сидела крепко, как влитая. Из оружия она взяла с собой лишь лук со стрелами и нож с костяной ручкой, который болтался у неё на поясе в кожаных ножнах и предназначался, конечно, не для боя, а для резки мяса на привале.

Вся дворня высыпала на двор провожать князя с княгиней в поход, и многие дивились воинственному виду госпожи своей:

   — Ты гля, наша-то, наша...

   — Да она полепш иного мужика сидит.

   — Ведомо, из поганых, а их из люльки на коня садють.

   — Ну и чё она навоюет?

   — Не скажи. Зря, чё ли, лук захватила.

В самый последний момент выскочила из своей клети Стюрка с плетёнкой, кинулась к княгине.

   — Княгинюшка-матушка, возьми пирожка с собой. Я с визигой наготовила.

   — Куда ж мне их, Стюра?

   — А вот заторочим сзади.

И сама девка привязала к задней луке плетёнку с пирогами.

   — Вкушайте на здоровьичко!

Княгиня кивнула пирожнице благодарно и тронула коня вслед за мужем, который съезжал со двора в окружении гридей.

Тучи сгущались над Тверью. И подсылы, и добровольные соглятаи сообщали Михаилу Ярославичу тревожные вести. Из Новгорода двигался полк славян, нацеливаясь на Торжок. Сам Юрий Данилович, зайдя к Костроме (опять к Костроме), идёт по Суздальщине, увлекая за собой других князей, кого посулами, а кого и угрозой.

   — Это что ж получается, — хмурился князь, — на меня вся Русь ополчается?

Александр Маркович как мог ободрял Михаила:

   — На Руси, Ярославич, испокон всех собак на великого князя вешали. Если хорошо поискать, то можно себе и союзников найти.

   — Ну кто, например?

   — А хотя бы рязанский князь Иван Ярославич. Он Юрия ненавидит.

   — Да, ему убийцу дяди любить не за что.

   — Вот и пошли к нему гонца с предложением союза.

   — А кого?

   — Могу и я тряхнуть стариной.

   — Езжай, Александр Маркович, договорись.

Союзники союзниками, но всё же лучше надеяться на самого себя. Тогда, сразу же по возвращении из-под Костромы, Михаил Ярославич велел всем древодельцам и строителям укреплять кремль, обустраивать вежи, ладить пороки, сносить на заборола камни — всё это на случай возможной осады.