Синица лежал лицом вниз, и тонкая струйка крови сбегала по его груди.

— Убили?

— Тяжело ранен, — сказал Лойченко, переворачивая отяжелевшее тело Ивана Синицы.

— Что ж делать?

— Ничего. Держаться до вечера,

— Он умрет.

— Может статься.

Вера Михайловна подползла к недвижимому Синице, сбросила ватник, перевязала рану.

— Крови много вытекло. Плохо может кончиться.

— Может статься, — спокойно повторил Лойченко. — Надо изменить позицию. Эту немцы уже узнали.

Они переползли на другое место, может быть, менее удобное, но, безусловно, лучше замаскированное. Стояла гнетущая тишина.

Вера Михайловна посмотрела на Ивана Синицу. Лицо его стало восковым.

— Умер, — тихо произнес Лойченко.

— Да, — сказала Вера Михайловна и закрыла платком лицо молодого бойца.

— И мы с вами здесь умрем, — сказал Лойченко. — Никакой черт нас не спасет, умрем!

— Нет, — возразила Вера Михайловна. — Мы не умрем.

— Умрешь! — вдруг закричал Лойченко. И не успела Вера Михайловна понять, что произошло, как страшный удар обрушился ей на голову и свет померк в глазах.

Лойченко встал, оглянулся. Никого. Вокруг все тихо. Он наклонился к неподвижно лежавшей Вере Михайловне, послушал сердце — бьется. Тогда вынул из кармана веревку, связал бесчувственной Соколовой руки — вот досада, веревка коротка. Сняв еще ремень, на всякий случай связал и ноги. Оглянулся еще раз и поспешно, уже ощущая в кармане хруст десяти тысяч марок, быстро, пригибаясь, побежал в сторону немцев.

Весь отряд Ковпака замаскировался теперь в такой лесной чащобе, что нападения немцев можно было не бояться. В густой лес, да еще ночью, они не рискнут сунуться. Уже не раз леса Черниговщины давали надежный приют партизанам, и они хорошо знали, какая это верная защита.

Но в тот вечер тишина так и не опустилась над белыми березами и красноватыми соснами. Уже совсем стемнело, уже стали по местам партизанские патрули, а вдалеке все еще гремели выстрелы. И было непонятно — кто и где вел бой — ведь всем заставам приказано было держаться только до темноты — а отступать в лес, когда стемнеет, не так уж трудно.

— Кто не вернулся? — спросил Ковпак, услыша эти тихие, отдаленные лесными просторами выстрелы.

— Лойченко с Синицей и Соколова.

— А остальные?

— Все здесь.

— Пошли трех-четырех разведчиков, пусть поглядят, кто это нам спать мешает, — приказал Ковпак.

Четверо разведчиков, знавших эти леса как свои пять пальцев, отправились в направлении заставы Лойченко. В ночной тьме они передвигались быстро и бесшумно, как тени.

Через несколько минут после того, как скрылся Лойченко, Вера Михайловна очнулась. От страшного удара гранатой ломило голову, но сейчас думать о боли не приходилось. Она попыталась пошевелить руками, потом ногами— поняла, что связана. И в этот, миг вдруг отчетливо все вспомнила. Концлагерь, Берг и рядом… Лойченко. Да, это был он, только борода и одежда так изменили предателя. На глазах двух партизан он вел себя, как партизан, ловко маскируясь, а когда умер Иван Синица, решил, что его час настал. Вера Михайловна хорошо понимала план Лойченко: теперь он пошел за помощью к немцам. Он приведет их сюда, отдаст им Соколову, а сам вернется к Ковпаку и еще, возможно, многих выдаст, а быть может, весь отряд приведет к гибели. Как же она сразу не узнала это лицо? Отчаяние охватило ее от одной только мысли.

Но для раскаяния и выводов не было времени. Прежде всего — освободиться от веревки!

Вера Михайловна напряглась и села. Веревка больно врезалась в тело. Тут, пожалуй, будет трудно высвободиться, а вот ремень снять, вероятно, легко. Узел на нем держится слабо. Ану, попробуем его за корень зацепить…

Через несколько минут ремень лежал на земле. Вера Михайловна встала, отошла в лес и принялась перетирать веревку. Острый сучок старой березы оказался хорошим помощником. И чуть только она выпростала руки, на дороге показались фашисты.

Перед Соколовой было два пути: сразу скрыться в лесу к пробираться к своим или снова залечь к пулемету и встретить непрошенных гостей огнем. Она поглядела на заходящее солнце. Еще, пожалуй, с полчаса до темноты. Значит, приказ Ковпака не выполнен, и фашисты могут прорваться по этой дороге и ударить партизанам в тыл.

Не колеблясь больше, Вера Михайловна решительно легла за пулемет. Она отчетливо видела немцев, а среди них Лойченко, и в сердце ее закипела ярость. Еще раз проверила пулеметную ленту — все было на месте.

Пулемет ударил точно и резко, как кинжал. Все немцы, и Лойченко первый, попадали на землю. Трое фашистов не поднялись после этого удара.

И начался неравный бой. Как проклинал себя Лойченко, вспоминая, что на свою голову научил Веру Михайловну стрелять из пулемета. Как ругал себя за то, что выбрал такую хорошую позицию… Но ругай не ругай, путь оставался только один. Веру Соколову нужно убить, иначе к партизанам не вернешься.

Бой продолжался. Немцы подбирались с каждым разом ближе, и все труднее становилось отбивать атаки.

А солнце заходило. Оно уже коснулось далеких холмов, осветило напоследок макушки сосен, и в лесу сразу потемнело.

Немцы полезли в последнюю атаку. Теперь они уже не боялись леса — сумерки скрывали и их. Это была единственная правильная для них тактика, и Вера Михайловна отлично это понимала. Она стреляла из своего пулемета, но знала, что на нее каждую минуту могут напасть, и не могла разобрать, чего ждут немцы.

Именно эти выстрелы, отголоски этой борьбы и слышал Ковпак.

Вера Михайловна дала короткую очередь по двум немцам, неосторожно высунувшимся из-за поворота дороги, но тут кто-то прыгнул в ее окоп, схватил за руки и бешено выругался. Соколова узнала голос Лойченко.

Через минуту, крепко связанная, она лежала на своем старом месте и смотрела на немцев, которые переговаривались между собой. К Лойченко они обращались как к своему, И Соколова тихо застонала от бессилия и охватившего ее гнева.

Невдалеке послышалось гудение машины. Кто-то подошел к группе немцев, раздались слова приветствия, и Любовь Викторовна Берг приблизилась к разбитому окопу.

— Зажгите фонарь, — сказала она. — Ничего не видно.

Сразу же вспыхнуло несколько электрических фонариков.

— Здравствуйте, Вера Михайловна! Давненько мы с вами не виделись, — насмешливо сказала Берг, направляя фонарик прямо в лицо Соколовой. — Так-то вы отплатили мне за гостеприимство!

Вера Михайловна молчала. Ей не о чем было говорить с гестаповкой. Все ясно.

— Это я заманил ее в эту засаду, — послышался голос Лойченко. — Если б не я, никогда б вам ее не поймать!

— Знаю, — ответила Берг. — Награду получите, когда выполните все возложенные на вас задачи. Кладите ее в машину.

Она оглянулась. Деревья наклонили свои ветви, словно стараясь подслушать разговор. Берг зябко повела плечами.

— Торопитесь, — скомандовала она. — У нас еще много дел. Завтра партизаны должны быть уничтожены.

Все остальное произошло до того быстро, что Соколова ничего сразу и не разобрала. Да и впоследствии она никак не могла вспомнить подробностей этой минуты.

Из лесу блеснули ясно видимые огненные точки, и немцы стали падать на землю. Кто-то закричал, послышался треск сучьев, чьи-то быстрые шаги, выкрики. Короткая схватка в сплошной темноте. Кто-то бежал, кого-то пытались догнать — ничего нельзя разобрать.

Наконец, снова появился свет маленького фонарика.

— Режь веревку, — услышала Соколова знакомый голос и почувствовала прикосновение холодного стального лезвия.

— А этих тут прикончить или к Ковпаку поведем? — спросил такой же знакомый голос.

— К деду доставим, — весело ответил первый. Все. Вставайте, Вера Михайловна, вы, должно быть, в сорочке родились…

На рассвете Берг и Карп Лойченко, связанные, стояли перед командиром партизанского отряда Ковпаком.