— Я тоже сомневаюсь, чтобы это была случайность, — подтвердил Грант. — Я считаю, что это была попытка убить меня.

— Вот именно это я и надеялся услышать от вас, — с подкупающей откровенностью воскликнул Фрэттон, — только боялся, что вы не решитесь мне об этом рассказать и не видел возможности вытянуть у вас такое признание.

— Вы знали? — вне себя закричала Кристина.

У Гранта был удивленный вид.

— Да, миссис Грант, я знал, — ответил Фрэттон. — Во всяком случае, мы имели сильное подозрение, а это практически одно и то же.

Грант засмеялся слишком громко.

— Беру назад свои представления о провинциальной полиции, мистер Фрэттон.

— Про нас говорят Бог знает что, — без всякой обиды заметил Фрэттон. — И в какой-то степени мне ясна причина. В деле, подобном этому, нам трудно что-либо сделать собственными силами, потому что мы привыкли к местным специфическим формам преступлений и нарушений, мы знаем свою провинцию и всех ее обитателей. Поэтому мы часто обращаемся в Скотленд-Ярд. Неужели вы не поняли, что некоторые ваши последние поступки не прошли незамеченными в Скотленд-Ярде?

— Я не совсем вас понимаю, — произнес Грант.

Однако Кристина была готова присягнуть, что он все отлично понимал. Он не смотрел в ее сторону, и ей было больно сознавать, что больше всего на свете ему хотелось бы, чтобы ее не было при этом разговоре.

— Вы, сэр, в какой-то мере общественный деятель, и Скотленд-Ярд не может не знать о кое-каких разногласиях, которые у вас когда-то были с Кароизи Карози. Карози вот уже несколько месяцев находится в Англии. Естественно, вас охраняли на случай, если у него возникнет мысль о вендетте. Очевидно, мы опасались не напрасно. Давно ли вы сами об этом узнали, мистер Грант?

— О том, что он в Англии, три месяца тому назад. А о его намерении мстить — всего несколько часов назад.

— В момент венчания.

— Нет, днем на дороге. Но мне почти не о чем рассказать вам, инспектор.

Грант описал Фрэттону все свои переживания с такими мельчайшими подробностями, что Кристина была поражена: он не упустил ни одного пустяка, охарактеризовал картонное лицо в шкафу, его цвета, запах свежей масляной краски.

— А Прендест — художник, — закончил он таким тоном, что Кристине стало ясно, он подозревает, что Прендест подослан Карози.

— Да, сэр, я знаю. Скажите, сэр, вы на самом деле видели Прендеста на участке после обеда?

— Нет. Но я уверен, что картонное лицо в шкафу — его работа, поэтому я подумал, что будет полезно заставить художника понервничать перед разговором с вами, инспектор.

— Если бы я сделал что-либо подобное, меня назвали бы провокатором, можете не сомневаться, — совершенно серьезно заявил Фрэттон. — Думаете побыть здесь несколько дней?

— Хотите, чтобы мы остались?

— Да, сэр. Всего лишь полчаса назад я разговаривал со Скотленд-Ярдом. Сказать по правде, не найти более подходящего места для ловушки этому Карози. За отелем нетрудно установить плотное наблюдение, мы без труда можем проверить всех выходящих отсюда. Вы знаете, как нам необходим Карози? А вы представляете для него определенную приманку. Но не воображайте, что он приехал в Англию ради одной мести. Нет, он не такой дурак! Ярд опасается, что мы не сможем взять его за прошлое, поскольку не располагаем бесспорными доказательствами. Уверен, что вы меня понимаете, миссис Грант.

— Конечно, — ответила Кристина.

— Мне бы не следовало втягивать тебя в эту историю, дорогая, — вздохнул Грант, — и, наверное, никто не позавидует началу нашего медового месяца.

Фрэттон сохранял молчание. По-видимому, мужчины ждали ее решения.

Можно было сделать только одно. Кристина поняла, что сейчас не время думать о собственном покое. Случилось так, что полиция рассчитывает на них. Медовый месяц был специально избран для мести… Она пыталась скрыть, как напугана, слова инспектора заставили ее понять, что Карози был преступником крупного масштаба, с которым трудно справиться даже самому Скотленд-Ярду.

— Разумеется, мы должны остаться, — согласилась она с неправдоподобно беспечной улыбкой.

— Огромное вам спасибо, — сказал Фрэттон.

Когда он ушел, Грант запер дверь, подошел к Кристине и обнял ее с бесконечной нежностью. И вскоре они остались одни во всем мире.

Позднее, когда он уже уснул, сжимая ее в своих объятиях, она сообразила, что он так и не объяснил ей, за что Карози его так ненавидит.

Прендест дрожал как осиновый лист, выходя из номера Гранта, а вид констебля, дежурившего у входа, заставил его со всех ног броситься в свою комнату. Первым делом он заперся на ключ и вытер обильно струившийся со лба пот. Потом он подошел к шкафу, вынул бутылку виски и налил себе полный стакан. Он как раз допивал его, когда зазвонил телефон.

Стакан, казалось, сам выскочил у него из рук. Телефон продолжал звонить. Он облизал пересохшие губы, осторожно подошел к аппарату, снял трубку и прижал ее к уху.

— Хэлло?

— Что случилось? — спросил мужской голос на правильном английском языке, но с заметным акцентом.

— Я… я… Ничего не случилось, — пролепетал Прендест.

— Судя по голосу, вы нервничаете. Все идет нормально?

— Да, но это…

— Все идет хорошо? — Голос мужчины зазвучал более резко.

— Нет, нет, не очень, — заныл Прендест. — У меня был совершенно кошмарный вечер, совершенно кошмарный! Я не смог как следует поработать, потому что вечером произошла ужасная история. Убили молодого парня… Убили! Его загрызла собака… Такой кошмар! Совсем мальчик…

Второй голос вкрадчиво спросил:

— Убили мальчика?

— Да, да, я об этом и говорю.

— Сейчас мы не будем больше разговаривать, — оборвал его собеседник, — мы с вами увидимся утром, как было условлено.

— Я… я попытаюсь прийти, — сказал Прендест. — Полиция задает всем вопросы. Они потребовали меня, так что я могу в это время… то есть не смогу.

— Вы должны быть крайне осторожны и не раздражать полицию. Мы увидимся, как только это удастся.

— Этот негодяй Грант утверждает, — взорвался Прендест, — будто видел меня на участке отеля вечером. Это вранье, но он так заявил полиции, он…

В трубке послышалось невнятное восклицание, наступила тишина, затем голос распорядился:

— Я считаю, вам необходимо немедленно бежать из отеля. Приходите немедленно.

Он бросил трубку, до того как Прендест успел что-то сообразить.

С минуту он стоял неподвижно, только шевелились губы. Потом он засуетился. Движения его стали бестолковыми. Он выключил свет и подошел к окну. Его комната выходила на холм и кустарник. Он осторожно отодвинул занавески. Где-то вдали вспыхивали огни, он даже сумел различить фигуры полицейских, производивших обследование местности. Они были идиоты, эти полицейские. Что можно было обнаружить в такой кромешной тьме?

При мысли о глупости полицейских ему стало немного легче… Он включил настольную лампу возле кровати, в чем не было ничего особенного, и принялся укладывать чемодан. Вещей было не очень много, но, поскольку он собирался уйти пешком, чемодан нельзя было назвать легким.

Он выключил свет, выставил сначала чемодан, перевесившись из окна, потом вылез сам.

Ничто не шевелилось. Казалось, поблизости никого не было.

Он начал осторожно подходить к дороге. Когда под его ногами зашуршала галька, он остановился и посмотрел в сторону ворот. В самом конце дорожки ему удалось разглядеть фигуру полицейского. Тогда Прендест пересек дорогу и оказался в относительной безопасности, потому что здесь росли кусты, скрывавшие его от ворот. Он прошел по тюльпанам и нарциссам, не заметив их, и оказался на лугу.

Дальше он двинулся вплотную к зеленой живой изгороди, окаймлявшей дорогу, и наконец добрался до ворот, состоящих из нескольких деревянных бревен, сколоченных вместе. Он без труда перелез через них и очутился на асфальте.

Никого не было видно. В душе Прендеста вспыхнула надежда, что ему удалось провести полицию, и теперь ему не о чем беспокоиться.