Наконец Дорн приказал Крайневу отойти в сторону и на всякий случай поставил возле него двух солдат. Только после этого он разрешил наполнить баки бензином. Со стороны все эти предосторожности выглядели довольно нелепо, но Крайнев в глухой ярости закусил губы и с трудом сдерживал себя. Он стоял неподалеку от катапульты, иронически посматривая на суетившегося Дорна.

В баки был налит бензин, и пилот, проверяя мотор, дал первые обороты винта. Пропеллер, как бы колеблясь, сделал один нерешительный оборот и вдруг сразу исчез в бешеной скорости вращения. Мотор работал безупречно.

Все было готово к полету. Летчик высунулся из кабины и взмахнул рукой. Дорн подошел к Крайневу.

Профессор Шторре положил руку на рычаг, которым включался механизм катапульты.

Крайнев понял, что настало время действовать.

— Остановитесь! — закричал он, бросаясь к Шторре. — Остановитесь, я совсем забыл…

Солдаты схватили его за плечи, Дорн испуганно бросился к нему. Профессор Шторре отпустил рычаг включения.

— Остановитесь! — продолжал кричать Крайнев. — Как мы могли забыть? Винт… надо сменить винт…

Удивленный пилот выключил мотор и вылез из кабины.

— Слезайте, — махнул ему рукой Дорн и приказал солдатам стать у входа на катапульту, хотя Крайнев и не думал туда лезть.

— Понимаете, — лихорадочно жестикулируя, говорил Юрий, обращаясь к профессору Шторре, — на самолете стоит старый винт с неизменным шагом…

— Вы правы, — подумав, медленно ответил Шторре. — Такой винт на большой скорости может стать тормозом. Надо поставить винт с автоматическим регулированием.

— Когда вы сможете дать чертеж? — сухо и раздраженно спросил Дорн.

— На проект нужно немногим больше суток, — ответил Крайнев. — Но для нового винта понадобится специальное литье.

— Это нас не остановит, — небрежно отмахнулся Дорн.

— Распорядитесь снять этот винт, — уже тоном приказа продолжал Крайнев. — Для проекта мне нужно знать систему его крепления. Пойдем, Яринка…

Всякий раз после того, как распоряжение было отдано, Крайнев сам спешил войти в дом, чтобы не слышать оскорбительного напоминания Дорна.

Шторре, летчик и Дорн остались возле самолета. Вызванные техники уже снимали винт. Новый винт мог быть изготовлен не раньше, чем через три дня.

Дорн злился и хмурился. Но все же лучше подождать еще три дня, чем пережить неудачу, а может быть, и катастрофу.

Пилот и рабочие ушли, забрав с собой снятый винт. На аэродроме остались только Шторре и Дорн. Старый профессор хотел спросить Дорна, не получил ли он письма от Вальтера, но отложил свое намерение до встречи в гостиной.

— Надо поставить охрану, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Дорн.

— Куда? — не понял Шторре.

— Сюда, к самолету. Не может ли Крайнев его как- нибудь использовать?

— Каким образом?

— Вылететь.

— Ну, знаете, с таким же успехом можно полететь на полах своего собственного пиджака. Я еще не слыхал, чтоб самолеты поднимались в воздух без винтов.

— Да, но пилот не выпустил бензин из баков. Прошу вас сделать это.

— Зачем? Ведь винта нет.

— Я вас прошу.

— Но ведь это бессмысленно.

— Я приказываю.

— Хорошо. — Шторре пожал плечами. — Но это совершенно лишняя работа.

Кряхтя и охая, он полез на катапульту, чтобы выпустить из баков бензин. Дорн направился в помещение. Самолет без винта казался раненым.

Вечером профессор Шторре не выдержал. Какая, в конце концов, разница: спросит он о письме сына сегодня вечером или завтра утром, как было условлено? Решительно одернув на себе пиджак, профессор направился в кабинет Дорна.

— У вас есть какие-нибудь новости? — сразу спросил его Дорн. — Нет? Я не вызывал вас.

Шторре растерялся. Он не знал, как себя держать. Не находил нужных слов. А Дорн смотрел на него выжидающе. Молчать дальше становилось уже неудобным и невозможным. Шторре провел рукой по седой бороде и сказал:

— Я пришел спросить, не получали ли вы писем от моего сына?

Он умолк, со страхом наблюдая за изменениями лица Дорна. Он не мог понять, почему вдруг нахмурился лоб барона и сузились глаза. Он не успел ничего сообразить, но интуитивно почувствовал — все погибло. Дорн ничего не получал от Вальтера и не мог получить, потому что Вальтер погиб в кабине самолета.

А Дорн действительно оказался в затруднительном положении. Увлекшись победой над Крайневым, он совсем забыл о Шторре. Надо было сфабриковать фальшивое письмо и успокоить профессора. Теперь, очевидно, придется идти напрямик, ибо дальнейшие оттяжки просто опасны.

— Садитесь, пожалуйста.

Шторре медленно опустился в кресло, не сводя глаз с Дорна. Он ждал ответа, но Дорн, видимо, не торопился. Наконец барон заговорил:

— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, профессор. Я хочу, чтобы сегодня мы договорились раз и навсегда и больше никогда не поднимали этого вопроса. Прошу вас спокойно выслушать меня, выслушать и понять…

Дорн глубоко затянулся дымом и помолчал. Рука Шторре лежала на столе, сухие старческие пальцы конвульсивно дрожали. Дорн продолжал:

— Ваш сын был коммунистом, и, к большому сожалению, это выяснилось незадолго до того, как вы начали работать в наших лабораториях. Сядьте! — повелительно крикнул он, заметив, что Шторре медленно поднимается с кресла. — Сядьте и слушайте!

Шторре послушно опустился на свое место. Взгляд его стал безумным, глаза казались сделанными из мутного стекла. Он смотрел на Дорна и не видел его. Барон продолжал:

— Завтра или послезавтра первый реактивный самолет поднимется с нашего аэродрома, и профессор Шторре будет объявлен конструктором этого гениального аппарата. Профессора Шторре узнает весь мир. Ваше имя будет на устах каждого культурного человека. Вам…

— Довольно… — тихо и спокойно произнес Шторре. — Довольно, убийца! — крикнул он, срываясь с места, но силы изменили ему, и, покачнувшись, он тяжело рухнул в кресло.

— Выпейте воды и успокойтесь, — сказал Дорн. — Я вполне понимаю ваши чувства, у меня тоже есть дети.

Но поймите, что ничем помочь было невозможно. Будь это в моей власти, ваш сын не умер бы.

— Умер, — повторил Шторре, — умер, умер. Странное слово. Оно тут ни к чему. Его убили. В самолете. Значит, правда все, что мне рассказали…

— Успокойтесь, профессор…

— Я спокоен. Я совершенно спокоен. Смотрите на меня, Людвиг Дорн. Вам не страшно? Вам должно быть страшно, Людвиг Дорн. Думайте о своих детях… думайте и ужасайтесь.

На профессора Шторре, действительно, страшно было смотреть. Лицо его оставалось почти спокойным, но глаза горели диким огнем, искажая это старческое лицо. Он медленно поднялся с кресла и, не глядя на Дорна, направился к двери. Силы покидали его, но он напрягал их, делая последние усилия, чтобы не обнаружить перед Дорном своей слабости. Так он вышел из кабинета, точным движением притворил за собой дверь, но за порогом сразу же пошатнулся и тяжело привалился к дверному косяку. Передохнув, медленно, держась за стену, пошел он по коридору.

Дорн выглянул из кабинета. Профессор Шторре, пошатываясь, шел по ярко освещенному коридору; он весь дрожал и ежеминутно опирался о стенку.

«Вам должно быть страшно!» — эти слова, казалось, висели в сумеречной тишине дома. Дорн с минуту смотрел вслед профессору, потом пожал плечами и вернулся в кабинет.

Что ему до профессора Шторре, если Крайнев, сам Крайнев работает на него! Завтра Шторре превозможет себя и снова примется за дело. Из-за него не стоит и волноваться.

И Дорн принялся за письмо. Из Берлина требовали ежедневных донесений о состоянии работ, и Дорн с гордостью скрывал готовность самолета к полету. Он хотел провести первые испытания сам и только после этого уже вызвать начальника из столицы. Спектакль надо было хорошенько подготовить.

Тем временем профессор Шторре, держась за стену, добрался до гостиной. Ноги его заплетались. В комнате царил обычный полумрак. Чувствуя невероятную слабость, он тяжело упал в кресло.