Наконец, они спустились, и поземка показалась им совсем не холодной после подоблачного ветра. Медленно двинулись они к выходу из кузницы, изнемогшие и обессиленные.

Несколько человек бежало им навстречу. Взбудораженный грохотом швеллеров, сторож успел позвонить прорабу кузницы и дежурному по строительству. Сейчас они встретили Полоза и Котика.

Полоз хотел пройти мимо, не обращая внимания на этих людей, но его остановили. Прораб кузницы, инженер Гуч- ко, преградил ему дорогу. Лицо его, полузакрытое седыми усами, побагровело от злости.

— Кто дал вам право хозяйничать на чужих участках? — крикнул он.

— Передайте своему прорабу, — процедил сквозь зубы Полоз (ему трудно было шевелить замерзшими губами), — что он растяпа, если не просто сукин сын.

С этими словами он отстранил Гучко и быстро вышел из цеха. Котик еле поспевал за ним. Вскоре они уже стояли у подъезда дома, где жил Полоз, и, звонко топая ногами о цемент, стряхивали снег. Прораб пригласил Котика зайти погреться, и тот не отказался, хотя чувствовал себя неловко.

Они промерзли до костей, и поэтому тепло комнаты показалось им особенно приятным.

— Вот что нам нужно, и притом немедленно, — воскликнул Полоз, вынимая из шкафа бутылку. Он пошел за хлебом и закуской. А в это время Котик рассматривал жилье своего начальника. Полоз вернулся с тарелкой. На ней лежала какая-то рыбка. Он поставил тарелку на стол, достал вилки и наполнил стопки. Не успели они поднести к губам стопку, как в дверь громко постучали.

— Войдите, — крикнул Полоз, не опуская руки.

Дверь отворилась, и высокая женщина в сером платье остановилась на пороге.

— За твое здоровье, Вера Михайловна, — сказал Полоз вместо приветствия, встал, поднял высоко стопку, посмотрел через нее на свет и медленно, смакуя, осушил до дна.

Вера Михайловна вошла в комнату и плотно притворила за собой дверь. Ее взгляд ненадолго задержался на коренастой фигуре Котика.

— Пьешь? — чуть сощурив глаза, спросила она Полоза.

— Греюсь, — в тон ей ответил прораб, стараясь сообразить, что привело к нему начальника строительства в столь поздний час. Она жила в этом же доме, этажом выше, и заходила к нему всего два или три раза. В ее присутствии Полоз всегда смущался, а стараясь скрыть смущение, становился слишком развязным и даже грубоватым. Потом сердился на себя за это и клялся сохранить полное равнодушие, но при первой же встрече все повторялось сначала. А Вера Михайловна ничем не выделяла Полоза среди других инженеров. Всегда сдержанная и спокойная, она, как всех, встречала его улыбкой, умела быть — требовательной, хвалила скупо и редко.

— Садись, Вера Михайловна. — Полоз пододвинул к столу еще один стул. — Садись, гостьей будешь. Мы по-простому, по-холостяцкому…

— Меня удивляет, — сказала Вера Михайловна, не обратив никакого внимания на приглашение Полоза, — меня удивляет, почему ты всегда стараешься влезть не в свое дело. Что, тебе мало работы на своем участке?

Полоз удивленно поднял брови. Молча развел руками, Вера Михайловна поморщилась.

— Ты пришел из армии, а действуешь так, будто не имеешь представления о дисциплине и порядке.

— Может быть, ты объяснишь мне, что случилось?

— Если ты еще раз вмешаешься в работу инженера Гучко, твоя фамилия будет стоять в приказе рядом с выговором. Понял?

Полоз молча поднялся. Лицо его стало каменным, странно суровым. Глядя на Веру Михайловну в упор, он подыскивал нужные слова, но все они почему-то к этому разговору не подходили, Две вертикальные морщины залегли в уголках губ. Возмущение сжимало ему горло.

— Интересно знать, где я вмешался в его работу?

— Где? Это недостойно серьезного человека, Полоз, — натворить глупостей, а потом изображать наивного мальчика.

— Вера Михайловна, ты либо скажешь, чего хочет от меня Гучко, либо мы раз и навсегда прекратим этот разговор.

Соколова покачала головой.

— Пять минут назад он мне звонил. Очевидно, все свои подвиги ты совершил вместе с этим товарищем? Нечего сказать — оба отличились. И зачем вам надо было трогать этот настил?

Котик встал из-за стола. Вера Михайловна, довольно высокая женщина, рядом с этими двумя богатырями казалась маленькой и хрупкой.

— Какой настил? — нахмурился Полоз. — Ничего не понимаю…

— Не понимаешь? Зачем тебе надо было лезть в кузницу, сбрасывать монтажный настил? Вы что, оба пьяные были?

Полоз и Котик, наконец, поняли: вместо благодарности. Гучко обвинил их чуть ли не во вредительстве. Тяжелый кулак Котика, как гиря, упал на стол.

— Сукин сын! — не выдержал он и вдруг, сам испугавшись своей смелости, смешался и отошел к стене.

— Архиподлец, — стараясь быть спокойным, подтвердил Полоз. — Это он, товарищ Котик, решил нас отблагодарить. А мы-то старались…

— Так вот, думаю, что ты учтешь наш разговор. Мне бы не хотелось ссориться с тобой, Полоз.

Прораб тяжело прошелся по комнате. Надо было объяснить, что произошло, а слов не было. На Гучко даже злиться не стоило, но Соколова должна была знать правду.

— Ну, пойдем в кузницу, — неожиданно мягко и добродушно сказал он, обращаясь к Котику.

Тот согласно кивнул головой.

— Зачем же сейчас идти? Мы и завтра успеем, — улыбнулась Соколова.

— Нет, мы пойдем сейчас.

Полоз сказал это так сдержанно и сухо, что Вера Михаиловна удивленно на него посмотрела и молча согласилась.

— Если вам обоим так этого хочется, — ну что ж, пойдем.

Сказав это, она пошла к двери, на ходу бросив:

— Одевайтесь, я сейчас вернусь.

Котик посмотрел на Полоза. Ему совсем не хотелось снова идти в метель, подставлять лицо под острые ножи ветра, но раз дело так обернулось, то начальнику строительства необходимо все доказать. Сомнений тут не должно быть.

Вера Михайловна вернулась, одетая в желтое, туго стянутое широким поясом, кожаное пальто. Натягивая перчатки. она остановилась у двери.

— Ну, пошли. Вы готовы?

— Готовы, — коротко сказал Полоз.

Прежде чем запереть дверь, он окинул глазами комнату. На подоконнике еще дымился чайник. Тонкая струйка пара с тихим свистом выбивалась из отверстия в крышке. Разрезанная рыбка лежала нетронутая ка тарелке. Теплый воздух батареи центрального отопления покачивал занавеску над окном. Полоз с сожалением запер дверь.

На улице его ждала приятная неожиданность — у подъезда стоял большой автомобиль начальника строительства. Соколова села рядом с шофером и велела ехать в кузницу.

Ветер ничуть не уменьшился. Машину подбрасывало на сугробах. Они молниеносно вырастали на дороге, и с такой же скоростью ветер сгонял их на обочины дороги. Пролетали ледяные снежинки и в свете фар казались каплями растопленного металла. Котик был глубоко убежден, что шофер давно уже потерял дорогу, но машина, упруго дернувшись, словно уткнувшись в большой сугроб мягкого снега, остановилась перед ажурными каркасами кузницы. Соколова открыла дверцу и вышла. Полоз и Котик выскочили за ней. Втроем они вошли в здание цеха. Сжато, не говоря о себе, а все время повторяя «мы», Полоз рассказал о страшной силе расшатанных швеллеров. О сброшенном силой ветра настиле и оборванном канате. О перетянутых тросах и бешеном ветре.

Вера Михайловна смотрела вверх, где под порывами ветра чуть заметно вздрагивали тяжелые швеллеры. Не верилось, чтоб в такую погоду кто-нибудь мог добраться туда. Но желтый, новый, связанный несколькими узлами канат виднелся наверху. В словах Полоза не было ни капли неправды. Инженер Гучко лгал, пытаясь скрыть собственную халатность.

Вера Михайловна живо представила себе Полоза там, наверху, под ударами ветра и снега и невольно вздрогнула. Инженер Полоз, на которого она прежде не обращала особого внимания, неожиданно стал ей родным и дорогим.

Это необычное чувство несколько ее озадачило, но она ничем не проявила его и, выслушав Полоза, сказала сухо:

— Прошу меня извинить. Вы проделали действительно героическую работу, и вас обоих следует только поблагодарить. Но в другой раз я просила бы тебя, Полоз, не рисковать ни своей жизнью, ни жизнью рабочих.