— В добрый час! — ответил Крайнев.

Валя уже давно изучила этот самолет. Часами просиживала она в кабинете, приноравливаясь и привыкая к каждой мелочи. На земле она научилась ощущать каждую частицу самолета, каждую его деталь. Но теперь ‘ей нужно взлететь в воздух, где все воображаемое сместится, где все будет выглядеть совсем иначе* чем на земле', и бешеная

скорость заставит жить быстрее, принимать решения за какие-нибудь сотые доли секунды. Ведь за каждую секунду самолет пролетает почти полкилометра, и раздумывать некогда — каждое движение должно быть абсолютно точным, а главное — осмысленным.

Вот уже дали разрешение на взлет. Валя добавила оборотов турбине. Теперь где-то здесь, совсем рядом, ротор турбины крутится с неслыханной до сих пор скоростью — десятки тысяч оборотов в минуту. Так, все хорошо, пусть немного поработает… Ну, теперь можно взлетать.

Все нужные движения Валя выполнила почти автоматически и даже сама не сразу поняла, как взлетел самолет. Это было странное, совсем отличное от обычных полетов впечатление. Словно бы ты сел, как барон Мюнхгаузен из старой сказки, верхом на пушечный снаряд и летишь, сам не зная, что случится с тобой через минуту.

Но такое ощущение скоро исчезло. Нет, Валя точно знала, куда летит и какую программу испытаний должна выполнить. Для простых полетов у нее нет времени — теперь надо испытывать, проверять, выяснять недочеты. Машину нужно как можно скорее запускать в серийное производство — фронт требует усовершенствованного вооружения.

Мельком ей подумалось, что война, пожалуй, закончится раньше, чем эту машину передадут на завод, но жалости эта мысль не вызвала. Вот и хорошо, пусть себе заканчивается скорее!

Теперь Валя целиком отдалась испытанию самолета. Удивительная была эта машина. Абсолютно невозможное на обычных винтовых самолетах становилось здесь не только естественным, а даже обязательным. Одним рывком взлететь на несколько километров вверх, вдруг спуститься к земле и снова взлететь еще выше — все это самолет выполнял так, будто для него вообще не существовало границ высоты и скорости. Но Валя хорошо знала, что такие границы все же существуют. Именно их она и должна была точно определить. И она взялась за эту работу и работала, пока стрелка счетчика не показала, что горючего осталось на пять минут.

Валя поискала глазами аэродром, спустилась ниже, нацелилась на двухкилометровую посадочную площадку и, обуреваемая страхом, — ибо садиться на такой сумасшедшей скорости ей еще никогда не приходилось, — приземлилась. В какое-то мгновение ей даже показалось, что самолет обязательно перевернется, но все обошлось как нельзя лучше,

— Прекрасная машина, Юрий Борисович, — сказала она, когда грузовой автомобиль приволок самолет на место старта и можно было ступить на твердую землю, — но над уменьшениями посадочной скорости нужно еще работать. Я чуть не умерла от страха.

— Ну, в это я мало верю, — засмеялся Крайнев. — Однако над этой проклятой скоростью, безусловно, придется поработать, и здорово поработать. А общее впечатление?

— Что там говорить об общем впечатлении!.. Если б у нас на фронте была хоть сотня таких самолетов — гитлеровская авиация и носа бы не показала в воздух…

— Спасибо, — поклонился Юрий. — Но как мы эту самую скорость будем уменьшать, вот вопрос!

— Некоторые соображения по поводу скорости у меня есть, — вмешалась Марина.

— Очень хорошо… А теперь, товарищи, я прошу всех ко мне. Поговорим, на чем нам нужно заострить свое внимание, — сказал Крайнев.

В это время к Валенсу подошел его адъютант, передал какую-то бумагу. Директор прочел, улыбнулся.

— Простите, товарищ Крайнев, — сказал он взволнованно, — но сейчас на несколько минут зайдем ко мне, Есть приятные новости.

Танковый полк продвигался все дальше на запад. Дни шли за днями, месяцы за месяцами. Сергей Король почти не выходил из боя за это время. Правда, иногда случались короткие передышки, когда войска стояли в обороне. Тогда удавалось немного отдохнуть, привести в порядок себя и свою технику.

Все яснее очерчивались контуры будущей победы, все ближе подходила Красная Армия к Германии. И чем ближе казалась победа, тем чаще мечтали в беседах между собой Король и Орленко.

Это были мечты инженеров, которые уже истосковались по настоящей творческой работе, которым хочется строить и изобретать, видеть, как твоя мысль, твоя идея воплощается в металл.

Они часто вспоминали дни, когда вместе работали над компрессором для Ганны. Что она делает сейчас, Ганна Ланко? Наверное, за то время, что Король и Орленко шли страдной дорогой войны, она успела открыть необычайные вещи.

Росовский всегда привозил самые свежие новости. Это были новости не только армейского характера. Росовский знал досконально все, что творится в Киеве. Король уже не спрашивал, откуда у его друга подобные сведения…

Особенно приятно было услышать, что институт стратосферы уже вернулся в Киев и расположился на своих старых местах.

— Вот так и мы с вами когда-нибудь вернемся и станем на свои места, — возбужденно говорил Король. — Только должен я вам сказать — места уже будут не те, и мы уже будем не те. Война для всех вас оказалась большой школой, школой мужества, испытания товарищеских отношений, настоящей дружбы. И все люди в Союзе так же изменились.

Он говорил это убежденно, с глубоким сердечным волнением. Он понимал, что вся страна поднялась на высшую ступень. Было приятно сознавать, что и ты не отстаешь от народа.

В Польше, недалеко от Варшавы, сидели они в маленьком блиндаже на плацдарме за Вислой, Всем было ясно, что скоро, очень скоро начнется новое большое наступление, что будет оно стремительным и победоносным и приведет к самому сердцу Германии, в самое логово зверя.

В ночь под Новый год товарищи подняли кружки за Советскую Армию и пожелали всей стране счастья в новом, сорок пятом году,

И в этот же час в Киеве в институте стратосферы, за длинным столом, накрытым белоснежной скатертью, поднялся Валенс и почти слово в слово повторил тост Короля.

Это наступил сорок пятый год, год великой победы.

После ужина Крайнев и Валенс долго сидели вдвоем, мысленно подводя итоги прошедшего года, Что ж, они были не плохи, эти итоги! Все яснее становились пути к полному овладению реактивной техникой.

Невольно Крайнев подумал о том, что наши войска приближаются к Германии и случай поможет ему когда-нибудь побывать в бетонной тюрьме, где пришлось провести столько времени. Ему очень хотелось бы повидать Людвига фон Дорна… Им есть о чем поговорить…

Крайнев вспомнил сообщение о самолетах-снарядах, которыми немцы пытались разрушить Лондон. Видимо, они были сделаны Людвигом Дорном. Это говорило о том, как напряженно работали немцы над реактивной техникой, и в то же время показывало их слабость в этой технике. Ведь даже при том интересе, какой проявляли немцы к новым моделям истребителей, у них нигде, ни на одном участке фронта не появилось реактивного самолета. Значит, они еще не решили проблему реактивного самолетостроения. Значит, Крайнев выиграл у немцев эту большую и напряженную, никому не видимую техническую войну.

И в то время, когда в зале института продолжались танцы и люди праздновали встречу Нового года, Крайнев с Валенсом разговаривали и думали о прошлом, намечали планы на будущее.

Неожиданно постучали, Валенс не успел и рта раскрыть, как дверь распахнулась и три женщины появились на пороге кабинета: Марина, Ганна и Валя, веселые, возбужденные танцами, заявили, что нечестно удирать, бросать товарищей в такой вечер.

Валенс и Крайнев поднялись им навстречу. Было приятно в эту минуту увидеть давних своих подруг, с которыми связано почти каждое событие в жизни, вся работа, волнения и успехи, радости и разочарования.

Крайнев принес вина. Они разлили его в высокие бокалы и подняли тост за тех, кого сейчас не было с ними, за тех, кто в блиндажах, в холодных промерзших окопах готовился к великому наступлению на Германию.