— Я не вижу непосредственной связи между вашим вопросом и предшествующим разговором.

— А я вижу, — глядя инженеру прямо в глаза, отчеканила Соколова. — Думаю, что и вам эту связь обнаружить нетрудно. Так на сколько же процентов выполнен план работ по кузнице?

Гучко неторопливо вынул из кармана пенсне, из другого кармана — блокнот, долго перелистывал странички и, наконец, сказал:

— К сожалению, сейчас точно сказать не могу. Не взял с собой соответствующих материалов.

— А приблизительно? — Голос Соколовой звучал неумолимо, и Гучко понял, что отвечать так или иначе придется.

— Приблизительно процентов на пятьдесят пять.

Соколова усмехнулась сдержанно, чуть насмешливо, но

лицо ее сразу же как-то потемнело.

— За такой ответ, — сказала она, — следовало бы вас немедленно снять с работы, но я этого сейчас не сделаю. Работы по кузнице выполнены на сорок один процент, и вы знаете это не хуже моего. А по плану должно было быть пятьдесят шесть. Неужели и теперь вы не видите связи между моим вопросом и вашим предложением?

— Но поймите, ТЭЦ не будет готова к первому мая.

— Кто распространяет такие сплетни? — сказал Полоз, входя в кабинет. — А, это вы, Карп Иванович? Я так и думал.

— А вы что, бетонировать в такой мороз собираетесь? — ничуть не смутившись, откликнулся Гучко. — Ведь все развалится с первой же оттепелью.

— Это уж не ваша забота, — засмеялся Полоз. — Была бы кузница, а ТЭЦ будет.

— Вы рассчитываете дать ток первого мая?

— Не рассчитываю, а уверен.

— Наш разговор принимает характер водевиля, — сказал Гучко, поднимаясь. — Вы разрешите мне зайти к вам в другой раз? Хотя бы завтра утром.

— Да, я буду ждать вас завтра в одиннадцать со всеми материалами о ходе строительства на вашем участке, — подчеркнула Соколова.

Гучко ничего не ответил, только поклонился сдержанно и, не оглядываясь, вышел, резко хлопнув дверью.

Полоз прошелся по кабинету, потирая покрасневшие от мороза руки. Соколова молча следила за ним.

— Он что, просил отложить срок строительства, ссылаясь на отсутствие ТЭЦ? — спросил Полоз, останавливаясь посреди комнаты.

— Конечно. Но ему ничего не поможет. И все-таки, как мы управимся в сроки со строительством ТЭЦ, я еще не знаю.

— И я не знаю, — весело ответил Полоз.

— Тут радоваться нечему, Полоз. Дела очень и очень плохи. — Голос Соколовой звучал так серьезно, что улыбка невольно сбежала с лица прораба.

— Дело серьезное, но впадать в панику незачем, — спокойно ответил он. — Есть, по-моему, один проект, и через пару дней я буду докладывать о нем лично вам, товарищ начальник строительства. А пока прошу вас не ломать себе голову, а предоставить это дело мне.

— Сейчас ты не можешь сказать?

— Не могу. Есть на нашем строительстве старик Котик, мне сначала с ним проконсультироваться надо.

— Как хочешь, но сроку тебе дается только три дня.

— Успеем.

Зазвонил телефон. Соколова взяла трубку.

— Матросов просит зайти к нему в партийный комитет.

Они поднялись одновременно. Соколова взглянула на

Полоза и неожиданно смутилась, сама не понимая причины. Полоз тоже почувствовал себя как-то неловко.

— Да, мне еще и с Матросовым непременно посоветоваться нужно, — сказал он и смутился еще больше.

Оки замолчали. Соколова первая пришла в себя. Она порывисто отодвинула кресло и вышла из-за стола.

— Будь здоров, — сказала она, протягивая Полозу руку. — Жду тебя с проектом.

Полоз ничего не ответил. Он пожал руку Соколовой, и ему хотелось, чтобы мягкая теплая ладонь хоть на миг задержалась в его широкой руке. Но этого не случилось. Соколова, не мешкая больше, вышла из кабинета.

Полоз поглядел ей вслед и крепко потер лоб рукою.

На киевском вокзале Марина вышла из поезда. Стояло утро холодного и ветреного дня. С неба, затянутого тяжелой пеленою туч, сеялась мелкая ледяная крупа.

Неприветливо встречал Марину Киев. Город казался серым, бесцветным. Сильный мороз заставлял прятать лицо в меховой воротник, от этого люди тоже казались неприветливыми.

Марина пересекла площадь и назвала гостиницу, где для нее был забронирован номер. За стеклами машины пробегали улицы, но она не обращала на них внимания. Ей порой не верилось, что она уже в Киеве, едет в гостиницу, а потом поедет в институт к Крайневу, к тому самому Крайневу, который совсем недавно так безжалостно разбил все ее планы.

Как это произошло? День за днем припоминала Марина последние события своей жизни.

Приехав в Ленинград из Крыма и не застав матери дома, она сразу же отправилась к ней в клинику. Надо было немедленно посоветоваться, потому что Марина окончательно запуталась и решить что-либо сама не могла. Она надеялась услышать от матери слова поддержки, простые и родные слова, которыми утешают детей. Одна мама могла ее успокоить и снова все поставить на свое место.

Но Ольга Григорьевна вышла из операционной как никогда уставшей. Увидя дочь, она улыбнулась радостно и ласково, но до того устало, что Марина не сразу решилась заговорить о главном. Потом вдруг поняла, что скрывать здесь нечего, глубоко вздохнула и одним духом выпалила все. Ответ матери поразил ее.

— Тебе надо на некоторое время совсем оставить личную работу и ехать к Крайневу учиться, — сказала она.

Эти слова до сих пор звенят в ушах. Забыть их невозможно. Тогда она хотела что-то возразить, но Ольгу Григорьевну снова вызвали в операционную, и девушка осталась одна. Через несколько минут ей передали, что ждать профессора Токову нечего, — она готовилась к срочной и сложной операции.

В институте Марина провела долгий, очень долгий день. Пересмотрела свои работы, многие чертежи изорвала и выбросила, оставив только несколько, по ее мнению, особенно интересных, оригинальных. Подсознательно она уже готовилась к отъезду, сама еще не допуская и мысли об этом.

И поздно вечером, когда мать вернулась из клиники, они разговаривали о чем угодно, кроме будущего Марины. Только уходя спать, Ольга Григорьевна спросила:

— Что же ты думаешь делать дальше?

Марина запнулась на мгновение, словно воздуха ей не хватило, но тут же, и совершенно неожиданно для самой себя, выпалила:

— Поеду в Киев.

И вот она уже едет по Крещатику в такси. У нее было такое ощущение, будто неумолимый водоворот схватил, закружил ее и выбросил в этом незнакомом городе.

В номере Марина переоделась, разложила свои вещи и на несколько минут присела отдохнуть.

…Значит, сейчас начнется самое страшное. Ей надо выйти из гостиницы, сесть в трамвай и ехать в институт стратосферы. Хватит ли у нее мужества на этот короткий, но трудный путь?

Марина вышла из гостиницы и свернула налево, к площади имени Калинина. По Крещатику бежали машины, создавая атмосферу деловитости и озабоченности. Это несколько развлекло Марину.

Она шла по самому краю тротуара и вдруг остановилась как вкопанная. Большая черная машина резко затормозила, сухо зашипев твердыми шинами на асфальте.

Первое, что увидела Марина, был широкий рукав военной шинели. Потом дверца открылась, и из машины выглянуло знакомое лицо.

— Очень рад приветствовать вас в Киеве, — улыбаясь, сказал военный, и Марина улыбнулась ему в ответ.

— Вы давно приехали?

— Час тому назад.

— Собрались к Крайневу?

— Да. В институт стратосферы.

— Садитесь, я вас подвезу, — предложил военный так сердечко, так приветливо, что Марина, не раздумывая, села в машину.

Через три минуты она стояла у высокой лестницы института стратосферы.

— Приветствуйте Крайнева, — крикнул на прощанье военный.

Машина помчалась по асфальту. Трудный путь был уже почти пройден.

Валенс встретил девушку так, будто давно был знаком с нею.

— Знаете, — говорил он приветливо, и глаза его сияли лукавинкой, — после того, что рассказал мне о вас Крайнев, я знал, что вы к нам приедете. Комната для вас уже приготовлена, ключи можете получить у коменданта в любую минуту.