Фиона тяжело вздохнула:
— Я уверена, что это будет легко. Я узнаю его, Риг. Я убеждена в этом. Его зовут Оларг. И другого такого шрама нет ни у кого.
— Твоя уверенность весьма обнадеживает. И думаешь, что этот драконид тут же доставит тебе твоего брата в обмен на мешок сокровищ?
— Мне не остается ничего другого, кроме как верить этому. И Дамон с Мэлдредом — мой единственный шанс вовремя собрать средства для выкупа. Может быть, другого случая мне не представится. А мой брат должен быть освобожден. И когда все будет позади, мы сможем пожениться.
Риг поднял брови и нагнулся, чтобы заглянуть в лицо Фионы. Она же тем временем наблюдала за обнаженным по пояс Мэлдредом, который отдыхал, прислонившись к фургону. Девушка не сводила глаз с его запрокинутого лица, по которому стекали капли дождя.
— А что ты думаешь про Дамона? Как ты представляешь себе сотрудничество с ним?
— Риг, Дамон нуждается в нас. Кто-то же должен поверить в него. Надо дать ему еще один шанс. В глубине души он хороший человек, ты и сам это знаешь. Нельзя отрекаться от старого товарища и стремиться отправить его в тюрьму, даже учитывая то, что он натворил за последнее время.
Слова девушки искренне удивили морехода.
— Не думал услышать такое из твоих уст. Мне показалось, ты сама хотела отправить его в Железный Шип, чтобы он искупил свои грехи. Разве не ты считала, что это было бы наиболее справедливо?
— Справедливо… — с горечью бросила Фиона. — Где ты видел в этом мире справедливость! Мой брат в плену в Шрентаке, а Дамон собирается помочь мне освободить его. Единственная справедливость, которой я хочу, — чтобы мой брат был свободен. Кроме того, Дамон действительно хороший человек — в самой глубине души.
«Я тоже хороший человек», — с обидой подумал мореход, выбрал место поровнее и растянулся на земле: после предыдущей дождливой бессонной ночи сланцевое ложе показалось ему мягче любой постели.
Два дня спустя путники под моросящим дождем стояли у ворот Блотена — большого города, обосновавшегося высоко в Халькистовых горах среди остроконечных утесов, окружающих его подобно короне.
Древнюю столицу окружала полуразрушенная стена почти сорока футов высотой. Там, где блоки стены осыпались, прорехи заполнили валунами, скрепив их раствором извести, и подперли деревянными кольями, глубоко вбив их в щели скал и соединив полосами проржавевшего железа. Возле пиков, где разрушения были особенно сильны, между камней приладили копья остриями наружу.
— Везде насыпаны острые осколки обсидиана и ржавые шипы, — сообщил Несун мореходу. — Надо же им как-то обороняться.
— Или удерживать кого-то внутри, — добавил Риг. — Этот город напоминает мне огромную тюрьму.
На верхней площадке барбакана, такого ветхого, что казалось, он в любую минуту может обрушиться, стояли два седых людоеда. Оба были сутулы и покрыты бородавками, на обоих была серо-зеленая одежда, кажущаяся еще более блеклой сквозь пелену дождя. Они с негодованием смотрели вниз, на маленький отряд. У более крупного из-под губы вбок торчал сломанный зуб, и людоед все время трогал его длинным фиолетовым языком. Наконец он соизволил что-то прорычать, затем ударил шипастой палицей в щит, снова зарычал и выдал короткую тираду на гортанном языке, явно обращенную к Мэлдреду и Дамону. Силач спрыгнул на землю и, слегка пошатываясь — лихорадка все еще давала о себе знать, — подошел к массивным деревянным воротам. Он поглядел на стражников и, подняв здоровую руку, помахал ею в воздухе, а затем резко опустил вниз. После этого Мэлдред закричал, отвечая стражникам на языке людоедов, который напоминал смесь ворчания и хрюканья.
Закончив, силач подошел к Дамону и, очевидно, чтобы не услышали людоеды, сказал ему что-то на языке жестов. Риг понял, что речь шла о деньгах или о прибыли — языку жестов морехода научил его друг, глухонемой полулюдоед Ворчун. Едва Мер-Крел вспомнил о старом компаньоне, ему стало интересно, нашел Ворчун работу на каком-нибудь корабле или продолжил бороться с драконами-владыками. Мореход не исключал, что полулюдоед, так же как в свое время Дамон, выполняет поручения Палина Маджере. Риг жалел, что они с Ворчуном потеряли друг друга на просторах Кринна, и ему вдруг очень сильно захотелось встретить полулюдоеда в Блотене. Ворчун мог оказаться чрезвычайно полезным, а кроме того, глухонемому полулюдоеду можно было доверять. «Когда я выберусь отсюда, — размышлял Мер-Крел, — после того как мы решим, что Фионе делать с братом, обязательно пойду и найду старого друга».
Дамон стащил с пальца перстень с эмблемой Стального Легиона и перебросил Мэлдреду. Тот снова зарычал и захрюкал, показывая перстень людоедам-стражникам, а затем швырнул его вверх. Людоед покрупнее протянул руку и сомкнул бородавчатые пальцы точно на драгоценности. Поднеся перстень к глазам, он улыбнулся, показав обломанные зубы, и ответил Мэлдреду счастливым ревом.
— Это плохо, — шепнул Риг Фионе. — Мэлдред знает язык людоедов. И Дамон, кажется, тоже. Только не говори, что людоеды хорошие в глубине души. Я знаю их лучше, и мне все это не нравится.
— Хорошо, что хоть кто-то может понять этих дикарей, — мягко возразила соламнийка. — Иначе сомневаюсь, что ворота перед нами вообще бы открылись.
— Прекрасно, мы войдем, — откликнулся мореход. — А как мы потом выйдем отсюда? — Он скептично посмотрел, как двое уродливых часовых толкают тяжелые створки ворот. — Нет, я в самом деле не уверен, что твоя идея так уж хороша.
Но Фиона не обращала больше внимания на морехода и тронула лошадь, направляясь вслед за фургоном. Риг выругался, но последовал за ней, продолжая тревожно осматриваться. Створки, скрипя, сомкнулись за спинами путешественников, людоеды заложили в проушины по бокам ворот огромный тяжелый брус, и маленький отряд увидел большие арбалеты, установленные на гребне стены и на лестницах.
— Замечательно, — пробормотал мореход, — Мы прибыли в очаровательное местечко. Тут можно просто прекрасно отдохнуть.
Город, раскинувшийся перед ними, был непривычен — так велик, что невозможно охватить взглядом. Массивные здания, фасады которых разрушились от времени и долгого отсутствия ремонта, уходили под самые облака, клубящиеся над Блотеном. На некоторых домах были вывески с рисунками, которые указывали, что под ними находится таверна, оружейная лавка или гостиница. Правда, глядя на сами здания, трудно было поверить, что в них могут торговать или обслуживать, такие они были ветхие — казалось, вот-вот рухнут — и так мало огней горело внутри. Почти все вывески висели криво, выгорели на солнце, потрескались, их кроя пооббились, на многих были надписи на незнакомом Ригу языке, и он решил, что это язык людоедов, хотя никогда не видел такой письменности прежде.
Посреди широких улиц пролегали наполненные водой колеи, выбитые тяжелыми фургонами и копытами крупных лошадей. Возле одного из домов — мореход решил, что это пекарня, — одноглазая женщина чистила вола. Когда путешественники проходили мимо, людоедка смерила неприязненным взглядом соламнийку и принялась ожесточенно скоблить животное, сделав вид, что больше ее ничего не интересует.
Почти все, кто встретился компании на улицах города, были людоедами, человекоподобными существами, но девяти и более футов росту. Людоеды были широколицыми, с крупными мясистыми носами, у одних в нос были вставлены серебряные или золотые кольца, у других — кости. У них были мохнатые брови, нависающие над темными, глубоко посаженными глазами, поэтому казалось, что на вновь прибывших жители Блотена смотрят исподлобья. Уши людоедов формой напоминали эльфийские, были заостренными, но намного больше и не такие изящные, цвет кожи варьировал от бледно-коричневого до цвета красного дерева. У некоторых, правда, кожа была серо-зеленой, а у одного людоеда, медленно прогуливавшегося по улице, — цвета остывшего пепла. Жители Блотена вяло переговаривались, как будто необычно влажная погода вселила в них непреодолимую лень и равнодушие.
Многие из людоедов были в доспехах и вооружены булавами. Щиты, которые висели у них за спинами, были изъедены временем, но разрисованы символами, украшены кривыми надписями, очевидно говорившими о каких-нибудь знаменательных победах, или грубыми изображениями чудовищ, как предполагалось, убитых хозяевами щитов. Многие были одеты в какие-то лохмотья, некоторые в рваные шкуры, встречались ноги, обутые в сандалии, но большинство ходило босиком — и все были неизменно грязны. Только немногие из встреченных могли похвастать чистой и более-менее подогнанной по фигуре одеждой.
