Узкая улица с односторонним трамвайным движением была в пятнах света и тени. Нож лежал на булыжнике, напоминая драгоценность, блестящий и сверкающий. Но тут на него наехала машина, колесо угодило как раз в лезвие, раздался громкий треск.

— Ну как вам это понравится? — возмутился Барнетт. — И ведь тысячу раз меня предупреждали, что кое в каких уголках Земли рискованно таскать аппараты на ремешке через плечо. Один взмах ножа — и прощай 50 долларов. Но здесь такого никак нельзя было ожидать.

Он увидел двух итальянцев, поспешивших к нему, и усмехнулся, когда они засыпали его градом вопросов, значение которых Энн не могла понять.

Затем, к ее величайшему облегчению, кто-то заговорил по-английски, извинялся, предлагал свои услуги. Сейчас появится полиция, они быстренько поймают оборванца. Замечательно, что синьор не лишился своего аппарата. Не нужно ли им помочь, например, проводить до гостиницы?

— Нет, нет, до нее всего десять минут ходу. — Барнетт с наслаждением перешел на английский, — все это пустяки, благодарю вас, нет оснований вмешивать полицию.

Гораздо решительнее, чем сегодня утром, когда они направлялись на прогулку, Джим взял Энн под руку, и они заторопились к отелю.

Человек, пытавшийся похитить аппарат, скрылся, но за английской парочкой до самой гостиницы проследовало двое других. Отель находился на узкой улочке неподалеку от зоопарка.

С этой минуты за отелем было установлено наблюдение.

Энн лежала на кровати лицом к окну, выходящему во двор. До нее ясно доносилось бормотание дождевых капель, но не в такой степени, чтобы раздражать. Скорее оно нарушало чувство одиночества. Порой на дворе слышались чьи-то шаги, но никаких тревожных звуков не доносилось. Она знала, что ее стена — внутренняя, до нее трудно добраться даже со двора.

Было все еще очень душно. Погасив свет, она растворила и окна, и ставни, хотя не была уверена, что это следует делать, ибо вокруг нее то и дело раздавалось назойливое гудение комаров, которое, похоже, и не давало уснуть. Впрочем, так же, как и воспоминание об увиденной недавно сцене.

Сейчас она казалась даже более живой. Перед глазами мерцала глянцевитая краснота крови умирающего. Она понимала, что это абсурд, но не могла избавиться от навязчивого видения. Ну и другое: арабские всадники, принц, его испуганный взгляд, лицо человека в сером и то, как тот странно упал. Помнила она и перепуганного ребенка, который отвернулся и побежал прочь.

Джим ушел на встречу с какими-то деловыми людьми.

Энн знала, что он рассчитывал пойти с ней вечером в бар, но, признаться, не слишком сожалела, когда это не получилось. Ее одолевали сомнения, казалось, что его дружеский тон наигран, хотя она и не могла отрицать его привлекательности. Если бы он только не был так речист, когда впервые заговорил с ней в холле отеля. Это случилось три дня тому назад.

С тех пор он стал распоряжаться ею гораздо бесцеремоннее, чем ей бы этого хотелось. Она приехала в Милан вовсе не для того, чтобы ее облапошил какой-то галантный англичанин. Но, несомненно, он ей нравился.

С неожиданной ревностью она подумала: вернулся ли он уже?

А жара не спадала, дождь, похоже, даже усилил ощущение духоты.

Девушка поднялась и начала бесцельно бродить по комнате. Движение создавало иллюзию прохлады. Никакого дождя, как выяснилось, в помине не было: это шептались струи фонтана. Она еще ближе подошла к окну. Двор освещался всего в одном месте: свет падал через открытую дверь напротив ее окна примерно в сорока ярдах. Она сумела разглядеть столы, стулья и большие зонты. Там находилась столовая. Энн сидела одна за столиком, когда Джим впервые подошел к ней.

Вернулся ли он?

Она знала, что окна его комнаты отсюда не видны. Впрочем, нет, она ошибается — он сам говорил ей, что его окна выходят во двор. Она тогда решила, что он старается выяснить, где расположен ее номер, и ответила уклончиво, а позднее подняла себя на смех. Если бы он действительно хотел это узнать, то сотни лир клерку было бы вполне достаточно для этою.

Напротив зажегся свет.

Ага, она не единственная, кому захотелось подышать ночным воздухом. Невзирая на комаров, там тоже сняты ставни.

Сначала она заметила тень.

Потом увидела Джима Барнетта — несомненно, его, высокого, с продолговатым лицом и носом с горбинкой. Вон и привычная сигарета торчит в уголке рта. Он находился в противоположном конце комнаты, около двери, и у него не было никаких причин подходить к окну.

Но он подходил все ближе и ближе. Стоит ли ей оставаться на месте и дать ему возможность заметить ее? Уже задавая себе этот вопрос, она знала, что не сможет отойти от окна, не сможет оторвать взгляда от его высокой фигуры.

Он зевал. Она улыбнулась, очень уж мило Джим похлопал себя по губам, а потом зевнул вторично, будто умирал от желания спать. Снова прикрыл рот, но тут же отнял руку и быстро обернулся, как если бы что-то его напугало.

Но что? И тут она увидела: в молниеносном броске какой-то человек прыгнул на Джима сзади. Тускло блеснул нож.

Она закричала дурным и протяжным криком.

Когда автоматическая дверь лифта захлопнулась за ним на его этаже, Джим Барнетт заколебался, в раздумье смотря вдоль коридора, ведущего к номеру 23. Его комната находилась в противоположной стороне, но комната Энн как раз здесь.

Он размышлял о том, успокоилась ли она. И эти мысли возбуждали и молодили его. Ему неудержимо захотелось с кем-нибудь поболтать, безразлично с кем.

Энн принадлежала к редкой породе хороших слушателей. Странное маленькое создание, признавшееся, что ей уже 22 года. Лично он давал Энн не больше 19. В ней ощущалась свежесть и наивность его младшей сестренки, какой он ее помнил в 20 лет. Только Гризельда быстро перешла через этот опасный возраст.

Конечно, он мог и ошибаться в отношении Энн. Существовал определенный тип внешне застенчивых женщин, которые на самом деле были наглыми и развязными, как лондонские проститутки. Она сказала, что приехала в Милан одна. Ее приятель, с которым она собиралась провести трехдневный отпуск в Италии, заболел в самый последний момент. По сути дела, не было ничего из ряда вон выходящего в том, что она решила пуститься в путь на свой страх и риск. В ней чувствовалось стремление к независимости и даже нечто больше: упрямство. Он надеялся, что ее не утомляет его общество, и он не перестарался в любезности…

Мысль об этом заставила его улыбнуться. Мог ли кто-нибудь приподнять ее более нежно и деликатно, чем он сегодня днем на площади?

Она выглядела совершенно измученной, когда пошла к себе в номер. Кажется, убийство, которому она стала свидетелем, произвело на нее удручающее впечатление. Но что в этом удивительного? Все вокруг только и говорили о происшествии, ужасаясь ему. Полковник Яхуни, близкий друг и советник молодого принца, умер почти мгновенно, еще до того, как подоспел врач.

Принц не был задет. Очевидно, подавшись вперед и заслонив его от пули, Яхуни спас ему жизнь.

Эта версия активно обсуждалась в Милане.

А раз так, завтра о том же самом заговорит мир, все газеты наперебой станут комментировать итальянские события.

Барнетт медленно пошел по коридору в сторону своей комнаты.

Но не подойти ли ему все-таки к комнате Энн? Тихий стук в дверь не разбудит ее, а коли она лежит без сна, это ее подбодрит, ей приятно будет знать, что он о ней думает. Может быть, она…

Да, нет, нет…

— Нет! — решил он окончательно и ускорил шаги в противоположном направлении.

У него и в мыслях не было, что в номере кто-то мог ждать его. Он спокойно вставил ключ, повернул его в замке и распахнул дверь. Комната манила полумраком и тишиной. Лишь снаружи доносился слабый рокот фонтана.

Джим сначала различил слабый свет, который, как он знал, падал со двора через дверь в стене. Он зевнул, повернул выключатель и шагнул к окну. Комната Энн находилась почти напротив, но он был уверен, что девушка догадалась о расположении его окна. Не торопи события, сказал он себе, веди себя сдержанно. Если она почувствовала расположение к нему, то ближайшие два-три дня принесут массу удовольствия. А потом она отправится к себе в Англию, а он скорее всего поедет в Рим.