Еще не зная, с кем придется встретиться, еще не веря в свое спасение, Крайнев вылез из тесной кабины, стал ка твердую землю и даже потоптался немного, как бы проверяя прочность этой земли.
Пилот советского самолета подбежал к нему, яростно бранясь. У него для этого были все основания. Возьми Крайнев на несколько метров правее, самолеты столкнулись бы и тогда — катастрофа была бы неминуема: взрыв, человеческие жертвы…
— Руки, ноги вам, идиотам, поперебивать мало, — еще издали закричал пилот. — Кто вас учил летать? Где ваша служба оповещения? Кретины несчастные!.. На веки вечные лишить таких летчиков прав…
Он проклинал и отчаянно ругался, поглядывая на вмятину крыла на своем самолете, а для Юрия эта брань звучала нежнейшей музыкой. Теперь, значит, уже ничто не сможет ему помешать вернуться домой, теперь вокруг советские люди…
Второй пилот тоже подошел ближе, поглядел на Крайнева, и на лице его отразилось неподдельное изумление.
— Послушайте, — сказал он. — То ли я пьян, то ли сплю… Вы — Крайнев?
— Да. Я Крайнев, — счастливо улыбаясь, ответил Юрий и вдруг почувствовал, что силы изменяют ему. Он опустился на бетонную дорожку.
С самолета уже сошли пассажиры, окружили Юрия, Все знали о его смерти, один из них даже присутствовал на похоронах Крайнева. Но пока подбежали служащие — все выяснилось.
Советский самолет лететь с помятым крылом, конечно, не мог. Нужно было его ремонтировать. Поэтому Крайнев вместе со всеми пассажирами отправился в помещение аэровокзала.
— Мы вынуждены, — заявил ему начальник аэродрома, — немедленно арестовать вас за нарушение правил полета. Вас будут судить и, конечно, накажут. Ведь из-за вас чуть не произошла катастрофа.
Юрий, стоя рядом с Яринкой перед начальником аэродрома, только блаженно улыбался в ответ. Теперь уже ничто его не страшило — за пассажиров, вышедших из советского самолета, он держался, как за спасительную нить.
— Прежде всего, — сказал он наконец, — вам придется связать меня с советским консулом. А там уж посмотрим, кого будем судить.
На аэродроме оказался корреспондент какой-то английской газеты, который летел на Балканы. Ради такой сенсации он решил изменить маршрут, и пока начальник аэродрома получал приказ, как поступить с Крайневым, пока он старался этот приказ выполнить, корреспонденция уже была готова. Да и все на аэродроме только и говорили, что о Крайневе. Теперь уже ничего невозможно было ни скрыть, ни изменить.
— А все-таки вас будут судить, — сказал начальник аэродрома, когда попытка изолировать Крайнева от советских людей оказалась неудачной.
— Многих придется судить, — ответил ему Крайнев. — И уверяю вас, что в этой очереди не я буду первым…
В это время на аэродром начали прибывать специальные самолеты. Скандал был чересчур громким, чтобы его можно было затушевать. Юрию показалось даже, что среди прибывших мелькнуло знакомое лицо, но это, видимо, была галлюцинация: не мог же так быстро появиться здесь фон Дорн…
— Только не оставляйте меня, пока не прибудет наш консул, — попросил Юрий пассажиров советского самолета.
— Даже если б захотели, то не сможем, — с улыбкой отвечали ему.
Стараясь оказать советским людям внимание и проявляя чрезмерную готовность и услужливость, начальник аэродрома предложил немедленно отправить их по назначению специальным самолетом.
— Нет, мы полетим на своем, — ответили они, и начальнику не оставалось ничего другого, как только задуматься над тем, какая кара постигнет его за невыполнение категорических приказов.
Час спустя на аэродром прибыл советский консул. Юрий Крайнев успокоился. Он знал, что впереди предстоит еще немало проволочек и оттяжек, что скандал будут стараться замять, но знал также, что теперь сделать это куда сложнее. Отныне сила Советской державы стояла за спиной инженера Крайнева в лице невысокого, очень корректного и внешне спокойного советского консула.
— Не беспокойтесь, — сказал консул. — Теперь уже ничего плохого вам не угрожает. Но какой же это скандал, подумать страшно! За всю мою дипломатическую практику еще никогда ничего подобного не происходило…
Юрий выслушал эти слова, понимающе улыбнулся и от консула уже не отходил ни на шаг.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Как и предполагал консул, разыгрался невиданный скандал. Целую неделю европейские газеты пестрели сенсационными сообщениями об увозе Крайнева и бегстве его из бетонированной тюрьмы. И чем больше разгорались страсти, тем яснее становилось, что в фашистской Германии Крайнева удержать не удастся. Но в один прекрасный день все, словно по команде, окончилось. Газеты вдруг утратили всякий интерес к этому событию. Будто ничего необычайного и не произошло.
Это неожиданное молчание могло означать только одно: Крайнев едет домой. С этой минуты его имя перестало занимать буржуазную прессу. Вот если б он отказался вернуться в Киев, тогда другое дело… А так — что ж тут интересного — человек не предал, остался честным — никакого повода для сенсации!
И в одно осеннее утро Яринка и Крайнев в сопровождении советского консула очутились на Силезском вокзале в Берлине.
— Вы знаете, — с улыбкой, которая теперь уже не сходила с его лица, говорил Крайнев, — мне и сейчас еще страшновато ехать. Все мерещится, будто какая-то неожиданность подстерегает…
— Не думаю, — спокойно ответил консул. — Слишком много шума вызвала ваша история. Повторить что-либо подобное они не смогут.
— Господи, как мне хочется домой! — вздохнула Яринка.
— Не позже, чем послезавтра, вы там будете, — заверил ее консул.
Таможенные чиновники осмотрели багаж. Несколько коротких формальностей, и паспорт уже лежит в кармане на самом сердце.
Длинный темно-зеленый поезд, держа курс на восток, медленно трогается с места, провожаемый недоброжелательными взглядами нескольких человек в штатском, которые всё время толклись у вагона, будто собираясь пожелать Крайневу счастливого пути, да так и не осмелившись пожелать.
О возвращении Крайнева и Яринки в Киевском институте стратосферы не знал никто, кроме Валенса. Директору хотелось сделать сюрприз всему коллективу, и поэтому никому, даже ближайшим друзьям, он ничего не сказал. Сдерживая радостное волнение, буквально прикусив язык, чтобы не проговориться, Валенс распорядился подать к подъезду машину и вышел из института.
Валя сидела в машине, как всегда, подтянутая и сосредоточенная.
«Знала б ты, моя милая, какая тебя ждет неожиданность, — подумал, внутренне улыбаясь, Валенс, — небось, не сидела бы за баранкой так спокойно и равнодушно. Я-то ведь хорошо помню, как болело твое сердечко. Ничего, сейчас мы его немного подлечим…»
— На вокзал, Валя, — сказал он и сам не узнал своего голоса.
— Что с вами, Адам Александрович? — спросила Валя. — Не захворали ли вы?
— Нет, — ответил директор и переменил тему разговора. — У нас четырнадцать минут…
— Успеем. Вам еще придется ожидать.
Девушке нечего было напоминать о времени. Она прекрасно ориентировалась в нем. Так и здесь. Ровно через шесть минут автомобиль уже стоял у входа в вокзал. Валенс поблагодарил, улыбнулся и торопливо, хотя опоздать было невозможно, пошел на перрон. Валя резко развернулась и поставила свою машину на отведенное для ожидания место.
Осень плыла над Киевом. Ни одного листка не было на высоких каштанах. Голубое небо сияло над городом, и несмотря на движение машин, толпы людей и шум трамваев, — задумчивая тишина висела над улицами.
На вокзале, как всегда, суматоха. Люди торопятся к поездам, к кассам, к выходу в город. Все новые и новые машины, блестящие, лакированные, подкатывались к вокзалу, чтобы потом остановиться неподалеку от Вали.
Девушка сидела в машине и спокойно разглядывала прохожих. Несмотря на ноябрь, ее машина все еще оставалась открытой. Осень пришла ранняя, но на диво теплая. И хотя в этой поездке на вокзал к московскому поезду не было ничего необычного, тень волнения все время касалась мыслей девушки.
