— Что с тобой, товарищ Полоз?

Полоз, наконец, очнулся. Несколько минут они беседовали о всяких пустяках. Разговор явно не интересовал их, ответы звучали невпопад, но они этого не замечали. Смущение все усиливалось.

— Мне, кажется, пора домой, — сказала Вера Михайловна, не трогаясь, однако, с места.

Только одно слово «домой» дошло до сознания Полоза.

Значит сейчас она уйдет, и он снова останется один. Об этом страшно было даже подумать… Именно эти страх и отчаяние и толкнули Полоза на неожиданный поступок.

Вера Михайловна вдруг почувствовала Полоза совсем близко возле себя. Он поднял ее на руки, легко, как ребенка. Целовал ее лоб, щеки, губы… Невозможно было остановить этот неудержимый поток поцелуев…

Соколова знала, что стоит ей только сказать Сухо и официально — оставь меня, — как инженер придет в себя. Но говорить этих слов ей совсем не хотелось, и почти неожиданно для себя самой Соколова ответила на поцелуй.

Был поздний вечер. Матовые плафоны заливали светом длинные дорожки, протянутые на блестящем паркете. Десятки дверей выходили в коридор. Здесь помещались кабинеты инженеров. За каждой дверью шла напряженная работа. Инженеры разрабатывали детали будущего скоростного бомбардировщика. Иногда все они сходились в кабинет Юрия Крайнева, чтобы проверить детали, сопоставить их одну с другой и со всей машиной, контуры которой очерчивались все яснее.

Марина Токова не принимала участия в этой работе. Дни и ночи просиживала она над новым проектом самолета.

Но однажды вечером, когда проект был уже в основном готов, Марина с ужасом убедилась, что и эта машина будет не лучше, чем предыдущие. Сделав такое открытие, она вдруг с точки зрения автора смогла стать на точку зрения критика. Она рассмотрела свой собственный проект так, словно увидела его впервые.

Совершенно ясно, что эта машина не может стать мощным бомбардировщиком. Многому научилась Марина, работая с Крайневым. Только ее собственная слепота и упрямство явились причиной того, что до сих пор она не замечала всех недостатков своей машины.

А когда, наконец, все сомнения развеялись, в целом и в частности, Марина вынула из ящика большую папку, аккуратно сложила в нее все листы, положила папку на место и заперла стол на ключ.

Она заставила себя не думать об этой третьей неудаче, словно вместе с папкой заперла в ящик все свои неприятные мысли. Встала и, напевая монотонную песенку, вышла из кабинета.

Проходя мимо двери Крайнева, Марина прислушалась. В кабинете было так же тихо, как всюду. В вестибюле, у раздевалки, она остановилась, разглядывая длинный ряд портретов выдающихся работников института стратосферы. Посредине висел большой портрет Крайнева. Она взглянула. на портрет и отвернулась. На снимке Крайнев смеялся, и Марине показалось, будто он смеется именно над ней.

На улице стояла оттепель. Мокрый черный асфальт блестел. Марина глубоко вдохнула влажный воздух. Скоро весна…

Она пошла по тротуару и вдруг в удивлении остановилась: все окна института были освещены. За ними двигались бесшумные и легкие тени. За тенями угадывались люди, бумаги, инструменты.

Марина оторопела. Почему все работают в столь поздний час? А может быть, она ошибается? Ступила несколько шагов и опять остановилась. Любопытство ее росло с каждой минутой. Надо же, наконец, узнать, в чем тут дело. И Марина вернулась в институт. Старушка-гардеробщица, охая и вздыхая, взяла ее пальто. Она спросила Марину, почему в институте каждый день теперь собрания и никто не уходит рано домой. Марина ничего не смогла ответить. Спотыкаясь, взбежала она на второй этаж. Подошла к первой двери с табличкой «Инженер Матяш» и постучала.

— Войдите, — приглушенно донеслось из-за массивной двери.

Марина вошла.

Матяш сидел за столом и быстро поднялся, увидев, кто пришел. Небрежным движением он бросил на стол большую книгу.

Марина уловила это движение. Под книгой лежал лист бумаги, на котором Матяш что-то вычислял или чертил. Из-под книги виднелись только обрывки линий и цифры.

Ее лицо вспыхнуло. Шея и уши покраснели. Минуту она молчала, не зная, с чего начать.

Матяш вопросительно смотрел на нее.

Марина спросила, Не собирается ли Матяш домой, и сразу же мысленно выругала себя за нелепый вопрос.

Матяш не собирался домой. Ему очень жаль, что он не может проводить товарища Токову, но к завтрашнему дню еще очень много дела…

Марина смутилась, не нашла больше никаких слов, извинилась и вышла.

Матяш не задерживал ее. У девушки хватило духу зайти еще к другому инженеру, но и там повторилась та же сцена. Марину принимали вежливо, но недоверчиво и холодно. Она явно мешала работать. У всех много дела, только одна Марина Токова разрешает себе в столь горячее время такую роскошь, как прогулки.

Девушке стало страшно. Она испытывала физически ощутимое чувство страха. Она осталась одна. Вокруг нее как будто много товарищей, но на самом деле она, оказывается, совсем одинока. А ведь Марина не привыкла стоять в стороне от большой работы. Всю жизнь, сколько себя помнит, она всегда была в самом центре происходящего. А теперь, совершенно неожиданно для себя, но по собственной вине, она очутилась вне работы.

Товарищи работают над проектом скоростного бомбардировщика, и только Марина не сможет сказать, что в этой машине будет частица и ее труда.

Она вернулась к себе и долго ходила из угла в угол.

Прошло добрых полчаса в молчании и тишине. Одно ей стало совершенно ясно: оставаться вне работы, вне коллектива она больше не может. Значит, надо быть мужественной, пойти к Крайневу, честно признать свою ошибку и попросить работы.

Нет, не пойдет она к Крайневу. Ведь она выгнала его… Ей ли идти к нему теперь с такой просьбой?

И снова начала Марина мерять шагами свой кабинет. Снова, сменяя одна другую, заметались в голове мысли. И вскоре Марина поняла окончательно, что раздумывать и колебаться больше нельзя. Надо взять себя в руки и сломить свою гордость. Иного выхода нет.

И Марина решилась. Еще не очень хорошо представляя себе, что она скажет Адаму Александровичу, Марина постучала в дверь его кабинета.

Директор встретил девушку так, будто ждал ее, будто и не сомневался, что она придет в этот поздний час. После нескольких малозначащих фраз Валенс сказал:

— Вы, конечно, за материалами? Юрий давно уже оставил их у меня. Вот, возьмите, — он протянул Марине толстую папку с надписью, сделанной рукой Крайнева, — «Инженеру Токовой». — Кажется, он оставил для вас ваше любимое — детали хвостового оперения крейсера.

Марина снова залилась краской. Валенс ничего не замечал. Он смотрел куда-то в сторону, мимо нее. Через минуту она вышла из кабинета директора, крепко сжимая в руке толстую папку. Она шла по коридору, и мозг ее сверлила и жгла одна только мысль: «Они знали. И Крайнев, и Валенс знали, что я приду…»

Бабат приехал на строительство и по телефону вызвал на вокзал заводскую машину. Вокзал находился довольно далеко, и машина пришла только через час. Все это время инженер ходил по высоким залам вокзала, иногда выходя на привокзальную площадь. Задержка машины его не удивляла. Больше того — даже радовала, ибо это означало, что его здесь не ждут. Тем лучше.

С интересом смотрел Бабат сквозь стекло машины, как огромное строительство вырастает на горизонте. Большие события, очень важные для него, должны были решиться здесь.

На пятом участке в этот час, как обычно, начался обеденный перерыв. Постепенно затих шум в тепляке. Рабочие выходили обедать. Трое молодых Котиков во главе с отцом прошли в столовую, но отдыхать в тепляк не вернулись.

С того дня, как старый Котик запретил сыновьям даже думать об авиашколе, борьба в семье не прекращалась. Ни Василь, ни Микола, ни Петро не теряли надежды на то, что отца все же удастся уговорить. Однако никто из них не мог придумать, как опять заговорить со стариком об этом деле.