В стене пещеры, в стороне от кислотного озера и лавы, обнаружилась еще одна трещина, в которую едва можно было бы прогнать лошадь. Я смогла настолько сжать свое стройное тело, что протиснулась в этот проход и, к своему восторгу, обнаружила небольшой желоб, ведущий к следующей пещере, наполненной затхлой морской водой. Жидкость показалась мне целительным эликсиром, и я с радостью погрузилась в зловонные воды, согретые близостью к глубокому подземному пламени.
Я плавала из конца в конец пещеры, ныряла и исследовала свой бассейн, пока не обнаружила поистине бесценную находку! Заполненный водой туннель проходил под поверхностью до каменистой отмели Нового Моря. Опасный путь, полностью лишенный воздуха, изобилующий крутыми поворотами, тянулся больше чем на милю, но мы, черные драконы, всегда славились способностью долго держаться под водой. Плавание по подземному туннелю оказалось почти на грани моих возможностей, но это был превосходный запасной выход.
К тому моменту, когда были осмотрены все окрестности, я уже ощущала настоятельную потребность отложить яйца. Гнездо для потомства я устроила неподалеку от серно-кислого озерца, чтобы его испарения могли служить для новорожденных дополнительным стимулом выбраться из скорлупы. Кладка насчитывала двадцать одно яйцо. Все они выглядели вполне нормально, и я внимательно и пристально осматривала каждое, хотя в то время не могла и подозревать, что один из малышей будет отличаться от всех остальных. Я свернулась поверх яиц и провела в оцепенении несколько долгих лет, пока не ощутила под собой восхитительные толчки новой жизни.
Я насчитала двадцать новорожденных, двадцать блестящих детенышей превосходного черного цвета. С приклеенными к тонким тельцам крылышками они мало походили на грозных драконов, в которых должны были превратиться со временем. Сейчас они казались совсем слабенькими — пищали, шипели, вслепую искали пищу. Такие существа могли вызвать только презрение — это и было моей первой реакцией, причем очень явной. Новорожденные уже проявляли злобу и агрессивность — они толкались, бессильно шлепали друг друга лапками и пытались кусаться, даже не имея пока ни когтей, ни зубов, способных прорвать хотя бы их тонкую кожицу.
И вот эти ни на что не способные червячки вызвали у меня чувство сострадания, о существовании которого я до сих пор не подозревала. Именно это непривычное ощущение заставило меня отрыгнуть пропитанную желчью массу из глубины желудка прямо в центр гнезда. Малыши мгновенно затихли и стали энергично всасывать жизненно необходимый нектар.
Только тогда я заметила последнее яйцо, плававшее теперь в черно-зеленой питательной массе. Сквозь скорлупу доносились невероятно слабые толчки и постукивания, но внимательный осмотр показал, что последний из детенышей отчаянно рвется на волю. Вероятно, ему не хватало сил пробить брешь в тесной камере яйца.
Без тени колебания или сомнения я предприняла следующие действия. Вытянув переднюю лапу, которая вполне могла накрыть яйцо, я выпустила один коготь и кончиком, очень осторожно, пробила скорлупу. Из прорехи тотчас высунулась мокрая голова и завертелась из стороны в сторону, освобождаясь от обрывков внутренней пленки и остатков слизи. Наконец детеныш выкарабкался из скорлупы и скользнул к своим братьям и сестрам. Только тогда я осознала истину, и мое горло сжалось.
Этот змееныш, двадцать первый из моего выводка, оказался светлым, как слоновая кость, бледным, словно брюхо змеи. Среди своих черных братьев он казался воплощением чего-то совершенно чуждого. Мое тело резко развернулось, крылья непроизвольно поднялись вверх и тревожно хлопнули. Беспокойное шипение прорвалось сквозь судорожно сжатые челюсти, и высунувшийся кончик языка затрепетал от ярости.
Прищурившись, я внимательно наблюдала за этим немощным созданием. Бледный детеныш довольно энергично извивался в гнезде и даже приоткрыл бесцветные челюсти, пытаясь укусить своих братьев и сестер. Первый приступ отвращения постепенно прошел и сменился смутным беспокойством, угнездившимся где-то в глубине сознания. Возникшее было желание нанести смертельный удар угасло. Я снова медленно опустилась на пол, моя широкая треугольная голова, столь характерная для нашего рода, склонилась над детенышами. Мелкие капли кислоты, падающие с челюстей в гнездо, вызвали у новорожденных очередной приступ жажды насыщения.
Вскоре все они были покрыты слизистой массой отрыгнутой пищи. Клейкие потеки покрывали тонкие лапы, обволакивали мордочки, бока и хвосты густой черно-зеленой пленкой. Белый детеныш совершенно скрылся меж другими, и его невозможно было различить среди собратьев, стремящихся наполнить свои желудки.
Скрепя сердце, я постаралась убедить себя, что Альбинос — просто еще одна разновидность черного дракона.
Первые несколько лет молодняк успешно развивался в укромной пещере и быстро подрастал. Детеныши питались исключительно пропитанной желчью массой, которую я регулярно отрыгивала из собственного желудка. Со временем они, как и следовало ожидать, настолько выросли, что стали выползать из каменного углубления в полу пещеры. Эта выемка была местом постоянной кормежки, а в остальное время мои отпрыски разбегались по всему логову, карабкались по стенам и даже цеплялись за неровные выступы на потолке. Змееныши росли энергичными и агрессивными, так что я очень радовалась.
Даже белый перестал раздражать своим странным видом, хотя я не могла удержаться от того, чтобы не обнажать клыки каждый раз, когда видела его алебастрово-белое тельце. Он напоминал мне саламандру или какого-то морского червя, тогда как его собратья казались гладкими черными змеями. Кроме того, он заметно отставал от черных в росте и силе, но я не могла не заметить, что Альбинос превосходит их в злобности и решительности. В самом деле, он проявлял неудержимую жестокость — мог кинуться на свою сестру, чтобы отогнать ее от какого-то заплесневелого кусочка, или вскочить на спину брату и впиться в него острыми словно иглы зубами за проявление малейшего, даже воображаемого пренебрежения. Его злобный нрав не мог меня не радовать, поскольку это характерная черта нашего вида.
Теперь в логове было девятнадцать черных и один белый детеныш. Один из змеенышей погиб на второй год после того, как вылупился из яйца, — он утонул в сернистом озере во время одного из бурных коллективных купаний. В этом не было ничего необычного: хотя мы, черные, и можем обходиться без воздуха достаточно долгое время, но все же дышим, как и почти все остальные существа, и должны время от времени получать возможность наполнить легкие, чтобы выжить. В тот раз я обнаружила тело задохнувшегося змееныша в объятиях двух других детенышей — белого и его черной сестры. Мне пришлось вытащить их из озера и периодически надавливать на хрупкие грудки, чтобы восстановить способность дышать. Третий уже был мертв.
Через год на стройных телах стали появляться крылья. После периода беспорядочного трепыхания детеныши достигли той стадии, когда их крылья собирали достаточно воздуха, чтобы производить протяжное жужжание. Зубы у них тоже выросли, особенно выдавалась пара клыков на верхней челюсти. Даже при закрытой пасти эти кинжалы оставались снаружи, злобно поблескивая на мордах.
Несмотря на общее сходство всех детенышей, я могла различить их и даже дала имена. Так, самого крупного самца назвала Кинжалом; он постоянно прихорашивался, с важным видом разгуливал по пещере и затевал драки. Мне очень нравилось заставать его за какой-нибудь проделкой, хватать зубами за хвост и отправлять в кислотный бассейн. Он выбирался на берег, яростно отплевывался и, к моему немалому удовольствию, бесстрашно нападал на меня, хоть я и была раз в десять крупнее его! Тогда приходилось прижимать детеныша к земле и одобрительно ворчать, пока он не успокаивался.
Второй любимицей стала Диамант, гибкая самочка, прозванная так из-за чешуек в форме ромба на спине. Это была хитрая бестия, мастерица действовать исподтишка. Я часто наблюдала, как она с притворным интересом исследует самые дальние уголки логова, а когда ее сверстники тоже подключались к этому занятию, потихоньку ускользала, чтобы в одиночестве насладиться припрятанным кусочком.
