Здорово досаждал гитлеровцам Сидор Ковпак. Почти весь север украинского Полесья был теперь оккупирован фашистами только формально, а в действительности никто из них в полесские села не решался и нос показать. Целые районы и в глаза немцев не видели. Страшно было гитлеровцам углубляться в партизанский край.

Но такое положение ни Гитлер, ни его генералы долго терпеть не могли. Как же начинать крупное наступление весной, если за спиной партизанские отряды орудуют, если точно не скажешь, какой поезд своевременно на фронт прибудет, а какой под насыпь в болото свалится. Нет, с партизанами пора покончить! До тех пор, пока они существуют, в тылу у гитлеровцев покоя не будет!

Поэтому, обеспечивая себе свободу действий, немцы ранней весной начали крупное наступление на партизанские отряды. Против них было пущено несколько кадровых дивизий и весь фольксштурм, находившийся в распоряжении фашистского командования на Украине. Однако это наступление не застало врасплох Сидора Ковпака. Сила его отряда была именно в умении маневрировать, выйти из-под удара там, где он слабее врага, самому ударить и обрушиться на врага в том месте, где чувствуешь себя сильнее.

Гитлеровцы бросили на отряд Ковпака много войска, и партизанам пришлось оставить насиженные места и пробираться дальше в лес. Но сделать это было не так просто. Гитлеровцы напали внезапно. Они пытались окружить весь отряд и уничтожить его, расчленив на части. Вот этого-то и не мог допустить Сидор Ковпак.

Как только разведка донесла о начале гитлеровской операции, на всех лесных дорогах стали хорошо вооруженные партизанские заставы. Они были немногочисленны: два-три бойца, с ними пулемет, да еще несколько десятков гранат на всякий случай. Но в лесу эти замаскированные точки превращались в грозную силу, перед которой стояла одна задача: задержать немцев, пока не отойдут основные партизанские силы, а тогда уже лесами пробраться к отряду.

Ковпак распределял людей быстро и уверенно. На одну из боковых дорог были посланы Лойченко, Вера Михайловна и Синица — молодой партизан, которому еще не приходилось бывать в бою.

— Вам нужно продержаться до вечера, — приказал Ковпак. — Когда стемнеет — отрывайтесь от противника и догоняйте нас. Все ясно?

— Ясно, — ответил Лойченко, назначенный старшим.

Застава углубилась в лес и вскоре исчезла между невысоких полесских сосен.

В весеннем, недавно пробудившемся от зимней спячки лесу было тихо и сыро. Прошлогодняя прелая листва шевелилась, как бы оживая. Это из земли пробивались к свету первые бледно-зеленые стебельки сона. Сквозь оголенные, украшенные наливающимися почками ветви берез проскальзывали косые лучи солнца. До вечера оставалось, вероятно, часа три.

В этой части леса, где тонкие березы сменялись густыми зарослями стройных высоких сосен, было темнее. Солнце сюда почти не доходило, свет его освещал только остроконечные верхушки.

— Тут и будем Гитлера встречать, — решил Лойченко.

Вера Михайловна одобрила его выбор. Действительно, очень удобное для засады место. Узкая дорожка сворачивала почти под прямым углом, обходя невысокий бугор, и если возле этой высотки поставить пулемет, то его огнем можно будет перекрыть и отрезать любое движение — на дороге.

По приказу Лойченко, Иван Синица, орудуя маленькой лопаточкой, быстро выкопал для пулемета окоп. Расположенный между корней огромной сосны, он был совсем не видим с дороги. Толстый ствол прикрывал его сбоку, лучшей огневой позиции и не придумаешь.

Лойченко лег у пулемета, примерился и сказал:

— Очень хорошо. Теперь каждый индивидуально окопаться должен.

И они вырыли каждый для себя небольшой окопчик, не зарываясь глубоко в песок, зная, что долго задерживаться здесь не придется.

— Ну вот, теперь можно хоть целую гитлеровскую дивизию встречать, — пошутил Синица, оглядывая свою работу.

— Ты прежде встреть, а тогда говори, — недовольно буркнул Лойченко.

Они залегли в свои окопчики и надолго замолчали.

Тишина стояла над лесом, и солнце уже начало клониться к закату.

Вдали послышались выстрелы. Они все учащались, пока не слились в одну сплошную трескотню, Раздалось несколько орудийных ударов.

— Противотанковые пушки притащили, — сказал Лойченко.

— А может, они и не пойдут по нашей дороге? — несмело спросил Иван Синица.

— Пойдут, — хмуро ответил Лойченко, — они по всем дорогам просочиться попытаются.

Вера Михайловна лежала у пулемета, слушала разговор двух партизан, отлично понимая чувства, беспокоящие сердце Синицы. Сама она была спокойна, несмотря на то, что задание очень опасное, хотя и не из тех, когда уверен, что идешь на верную смерть. Тут все-таки есть надежда вернуться в отряд, несмотря на то, что встретить смерть и померяться с ней силами придется обязательно.

Издалека — казалось, будто это за много километров — послышалось тихое, приглушенное гудение. Выходило оно как бы из самых недр чащи лесной, и партизаны насторожились, замерли в своих неглубоких окопчиках.

— Какая-то машина едет, — нервно сказал Иван Синица, окоп которого был расположен возле самой дороги.

— Противотанковую гранату готовь, — распорядился Лойченко.

— Она уже давно готова, — ответил Иван Синица, кладя перед собой вязку обычных гранат.

Они замолчали, и в лесу снова стало тихо. Даже гудение прекратилось — ничего не доносилось из темной лесной дали.

«Может быть, они минуют нашу дорогу?» — назойливо вертелось в голове Ивана Синицы. Но вскоре тупорылое чудовище показалось в просвете дороги; будто громоздкий бегемот или буйвол продирался между густыми соснами.

— Бронемашина, — тихо сказала Соколова.

— Из пулемета по машине не бить, — приказал Лойченко, — за нею пойдут солдаты, тех — из пулемета. А машину гранатой.

— Есть гранатой, — бледнея, ответил Иван Синица,

Это были мучительные минуты ожидания, когда враг уже идет на тебя, а ты вынужден неподвижно лежать, пока он приблизится хотя бы настолько, чтобы ударить наверняка. Соколова видела, как трудно даются Ивану эти минуты, как хочется ему стрелять, начать бой. Но он знал, что каждый выстрел, сделанный преждевременно, означал верную смерть и сорванное задание.

— Спокойнее, спокойнее, — сказала Соколова тихо, но внятно. — Спокойнее, товарищ Синица.

— Я спокоен, — ответил партизан, и его голубые глаза взволнованно блеснули.

— Тише, вы! — прошептал Лойченко.

Он лежал рядом с Верой Михайловной в окопе и весь был поглощен наблюдениями, ожиданием минуты, когда нужно будет ударить. Казалось, и тень волнения не может коснуться его сердца. Вера Михайловна, которая сейчас служила вторым номером пулеметного расчета, поглядела на его сосредоточенное лицо и умолкла. Вдруг ожгла мысль, что так и не удалось вспомнить, откуда ей знакомо это лицо. Но для разгадок уже не оставалось и минуты: тяжело покачиваясь на песчаных рытвинах лесной дороги, немецкая бронемашина подошла совсем близко, С десяток солдат в серо-зеленой униформе осторожно шли за нею, пытаясь за бронированной толщей найти защиту от всяких случайностей…

— Спокойно, спокойно, — уже не для Ивана Синицы, а для самой себя повторяла Соколова. — Спокойно.

Она поглядела на лица своих товарищей. Они были покрыты бледностью зеленоватого оттенка. Соколова пробовала улыбнуться, но губы не слушались ее.

«Должно быть, я страшно волнуюсь», — подумала она и в. ту же секунду почувствовала, что волнение ее словно рукой сняло.

Иван Синица бросил связку гранат. Он сделал это преждевременно — не выдержали нервы. Высокий столб желтого песка вздыбился перед тупым рылом бронемашины. Она качнулась, на мгновение остановилась.

Лойченко нажал спуск, и сразу ожил лес от ударов и свиста пуль. Потоки огня вырвались из бронемашины. Все ее пулеметы били по лесной чаще. Немцы не знали, где спрятался враг, били наугад, но одна пуля все же нашла грудь Ивана Синицы. Пока шел бой, никто этого не заметил, и только тогда, когда немцы прекратили огонь, поглядела Вера Михайловна на Синицу и тихо ахнула.