Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Быть может, это было несколько самоуверенно с моей стороны? — попыталась обороняться Марина.

— Нет, — покачал головой Валенс. — Не приехать вы не могли. И дело тут не в том — хотели вы этого или не хотели. Решали не вы, решала ваша работа.

Впервые услышала Марина такое точное определение того, что чувствовала сама. И оттого, что Валенс так хорошо и безошибочно сумел понять ее, теплое чувство благодарности к нему шевельнулось в сердце девушки.

— Простите мне мою поспешность, — сказал Валенс, поднимаясь, — но я хочу вместе с вами совершить маленькую экскурсию. Крайнев сейчас работает в аэродинамической лаборатории. Давайте пройдем туда. Оформить ваш переезд из Ленинграда мы успеем и завтра, а увидеть, как Крайнев продувает последнюю модель, можно не каждый день.

Марина медленно поднялась с места, словно на плечах у нее была большая тяжесть. Они вышли вместе.

Лаборатория помещалась в большом зале со стеклянным потолком. Аэродинамическая труба — длинный цилиндр около десяти метров в диаметре, положенный на бок, — занимала почти все помещение. Мощные вентиляторы гнали через трубу ровный, сильный поток воздуха. Модель самолета, подвешенная в трубе на тонких тросах, испытывалась в условиях, полностью соответствующих условиям свободного полета.

Вентиляторы могли создать поток воздуха любой скорости. Получалось, что движется якобы воздух, а не самолет, но при испытании это не имело никакого значения. Сквозь большое стекло в стенке трубы можно было наблюдать за моделью, а чуткие приборы точно измеряли силу ее сопротивления воздушному потоку.

Валенс открыл дверь и пропустил Марину вперед. Волнуясь, вошла она в зал, быстро сориентировалась в лаборатории, поднялась по ступенькам на невысокий помост и остановилась перед большим стеклом.

Модель самолета, окрашенная серебряной краской, была хорошо освещена. Тонкие тросы, державшие ее, были почти незаметны, и казалось, что легкий серебристый самолет и вправду летит вперед в большом цилиндре.

Жадно, как бы боясь, что ей помешают, смотрела Марика сквозь прозрачное стекло. Она уже знала, что испытывается последняя конструкция Крайнева — сгусток его таланта и опыта. Глаз специалиста сразу мог оценить всю экономичность конструкции этой модели.

Рев в трубе стал стихать. Испытания подходили к концу. Марина все еще стояла у стекла, не в силах оторвать взгляда от модели. Она даже не заметила, как Валенс и Крайнев взошли на помост. Она увидела их только тогда, когда они очутились рядом. Марина оглянулась, смутилась и оторвалась от смотрового стекла.

— Очень рад видеть вас, товарищ Токова, — сказал Крайнев, протягивая руку.

Только теперь Марина как следует разглядела Крайнева. Тогда, на даче у Барсова, пораженная неожиданными выводами о своем самолете, она поспешила удрать, и в ее памяти почти не осталось представления о нем.

Перед ней стоял еще молодой, аккуратно одетый человек. Седина, рано посеребрившая его виски, как бы подчеркивала ясный взгляд и приветливую, какую-то детскую улыбку.

Марина молча пожала его руку.

— Вы приехали как раз вовремя, — сказал Крайнев, — с завтрашнего дня все это придется конструировать заново. Сегодня я, к сожалению, получил совсем не то, на что рассчитывал. Придется почти все переделывать. Только тогда, возможно, что-нибудь выйдет, да и то уверенности у меня нет.

— Я приехала в Киев случайно… так… проездом, — нерешительно сказала Марина, окончательно смутившись.

Валенс посмотрел на нее и промолчал. Ведь это ему на стол Марина положила бумагу, где черным по белому написано о ее переводе из Ленинграда в Киев. Однако Валенс не торопился выражать свое удивление.

— Жаль, очень жаль, — серьезно сказал Крайнев. — Откровенно говоря, я рассчитывал на вашу помощь.

— Может быть, товарищ Токова еще подумает и останется работать у нас, — осторожно сказал Валенс.

Марина посмотрела на него, и вдруг кровь прилила к ее лицу. Валенс опустил глаза. Крайнев непонимающе взглянул на Марину, перевел взгляд на директора и ничего не спросил.

— Я еще подумаю и, возможно, останусь, — тихо, как бы каясь в каком-то прегрешении, сказала Марина.

— Это было бы прекрасно, — искренне и просто сказал Юрий, — вы не представляете себе, сколько здесь работы и как нам нужен каждый лишний человек.

Из лаборатории они прошли в кабинет Валенса.

А когда под вечер Марина вышла на улицу, зимний Киев показался ей уютным и приветливым.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Человек сидел за столом в глубоком кожаном кресле. Большое стекло, покрывавшее стол, поблескивало под светом лампы. Зеленый абажур точно ограничивал лучи. Они падали на середину стола, на бумаги, на красивую суховатую руку с длинными пальцами, тепло отсвечивали в золоте «вечного» пера.

Высокие окна с полуопущенными толстыми гардинами мороз разукрасил затейливой вязью. Он окутал город тяжелым туманом. Столбы света поднимались от каждого фонаря. Свет в морозном тумане материализовался — казалось, к каждому лучу можно прикоснуться.

Люди торопливо проходили по улице, прикрывая рот руками в перчатках. Шоферы надели на радиаторы своих машин теплые кожаные чехлы.

Человек в кабинете сосредоточенно, не отрываясь, работал. В комнате было тихо. Никто не ходил по коридорам. В ночной работе была неожиданная торжественность. Словно стараясь сберечь ее, человек даже бумаги перебирал бесшумно, даже дыхания его не было слышно.

Человек этот был Андрей Васильевич Бабат. Высокий лоб, большие серые глаза, ровный нос и скупо очерченные губы. Чисто выбритый подбородок. Седоватые волосы гладко зачесаны назад.

Тихо, приглушенно зазвонил на столе телефон. Казалось, что он не звонит, а чуть слышно дребезжит, напоминая о себе.

Бабат поднял трубку. Откликнулся, назвал свою фамилию, с минуту слушал, потом ответил: «Хорошо, сейчас буду» и положил трубку на рычажок.

Он посидел неподвижно, словно что-то взвешивая, выдвинул ящик и достал оттуда большую папку с бумагами. Движения его были четки, сдержанны. Губы сжались больше обычного.

Оглядев кабинет, не забыл ли чего, он пошел к двери. Плечи и голова его словно плыли в воздухе. Длинная ковровая дорожка приглушала шаги.

Он вышел в коридор, миновал несколько длинных, почти не освещенных в этот ночной час пролетов и остановился перед высокой дверью. На секунду замер, взявшись за ручку, потом медленно, но решительно приотворил дверь.

Валенс ждал его, сидя за столом. Андрей Васильевич подошел, уселся в кресло и разложил перед собой захваченные бумаги. Он ждал, пока директор заговорит, чтобы, как обычно, доложить, получить указания и уйти.

Валенс посмотрел на него, и Бабат приготовился уже услышать первые слова, но директор молчал. Бабат удивленно посмотрел на Валенса, но начать разговор не решился.

— Знаете, Андрей Васильевич, — необычно тихо и тепло сказал, наконец, директор, — я очень люблю такой мороз, и метель, и эти светлые солнечные лучи, пронизанные тенями снежинок.

Удивление Бабата все возрастало. Такого тона в этом кабинете ему не приходилось слышать.

Неужели Валенс вызвал его для лирических излияний?

Директор провел рукой по столу, как бы разглаживая зеленое сукно, дотянулся до бумажки, лежавшей в отдалении, и поднес ее к глазам.

— Да, — сказал он, и Андрей Васильевич почувствовал по голосу, что настроение директора резко изменилось, — я особенно люблю такую погоду, но оказывается, многим нашим товарищам она весьма не по вкусу. Вот письмо Соколовой со строительства. Оно адресовано мне лично и носит характер, так сказать, полуофициальный… Так вот, Соколовой эта погода очень не нравится.

Валенс смотрел на зеленое сукно, но все же заметил, как нахмурилось лицо Бабата.

— Строительство получило новый проект теплоэлектроцентрали только шесть дней назад. Вы знаете, почему он запоздал? Над проектом поработали некоторые наши, ныне отсутствующие, знакомые. Пришлось исправлять. Но из-за нас строительство окажется в прорыве, потому что к постройке ТЭЦ смогут приступить только в апреле, когда спадут морозы, и к первому мая — к плановому сроку — пуск завода не закончат. Я хотел посоветоваться с вами, как лучше помочь Соколовой. Услышать ваше мнение.

44
{"b":"240507","o":1}