— Да, — снова заговорила Яринка, — об этом в самом деле стоит подумать. Та лаборатория еще и сейчас стоит у меня перед глазами. Ее разнесло вдребезги. Кирпичи находили почти за полкилометра. Хорошо, что это произошло ка рассвете, иначе жертв было бы куда больше. Представь себе, если днем на большом заводе случится что-либо подобное. Даже подумать страшно.

Ганна кончила писать, закрыла тетрадь и встала с места. Она подошла к столу и взяла в руки небольшую колбу с зеленоватой жидкостью, где медленно оседал на дно темный осадок. Разглядывая его на свет, она спросила:

— Тогда с Коробовым реакция у вас проходила так же?

— Да, так же. И там тоже не все было понятно.

Ганна все еще держала колбу против света, будто видела там что-то интересное.

Проведенные опыты еще не давали окончательных результатов. Это было, так сказать, добывание полуфабриката для будущих реакций, которые должны были проходить под высоким давлением и при низкой температуре.

Сейчас она думала о том, что между ними во время работы устанавливаются довольно-таки странные отношения. Как бы стирается разница в возрасте, и нельзя даже понять, кто именно руководит работой. Однако это не вызывало ни удивления, ни сожаления. Все шло так, как нужно было.

— Вот я смотрю на эту колбу, на всю нашу работу, — сказала Яринка, — и, ты знаешь, иногда мне становится страшно.

— Страшно? — удивилась Ганна, — Почему?

От сумасшедшей силы, заложенной в этих маленьких колбах, силы, которую я, собственно говоря, держу в своих руках.

Яринка даже посмотрела на свои руки, как бы ожидая там что-нибудь увидеть.

— И ты понимаешь, я иногда думаю о том, что настанет такая минута, когда все, что мы с тобой открыли, придет в действие.

— Но я не понимаю, почему же все-таки страшно? — переспросила Ганна.

— А вот ты только подумай — мы сидим здесь и работаем, а где-то за тысячи верст тоже сидят химики, работают и изобретают, а мы даже не знаем, что они уже открыли. И я неожиданно чувствую на себе ответственность за жизнь всех моих товарищей, ответственность за наши города, за всю страну. И тогда я прихожу к выводу, что сделали мы с тобой очень мало. Ведь обидно — оно где-то здесь, как бы уже в руках, но проходит между пальцев, а найти его невозможно.

— Да, это в самом деле немного похоже на песок, только мне кажется, что от каждого раза у нас кое-что остается и на ладонях.

Глаза Яринки неожиданно заблестели, словно в них засветились огоньки или отблески вечернего солнца. Она посмотрела на Ганну внимательно, испытующе и увидела ее большие ярко-зеленые глаза. Взгляд их был совершенно спокоен, уверен и холоден. И на сердце стало спокойно и легко, как будто все уже было сделано, все найдено.

И словно вынырнув из этой волны сильных чувств, они снова принялись за колбы и пробирки, за цифры и формулы.

Высокими и большими строениями из стекла и бетона поднимался над степью новый завод. Если подъезжать к нему по шоссе со стороны города, то вначале из-за холмов покажется корпус ТЭЦ с четырьмя трубами, а потом уже приземистые широченные цехи.

Черная блестящая машина неслась по шоссе с большой скоростью. Крайнев сидел за рулем, берет и светлые волосы Марины виднелись рядом. На задних сидениях в серых дорожных плащах сидели Валенс и инженер из института стратосферы.

Бывшее строительство, нынешний завод должны были стать основной экспериментальной базой института.

Соколова, которая только вчера стала директором завода, ждала гостей в своем кабинете. Михаил Полоз, бывший прораб пятого участка, уже уехал в армию.

Когда гости вошли, Соколова пригласила всех сесть. После короткого знакомства и малозначащего разгогора Соколова начала докладывать. Она сказала о том, что на первых порах завод должен изготовить некоторое количество самолетов уже испытанной конструкции, но с первого ноября все производство переключится на работу над самолетами института стратосферы. И Валенс, и Крайнев об этом знали. К тому времени, когда завод выполнит свой первый, заказ, чертежи крейсера будут окончательно готовы и можно будет начать производство пробных партий.

Разговор как-то не клеился. Соколова предложила пойти осмотреть завод. Через несколько минут они уже шли по заводскому двору, где были разбиты пышные клумбы.

Соколова рядом с Крайневым вошла в первые двери большого цеха, площадь которого занимала несколько гектаров.

Цех встретил их шумом станков и ливнем света. Он падал со всех сторон — из окон, с высокого стеклянного потолка, лучи его многократно отражались в сверкающих деталях станков, играли на полированном металле.

Это был инструментальный цех. Здесь уже давно работа шла полным ходом. Цех должен был обеспечивать инструментом весь завод. Длинные, ровные стояли ряды станков, и на каждом — марка советского завода. У станков работали преимущественно молодые парни и девушки, лишь кое- где стояли пожилые рабочие.

Соколова вела своих гостей все дальше. Они перешли в цех, где должны были изготовлять сердце самолета — мотор. Тут еще только налаживались сложные производственные процессы.

Зато в литейном цеху работа была в полном разгаре. Ритмично постукивали формовочные машины. Размеренно двигались длинные закрученные ленты конвейеров с заформованными опоками. Ослепительно белой струей лился из ковша расплавленный металл в темное горло формы.

Только через три часа они вернулись в кабинет Соколовой. Завод произвел на всех грандиозное впечатление. Соколова вызвала главного инженера и вместе с Крайневым начала уточнять сроки поступления первых чертежей крейсера.

— Там будет много неожиданностей, — предупредил Крайнев.

— Я знаю, — ответила Соколова, — и поэтому очень хотела бы, чтобы на заводе всегда находился один из ваших квалифицированных сотрудников. Я хочу иметь постоянную консультацию. Ведь дело для нас совершенно новое.

— Возьметесь, Марина Михайловна? — осторожно спросил Валенс.

Марина заколебалась.

— Беритесь, Марина, — поддержал Крайнев, — вы будете не одна. Мы все часто будем сюда приходить.

Работа представлялась очень интересной и к тому же самостоятельной. Марина согласилась.

— Прекрасно, — подвела итог Соколова, — квартиру для товарища Токовой я обеспечу. Ну, кажется, все.

Впервые за все это время Соколова улыбнулась. И тут все присутствующие увидели, что она очень красива. Раньше как-то не замечались и ее стройная фигура, и пышная прическа, и высокий лоб, и тонкие черты лица.

Соколова пригласила гостей к обеду. Крайнев поблагодарил и усмехнулся. Первое знакомство с заводом ему понравилось. Крейсер передавался в надежные руки.

Марина переселилась на завод. Ей дали большую комнату с окнами на запад и рабочий кабинет. Работы было много, но оставалось немало и свободного времени. В такие минуты все чаще и чаще стали одолевать Марину честолюбивые мысли о самолете собственной конструкции. И чем больше работала она над крейсером, тем сильнее хотелось девушке увидеть так же реально, как детали крейсера, свой самолет.

Тогда она шла в цехи, взваливала на себя как можно больше работы, лишь бы не думать о чем-либо подобном.

Приезды Крайнева на завод всякий раз были для Марины настоящим испытанием. Она необычайно волновалась, и тогда все честолюбивые мысли улетучивались из ее головы. Но как только Крайнев уезжал, все начиналось сначала.

Первый крейсер уже рождался в экспериментальных цехах завода. Марина прекрасно знала всю машину, она даже могла представить ее себе в полете.

Все больше деталей накапливалось на небольшом стенде, скоро уже можно будет приступить к сборке первого крейсера. Марина успела за это время привыкнуть к людям на заводе. У нее появилось много знакомых, даже друзей. Но все же довольно часто она бросала все и всех и одна уходила гулять.

Она очень любила эти дальние прогулки в степь, туда, куда совсем не долетал шум завода, где пряно пахло чебрецом и еще какими-то неведомыми степными травами. Она шла к далекой могиле, поднималась на вершину кургана и садилась на большой белый камень. Говорили, что под ним похоронен партизан, но точно никто ничего не знал. Сидя на белом ноздреватом камне, Марина часами смотрела на завод, на степь, на солнечный закат.